Файл №314. Химеры — навсегда!

— Надо нам. Итак?

— Насчет?

— Насчет подозреваемого.

— Вторые сутки сидит в камере, в тюрьме. В Лортоне.

— Штат Вирджиния?

— А где еще у нас Лортонская тюрьма? Ты что, Молдер?!

— У нас — в штате Вирджиния. Но мало ли!

— В Вирджинии, в Вирджинии.

— Магулия, Магулия… Что за фамилия?! Он не родственник?

— Кому?

— Твоему Хачулии. Похоже звучит.

— Цинци Хачулия не мой. Нет, не родственник. Даже не однофамилец. Но тоже грузин. В отличие от Цинци Хачулия, нелегал. Эмигрант. Грин-карты не имеет. Виза просрочена три года как…

— Грузин? Ты же сказала — выходец из России.

— Кто их там, в России, разберет! Все одинаковы!

— Ну-ну. И чем занимается наш подозреваемый.

— Молчит. Мычит. Сверкает глазами. Рисует. Непрерывно рисует. Сплошь химеры. Сплошь горгульи. У него изымают бумагу — он начинает на стенах. Одна и та же горгулья — с вариациями.

— Тоже грузин?

— Кто?!

— Горгулия!.. Магулия, Хачулия, Горгулия. Срань господня! П-понаехали!

— Молдер! Горгулья — не имя собственное. Горгулья — она же химера, она же…

— Да знаю, знаю. Что нам еще известно про этого х-художника? Х-художник, срань господня! От слово «худо»

— Тут ты не прав. Он профессионал. Специалист по стенным росписям.

— У нас таких специалистов — черным-черно. С пшикалками по кварталам так и шныряют. Граффити, понимаешь! Чтоб им пусто было!

— Граффити и стенная роспись — между ними большая разница.

— О, не смею спорить! Куда мне до искушенного ценителя, завсегдатая Арт-галереи!

Тем более, если завсегдатай в паре с князем Грузинским!.. Как он хоть выглядит?

— При чем тут?! Ну… неплохо.

— Так-так?

— Блондин. Высок, атлетичен, лицо волевое.

— Так-так?

— Губы пухловаты, но они его не портят. Даже трогательно.

— Так-так?

— Одевается со вкусом, в отличие от некоторых. Портной у него, видимо, неплохой.

— В Лортонской тюрьме? У заключенного? Личный портной?

— Стоп! Ты о ком?

— О подозреваемом, разумеется. А ты?.. Попалась, ага?!

— Один-ноль, Молдер. В твою пользу. Ой, только не строй рожи, прошу. Сказала же, один-ноль.

— Всё. Я — сама непроницаемость… Ну, и как он выглядит?

— Джордж Магулия?

— Джордж Магулия.

— Плохо. Плохо выглядит. Кожа и кости. Неадекватен.

— Что ему инкриминирует Патерсон? Кроме покушения на Кастракиса?

— Патерсон уверен, что вся серия убийств — на совести Магулии.

— Основания?

— Спроси у Патерсона.

— Нужен он мне!

— А ты ему, похоже, нужен.

— Скалли?

— Скиннер приватно мне сообщил, что Патерсон ненавязчиво, но настаивал на том, чтобы привлечь именно тебя в помощь его группе.

— Старина Скиннер! Безотказный наш Железный Винни! Он знал, он не мог догадаться, насколько мы души не чаем друг в друге, я и Патерсон! Было 6 еще дело заковыристое! Тьфу!

— Тьфу — в смысле, раз плюнуть?

— Во всех смыслах.

— Ты изменишь мнение, когда ознакомишься с делом поподробней.

— Что такое? Скалли?

— Наш подозреваемый на первом, предварительном, допросе утверждал, что в момент убийств в него вселялся Некто.

— Пришелец? Дух святой?

— Молдер, не иронизируй. Дух. Не святой. Злой.

— Веришь?

— Всего лишь привожу выдержку из протокола дознания.

— Обычная отмазка любого попавшегося преступника: затмение нашло, злой дух вселился, я — не я, жертва не моя. Симуляция сумасшествия. Ах, да! Не симуляция. Бред шизофреника.

— Почему ты заранее столь категоричен, Молдер?

— Я категоричен? Ты же сама сказала: он ненормален.

— Ничего подобного. Я сказала: он десять лет провел в психиатрической клинике.

— И это называется «ничего подобного»?

— В психиатрической клинике города Гори. Гори — в России.

— Да они там в России все ненормальные!

— Вот-вот. Если бы Джордж Магулия лежал в нашей, в американской, клинике, тогда мы бы предположили, что он действительно душевнобольной. И то лишь до тех пор, пока его оттуда не выписали. Если выписали, значит выздоровел. Но Джорджа Магулию содержали в российской психушке.

— За что?

— Ему поручили написать парадный портрет Брежнева. К Олимпиаде.

— Брежнева? Он же умер!

— Тогда был жив.

— Когда?

— В 1980-м. Сказала же, к Олимпиаде. К Московской.

— В Москве была Олимпиада?

— В 1980-м. Была.

— В Лос-Анжелесе, в 1984, — помню. В Москве, в 1980, — не помню.

— Мы ее бойкотировали.

— Значит, ее и не было!

— Но Брежнев был.

— Был жив?

— Говорят…

— И что Магулия?

— Он написал. Черта в черту, точка в точку. Портрет.

— И?

— И его за это — сразу в психушку.

— Что, непохоже?

— То-то и оно, что похоже.

— И за это сразу в психушку?!

— Не сразу. Джорджу Магулии дали шанс, предложили доработать. Доработал. Над головой у Брежнева разместил пять олимпийских колец. Получилось — то ли нимб, то ли лапша на ушах. И звезды героя на груди дополнил.

— Количественно?

— Качественно! Из пятиконечных — в шестиконечные. В могендовиды.

— Чем мотивировал?

— Дружбой народов. Олимпийскими принципами. Все люди — братья. При Брежневе впервые разрешили эмиграцию русских евреев в Израиль.

— М-м? Русские евреи?

— Афроамериканских не хочешь?

— Не хочу. Срань господня! Вялотекущая шизофрения!

— До этой их перестройки там, в России, диагноз «вялотекущая шизофрения» ставили преимущественно людям здравомыслящим, личностям творческим и неординарным. Джордж Магулия и угодил в психушку — на десять лет.

— Серийный убийца-маньяк — человек здравомыслящий. Помидор — синий. Моника Левински — девственница. Агент Молдер обожает гомиков. Дважды два — пять в периоде. Поздравляю, Скалли!

— Молдер, не иронизируй. Повторяю, он утверждает, что в момент убийств в него вселялся Некто.

— Повторяю, дважды два — пять в периоде.

— Но сам посуди! Он художник. И талантливый художник!

— Как же, как же! И не был убийцею создатель Ватикана.

— Не был!

— Напарник Скалли! Ваша горячность вкупе с верой в волшебную силу искусства похвальна для завсегдатая Арт-галереи, но не для спёцагента ФБР. В нашем деле нет эмоций, Скалли. Сочувствие к преступнику на любой стадии следствия, тем более, на начальной, — прерогатива адвоката. Да и тот сочувствует только за большие деньги.

— Джордж Магулия не потребовал адвоката.

— Вероятно, просто понятия не имеет о существовании таковых в принципе. Грузин, говоришь? Дети гор. И дикий же народ!

— Моддер! Ты ксенофоб? Цинци Хачулия тебя сейчас не слышит — насчет грузин! Они не дикий народ. Они дали миру не один талант! В том же искусстве, во всех областях искусства, — Пиросмани, Соткилава, Церетели…

— …Магулия. Достаточно, Скалли. Это твой Хачулия просветил тебя насчет грузин — многоталанных и разносторонне одаренных?

— Он не мой. Какая разница, Молдер! Ну, он.

— Всякая мелочь пузатая мнит себя великой нацией! И чем мельче, тем напыщенней. Что албанцы, что румыны, что грузины!

— Ксенофоб!

— А этот твой Хачулия не просветил тебя насчет тесной спайки великой грузинской нации с другим тоже великим народом, с чеченским? С теми самыми боевиками, которые отрезают головы иностранцам из Красного Креста? С теми самыми, которые уже чуть ли не в ООН устраивают публичный мордобой? С теми самыми, которые, не будь мы начеку, готовы хлынуть и сюда и объявить США своей суверенной территорией? Не просветил, нет?

— Магулия не боевик. Он художник!

— Опять двадцать пять! А Яндарбиев писатель! А Заккаев актер драмтеатра!

— Яндарбиев? Заккаев?

— Скалли, ты меня удивляешь! Надо же, кроме как в арт-галереях прохлаждаться, и текущей историей международного терроризма интересоваться! Кто-нибудь из группы Патерсона или сам великий и ужасный за все эти три года не пробовал проанализировать список жертв под таким углом?