Комната ужасов. Дилогия

Джейми отломил кусок пышки, не спеша прожевал.

— Вон еще правила, — сказал Джейми и показал рукой поверх головы Рона.

Баунти проскользнула за спиной Рона и застыла руки боки, вперившись взором в надпись: «Режущие, колюще инструменты всегда должны быть остро наточены, после использования обязательно возвращать на отведенное им место».

Резонно, — заметил Рон, читая сквозь треугольник, образованный ее мягкой рукой и еще более мягким бедром. — И рисуночек еще, офигительный, как всегда.

— Эфраим рисовал, сам. — Джейми слизнул с губы пышку.

— С чего это ты взял?

— Там его набор в стола Ручки чудные, пузырьки с чернилами.

— Для каллиграфии, — предположил Рон.

— Вроде того.

— Так. А еще ты там чего нашел, Джейми?

— Да ничего. Лестницу на крышу и целый лабиринт из комнаток. Я думаю, когда–то это была большая комната. Для балов. А сейчас она нарезана на маленькие отдельные комнатки.

— Эфраим, наверное, боялся открытого пространства.

— Кто его знает? Чудной старикан, факт. Ладно. А вы, девушки?

— Колдунов искали, — Харвест улыбнулась в ответ, — да вот не нашли. Зато нашли кое–что получше, Пруд, где поплавать, за Колдовским Холмом. Странные вещи про него рассказывает миссис Хармон. Место пользуется популярностью у влюбленных. Романтическое. Маленький круглый холм. Верхушка всегда была лысая. Не росло ничего. Теперь вся в траве. Туда влюбленные приходят и клятвы верности дают друг другу.

Согласно данным миссис Хармон, пруд бездонный. Лет сто тому назад влюбленные имели обыкновение барахтаться там голышом. — Она продолжила глухим, загробным голосом: — И вот однажды двое вошли в воду, чтобы не выйти из нее уже никогда. Колдуны их сцапали, я так понимаю. — Девушка улыбнулась. Джейми понимающе усмехнулся. — Ну? Кто завтра? Только не расколитесь папе или миссис Халифакс, что он бездонный. Идет?

— Я — за, — сказал Джейми.

— Как ты, Рон? — спросила Баунти.

Она так и не дождалась ответа: в кухню вошла миссис Хармон. Под мышкой она держала швабру и метлу и еще по ведру в каждой руке, из кармана передника торчала метелка для пыли.

— У меня выходной сегодня, как вам известно, — констатировала она, не обращаясь ни к кому персонально.

— Шикарные пышки, — сказал Рон.

— Н–да? Хм. Может и так. Мне все равно. Я свое дело сделала. Комнаты наверху готовы. На моей памяти там никто никогда не жил. Затхлые, может, слегка. Эй, ты! — Она сверкнула глазами на Харвест. — Пошевеливайся. Я т–тебе покажу! Где их черти носят, новеньких–то? Ваших папу–маму. Первый раз вижу такое безобразие.

Она вышла, вихляя задом. Харвест с недовольным видом последовала за ней. Впрочем, не без любопытства. В чулане послышалось звяканье раскладываемых по местам принадлежностей.

Джейми вынул из холодильника новый пакет молока, открыл его и понюхал содержимое.

— Свежее, свежее, — сказал Рон и повернулся к Баунти. — В жизни не видал такого привереду по части пищи.

Джейми налил молока, взял из стоящей на столе вазы яблоко и рухнул в кресло. Жуткая усталость вдруг навалилась на него.

— Когда ж они вернутся? — спросил он в пространство. — Уморят голодом совсем.

— Спокойствие, — сказал Рон.

— Они сейчас как раз «познают» друг друга, — предположила Баунти.

— Грязные мысли, — улыбнулся Рон.

— Чего–о? Высокие чувства!

Джейми посмотрел на девушку, потом на брата.

— Не смешите меня. В их–то возрасте?

— В их возрасте только дольше получается. — Баунти вскинула бровь. — И я лично в этом ничего плохого не нахожу!

Джейми отгрыз кусок и тут же обследовал яблоко. Свежайшая белая мякоть была изгажена слизистым коричневым желобком. Хвостик личинки скрылся в яблочных недрах. Не раздумывая, Джейми откусил еще. Он жевал, а часть его сознания спрашивала: «Зачем? Зачем ты это сделал?» Язык отступал, виляя, вглубь рта, напуганный уже одной возможностью общения с соками отнюдь не яблочными. Лицо юноши приняло равномерно бледный оттенок. Ком желчи поднялся и, уступая натиску, опустился обратно в желудок. Мороз охватил кишки — как порыв ветра. Что–то не так. Совершенно не так!

Джейми вспомнил, как однажды вытаскивал изо рта хрящ. Давно, еще голос не ломался. Он помнил до сих пор свою растерянность: эту гадость словно привязали тогда к нижней губе бесконечно растягивающейся слюнявой ниткой, которая никогда не порвется. Теперь он чувствовал себя этим хрящом. Отвратную мокрую струну натягивали, вытягивали из его мозга невидимым ртом. Чьим ртом?

Послышались тяжелые звуки шагов спускающейся по лестнице миссис Хармон и бодрый звон каблучков Харвест. Затем радостные возгласы девушки:

— Наконец–то! Мы тут оголодали совсем! Где жратва?

Джейми прошел вслед за Роном в прихожую и увидел, как Харвест освободила мистера Брайера от распертых изнутри бумажных пакетов. Миссис Хармон задержалась на лестнице, заглядывая вниз. Лицо у нее было сморщенное, как обычно, однако пристальный наблюдатель обнаружил бы в расположении локтей и плеч признаки некоторого расслабления, облегчения.

— Шампанское, — восхитилась Харвест. — Шампанское с гамбургерами! Какой удивительный декаданс!

Тоненькая девушка приняла из рук отца позвякивающую сумку, и тут миссис Хармон точно выросла на несколько дюймов:

— Напитки?! В Доме никогда не…

Ревекка Халифакс в это время пятилась через входную дверь в прихожую, обнимая две охапки цветок хризантем и ярко–желтых роз.

— Цветы, — выдавила домоправительница через решетку своих зубов. — Существуют правила, вы же знаете! Строгие!

— Существовали правила, миссис Хармон, — прервал ее мистер Брайер. — Существовали. Все течет, все меняется, как известно. Неужели вы не любите цветы, миссис Хармон?

— Когда они на своем месте, мистер Брайер.

— И где это место, миссис Хармон?

— Не здесь. И потом, — она долго подыскивала слова, — они высасывают воздух. А обрезать цветы внутри дома, — это впускать смерть, это уж точно.

У мистера Брайера отвисла челюсть.

— Нам нравятся цветы, миссис Хармон, — сказал он мягко. Джейми подумалось, что вряд ли стоит вызывать на еще большую мягкость и сделал себе заметку. У экономки, видно, возникли сходные соображения. Она шмыгнула мимо новых хозяев, сорвала свою соломенную шляпу с вешалки и ушла. Дверь закрылась за ней, клацнув нарочито неторопливо, и этот звук был громче пощечины.

— Не оставить ли цветы, Векки, на столе в холле? — предложил Брайер. — Перекусим сейчас, потом поищем для них вазу.

Баунти толкнула ногой Харвест и, многозначительно подняв бровь, шепнула:

— Векки.

Харвест улыбнулась.

Гамбургеры и коктейли были чуть теплыми. Впрочем, шампанское поправило дело. Когда вторая бутылка была прикончена, обе девушки уже открыто хихикали каждый раз, когда Ревекку называли Векки, а Роберта Бобом.

— Знаете, — Боб откинулся на деревянном стуле и поднял стакан к свету, наблюдая, как лопаются пузырьки, — как это ни смешно звучит, я действительно рад, что уже дома.

— И не говори, — вставила Векки, — чудеса. Мы здесь были–то от силы час, а как уехали, ну, за покупками, — девочки опять толкнули друг друга, — такое чувство, будто… Словно ты в отпуске уже давно и тянет домой.

Джейми не покидал дома с тех пор, как попал в него, но то, что имела в виду мать, понял прекрасно. Только что–то не по себе ему стало от этого.

— Мы тут побеседовали с Вуди, — сказал он.

— Да–а? Тот еще тип, — заметил Боб.

— Рон с ним, похоже, поладил. Насчет себя — не скажу. Голос смешной у него.

— Чем это? — спросила Харвест.

— Не знаю. Что–то такое… Как если проиграть этот голос на магнитофоне, получится молитва Господу, а если задом наперед — то Дьяволу.

— Это оттого, что он. — Векки заколебалась, — не вполне привлекательный.

— Милая миссис Халифакс, — прервала ее Баунти, — то есть Векки! Да он потрясающий урод! А морщины? Видели? Черные! Да там грязь в глубине! Столетняя грязь! Провалиться мне, если он мылся хоть раз с тех времен, когда был грудным младенцем. Если он когда–то был им. Его просто выкопали и даже не промыли как следует!