Смерть под маской

Я спустился в темноту и студеный холод и припал ухом к двери внизу, но за ней не раздавалось ни единого звука.

— Есть тут кто-нибудь? У вас все в порядке? — крикнул я, но голос мой взлетел по каменному колодцу лестницы, оставшись без ответа.

Я отправился обратно в постель и беспокойно, урывками, проспал до утра, так и не сумев до конца согреться и успокоиться.

Выглянув чуть позже восьми в окно, я увидел, что выпал легкий снег, а фонтан в центре двора промерз до самого дна.

Я одевался, когда раздался торопливый стук во входную дверь и вошел взволнованный служитель колледжа.

— Я подумал, что вам бы хотелось узнать, сэр. Произошел несчастный случай. Мистер Пармиттер…

Рассказ пятый

— Нет никакой нужды беспокоить доктора. Меня малость тряхнуло, но я цел. Со мной все будет в полном порядке.

Служитель усадил Тео в кресло в гостиной, где я нашел его, очень бледного, со странным выражением во взгляде, которое меня озадачило.

— Доктор скоро будет, так что говорить тут не о чем, — сказал я, благодарно кивнув служителю, принесшему поднос с чаем. — А теперь расскажите мне, что случилось.

Тео откинулся на спинку кресла и вздохнул, явно не собираясь больше спорить.

— Вы упали? Должно быть, поскользнулись. Надо позвать ремонтников…

— Нет. Их это не касается, — произнес Тео довольно резко.

Я налил нам чаю и подождал, пока не уйдет служитель. Я уже успел заметить, что венецианской картины нет на прежнем месте.

— Но что-то же случилось, — произнес я. — И вы должны рассказать мне, Тео.

— Мне не спалось, — наконец заговорил он. — Ничего необычного. Но в эту ночь я забылся далеко за два часа, спал урывками, с кошмарами и очень беспокойно.

— Мне тоже снились дурные сны, — сказал я. — Что для меня нехарактерно.

— Моя вина. Не стоило затевать эту ужасную историю.

— Конечно же, никакой вашей вины… Я вышел прогуляться, чтобы в голове прояснилось, и слишком переусердствовал, стараясь взбодриться. Было чертовски холодно.

— Нет. Здесь не обошлось без моего участия. Теперь я в том уверен. Измученный бессонницей и дурными предчувствиями, я решил посидеть в этом вот кресле. Не сразу выбрался из постели, а когда поднялся и пошел сюда, то услышал, как часы пробили четыре. Поравнявшись со стеной, на которой висела эта картина, я замешкался на долю секунды… что-то меня остановило. Проволока, державшая картину, лопнула, и рама с холстом рухнула вниз, задев меня по плечу, отчего я потерял равновесие и упал. Не замедли я шаг, она бы ударила меня прямо по голове. Тут и сомнений быть не может.

— Что заставило вас приостановиться? Наверняка предчувствие.

— Нет-нет. Я бы сказал, что уловил — подсознательно, — как туго натягивается проволока, готовая вот-вот лопнуть. Однако, честно говоря, случай этот заставил меня поволноваться.

— Мне жаль… вас, конечно, но, признаться, жаль и того, что не услышу я всей вашей истории.

Тео встревожился:

— Почему? Разумеется, если вам нужно уезжать или вы предпочтете… только мне хочется, чтобы вы остались, Оливер. Будет досадно, если вы не дослушаете меня до конца.

— Конечно, непременно дослушаю. Как можно допустить, чтобы тебя соблазнили рассказом, да и бросили! Только, наверное, для вас было бы покойнее оставить все это.

— Самым решительным образом — нет и нет! Если я не расскажу вам историю до конца, то, боюсь, вообще перестану спать. Она теперь жужжит в моей голове роем рассерженных пчел. Я должен как-то утихомирить их. Однако вам и впрямь необходимо вернуться в Лондон?

— Могу остаться еще на ночь… говоря откровенно, время пройдет с пользой. Стоит покопаться в библиотеке, раз уж я здесь.

Раздался стук в дверь. Прибыл доктор, и я пообещал Тео навестить его попозже, если он будет склонен поговорить и не нарушит предписаний врача: история может и подождать. Что, мол, в ней такого важного? Увы, это было неискренне. Важного набралось гораздо больше, чем я смел признать. Случилось вполне достаточно, чтобы внести сумятицу в мою душу и убедить, что все эти события связаны воедино, хотя каждое взятое само по себе не много значит. Должен сказать, мне отнюдь не свойственно с готовностью хвататься за нелепые выводы. Я ученый и требую доказательств, хотя, не будучи юристом, порой довольствуюсь косвенными свидетельствами. К тому же я мужчина с крепкими нервами, сангвиник по темпераменту, а потому тот факт, что случившееся вывело меня из равновесия, весьма примечателен. А теперь я еще и узнал, что Тео Пармиттер тоже потерял покой и, самое главное: историю о венецианской картине он решил рассказать не для того, чтобы развлечь меня у камелька, а в надежде избавить себя от бремени, поделиться дурными предчувствиями и страхами с другим человеком, не слишком отличающимся от него темпераментом, способным все объяснить и оказать поддержку.

Во всяком случае, мой разум, как и нервная система, были покойны до предыдущей ночи. И хотя здравый смысл по-прежнему мне подсказывает, что падение картины произошло случайно и легкообъяснимо, шестое чувство убеждает меня в обратном. Мне известен и близок принцип «бритвы Оккама», [8]но в данном случае разумом правит моя интуиция.

Большую часть дня я провел в библиотеке, работая над средневековым псалтырем, потом направился в город выпить чаю в кафе на Трампингтон-стрит, куда частенько захаживал прежде и где обыкновенно стоял гул несмолкающих разговоров. Бывало это, конечно, в учебное время. Нынче же кафе пустовало, и я поглощал свои масляные лепешки в обстановке довольно холодной и мрачной. Я-то надеялся развеяться среди людей, но увы — даже улицы, куда обычно ездили за покупками, опустели: было слишком холодно для любителей прогулок, а желающие что-то купить спешили сделать это как можно быстрее и вернуться к домашнему теплу и уюту.

Завтра и я последую их примеру. Я, конечно, любил этот городок, подаривший мне несколько несказанно счастливых лет, однако без сожаления завершу свой нынешний приезд — безрадостный и тревожный. Я заскучал по суете Лондона и своему уютному дому.

Вернувшись в колледж, я намеренно пошел обедать в общий зал с полудюжиной сотрудников. Мы оживленно беседовали и прикончили в профессорской добрую бутылочку портвейна, как то водилось в Кембридже, так что было уже довольно поздно, когда я, пройдя через двор, поднялся в свой блок по лестнице. Здесь меня ожидала записка от Тео, просившего повидаться с ним, как только я освобожусь.

Прежде чем пойти, я немного посидел, собираясь с силами. Честно говоря, мне не хотелось навещать Тео с утра пораньше, хотя, конечно же, я узнал, что самочувствие его после утреннего происшествия ничуть не ухудшилось, правда, он по-прежнему немного не в себе. Мне уже удалось избавиться от липучей паутины мрачного настроения и беспокойства, и слушать продолжение истории Тео особого желания не было. С другой стороны, он фактически умолял меня об этом, надеясь обрести покой, и мне вдруг стало стыдно, что я на целый день оставил его одного.

Я поспешил вниз по лестнице.

Выглядел Тео немного лучше. Рядом с ним стоял стаканчик солодового виски, в камине пылал добрый огонь, и мой старый наставник непринужденно поинтересовался, как прошел у меня день.

— Извините, что дела не позволили явиться к вам раньше.

— Дорогой мой, вы в Кембридже не затем, чтобы день и ночь сидеть со мной.

— И тем не менее…

Я взял предложенный стакан с виски «Макаллан» и сказал:

— Я пришел выслушать окончание истории, если у вас есть к тому охота и еще не пропало желание рассказать ее мне.

Тео улыбнулся.

Первое, что я увидел, войдя в комнату, была картина. Ее вновь повесили на прежнее место, но она полностью ушла в тень — лампа теперь сияла на противоположной стене. Мне подумалось, что перестановку сделали, должно быть, умышленно.