Последний Люцифер: утраченная история Грааля (СИ)

3

Он шёл по земле вот уже которую сотню лет. Старый, больной, одинокий. Он многое слышал, слишком многое видел, ещё больше пережил. И от всего увиденного болело сердце. Нет, даже не сердце, а душа. Он давно знал, что нельзя вредить смертным людям даже из мести, ибо это наказуемо Вселенной; что нельзя подвергать их искушению знаниями, властью и славой. Он помнил это с детства, но века пребывания среди людей открыли ему иную правду.

Он теперь понимал, почему Великий Ману под страхом смерти запрещал богам давать людям любые знания. Он теперь понимал, но было поздно. И он воочию наблюдал за последствиями того безрассудного благодеяния, ради которого многие из богов пошли на смерть, осуждая и недопонимая Ману, своего отца и правителя.

Противоречия внутри не давали ему спать по ночам, и он блуждал по городам и дорогам, по полям и руслам рек в надежде отыскать правильное решение, найти что-то среднее между ненавистью к смертным и жалостью к своим предкам, совершившим непоправимую ошибку.

Всё может изменить только глобальная катастрофа, — думал он, — в которой погибнут все смертные и забудут знания богов и вернутся снова к первобытному существованию. Но катастрофы, такой, чтобы уничтожила почти всё человечество, в последние столетия всё не было и не было. Да, были землятресения, были извержения вулканов. Но лишь по местам. Уже старик, он мечтал отыскать лишь последнего из бессмертных. Он уже не надеялся, что этим последним станет потомок Ормуса; он был бы рад любому неберу, даже старику, даже ортодоксу «южанину». Старик надеялся, что он не последний, что есть где-то на земле ещё боги, и одному из них он хотел передать ту крупицу знания и опыта, которая спасёт того последнего, спасёт планету и, возможно, спасёт душу одинокого старого странника, каким он стал после…

А после чего он действительно так поменял своё отношение к смертным и к окружающему миру? Когда произошла трагедия его духа? И трагедия ли? Нет. Это было прозрение, это было озарение. Он, наконец, понял, в чём была ошибка предков. Но что теперь можно изменить? Ничего.

Единственное, на что ещё расчитывал в своей долгой жизни этот представитель древнего рода бессмертных, — найти соплеменника. Ради этого он путешествовал по планете, обогнув её не одну сотню раз. Он заходил, заезжал, залетал в каждый уголок, он выучил все известные языки. Он прочёл столько архивных документов, что казалось, знал всё о мире людей. Он искал хоть намёк на существоание кого-то, похожего на него. Но находил лишь сказки о бессмертных вампирах и эпидемиях неизвестной болезни, о злых ведьмах, о сумасшедших тамплиерах, об одержимых эзотериках, мечтавших отыскать философский камень в каких-то извращённых оккультных манипуляциях. Но всё это было подделкой, вымыслом или, что его пугало больше всего, людским извращением, которое граничило с безумием, изуверством и деградацией того, на что расчитывали когда-то Осирис, Прометей и Эскулап.

Люди не стали богами, они стали скотами, быдлом, демонами, дьяволами. Кем угодно, только не богами. И лишь единицы несли в себе тот свет, который изначально был силой лишь бессмертных богов неферов или неберов Натуру, то есть «прекрасных Истинных».

Он пытался спасти этих уникумов. Но их всех ждала трагическая судьба: кого-то сжигали, кого-то распинали, кого-то травили из страха перед ними или просто убивали из зависти, а кто-то пропадал в пустыне безумия.

Люди никогда не смогут стать богами, таков был его окончательный приговор человечеству. И гибель людской цивилизации — всего лишь дело времени. И отнюдь не гибель планеты, а лишь гибель смертных людей.

4

День был пасмурный, особенно способствовал для размышлений всякого рода, для молитв, медитации на Природе и для писательской деятельности.

Анжеле вдруг пришла в голову идея вновь пообщаться с католиками. Давно она с ними не соревновалась в красноречии. Хотя, надо ли это теперь? — подумалось ей. А почему нет? Эпоха атеизма в России закончилась. В Батайске недавно открылся католический костёл селезианцев. Там она ещё не бывала. Ей захотелось туда отправиться немедля. Возможно, там спрятался Истинный Человек, который спасёт её душу? А вдруг?

Костёл пустовал. Может, дождь спугнул желавших приобщиться к церковным ценностям? Или это был просто будний день, не располагавший к духовной пище? А, возможно, — что было вероятнее всего — здесь вообще редко кто бывал из местных жителей по причине того, что католическую церквушку воткнули какие-то неведомые силы в город, исключительно заселённый православными казаками.

Церквушка была небольшой, весьма скромной часовней. Несколько рядов деревянных скамеек со спинками, аккуратно покрытых бесцветным лаком, на спинках висели пластмассовые белые чётки с крестиками. Иконостаса как у православных не было. Скромный алтарь. Кафедра. На подиуме справа стояла красочная статуя Иисуса, а слева загадочной Девы Марии. Горели свечи. Электричества было мало. В основном оно было на входе в костёл, за алтарём и в приделах. В небольшом зале царил полумрак. В углу стояла кабинка для исповедания.

Анжела подошла ближе к статуям. Недолго задержалась у изваяния Иисусу и подошла к Марии. Её облик был кроток, прозрачен и далёк. Этот образ человеческого материнства всегда был непостижим для ангела.

Лишь однажды она позволила себе вступить с католическим священником в полемику, и это печально закончилось… для епископа. С тех пор Анжела больше не рисковала, тихо ненавидя всех священников, а особенно христианских. И сейчас это место навеяло ей воспоминания о той трагической ночи.

5

Листья пожелтели и безжизненно падали на мостовую. Осень в этом году запоздала в Европе.

Епископ Бенедикт вышел из экипажа, отпустил возничего и теперь направлялся скорым шагом на утреннюю мессу через парк. Каменные скамейки были пусты, дорожки завалены сухими листьями вязов и каштанов.

Святой отец уже неделю не мог понять своего странного внутреннего волнения и некоторой тревоги. По утрам сердце нестерпимо щемило. Он убеждал себя в том, что это неспроста, и нужно опасаться происков дьявола, искушающего праведного человека. Он не мог понять, отчего так мало прихожан стало посещать его мессы? Разве он не утешает несчастных, разве не даёт советы страждущим? Всё было каким-то странным, считал он.

Тут очередной порыв ветра вывел его из раздумий, растормошил опавшую листву и поднял с земли последние отголоски нерадостного пасмурного лета; листья стали летать вокруг отца Бенедикта, и один листок лёг ему на плечо. Епископ попытался его стряхнуть с плаща, но тот никак не покидал его плеча, удерживаемый потоком ветра.

«Прилип же, как грязь, как грех несмываемый!», — чертыхнулся мысленно священник.

«Неужели это знак, что моя жизнь, — снова подумалось ему, — уже закончена, и она исчезнет, как этот пожелтевший отживший своё лист дерева?»

В конце парка, возле самого входа в церковь епископ заметил сидевшую на скамье молодую женщину в дорогом плаще. Когда он подошёл ближе, она поднялась и направилась ему навстречу.

— Доброе утро, святой отец, — с поклоном присев на мгновение перед епископом, поприветствовала она его.

— Доброе утро, дочь моя. Отчего ты не заходишь в церковь, не готовишься к мессе, а мёрзнешь на ветру?

— Я пришла на исповедь. Примете ли меня?

— Конечно. Время до мессы ещё есть.

Он несколько удивился, но не более того. Может, чёрная полоса закончилась, и люди снова будут ходить в его церковь, станут просить утешения, вопросительно заглядывая в его глаза и умоляя о снисхождении? Может быть, ему только показалось, что в мире стало что-то меняться к худшему. Он так боялся, что вера у людей иссякнет, и он не сможет спасать их души. А ведь он призван нести слово Божие, Слово Иисуса Христа, Спасителя всего человечества.