Двуликий демон Мара. Смерть в любви

— Бог ты мой, — пробормотал Монктон, обращаясь к сидящему рядом капралу, — этот ублюдок что, никогда прежде не видел мертвецов?

Я отошел, пока чувство служебного долга не заставило меня подслушать дальнейший разговор и отчитать подчиненных. Потом начал безудержно смеяться. Мне удалось остановиться лишь пару секунд назад. Некоторые строки на странице расплылись от слез смеха.

Сейчас девять утра. Так начинается мой первый день на передовой.

9 июля, воскресенье

Не спал с четверга. По словам капитана, стрелковая бригада избрана возглавить следующую атаку — вероятно, завтра.

Полковник приходил расспросить меня про Большое Наступление, предпринятое 1 июля. Тогда он послал меня повидаться с моим другом Сигфридом [Сигфрид Сассун. — Прим. ред.] в расположении роты «А» и пронаблюдать за атакой, чтобы впоследствии доложить о ходе боевых действий, но мне не удалось найти ни Сигфрида, ни Роберта. [возможно, Грейвз? Джеймс Эдвин Рук знал обоих поэтов еще до войны. — Прим. ред.] Зато случайно встретил другого друга, Эдмунда Дадда, и вместе с ним и другими офицерами из полка Королевских уэльских фузилеров наблюдал за атакой с резервной позиции, откуда было отлично видно наступление 21-й дивизии и Манчестерского полка.

Полковник Претор-Пинней пришел ко мне в середине дня, взглянул в зеркало над бруствером, дрожавшее от близких взрывов вражеских шестидюймовых снарядов, и сказал: «Итак, Джимми. Что вы видели неделю назад?»

За последние дни я исполнился уверенности, что командир так и не потребует от меня доклада. Но сейчас, когда до нашего собственного Большого Наступления оставалось меньше двадцати часов, он явно почувствовал необходимость войти в подробности.

— С чего вы хотите, чтобы я начал, сэр?

Он предложил мне сигарету из золотого портсигара, постучал по нему своей, дал прикурить и сам прикурил — тоже от траншейной зажигалки, — а потом сказал:

— Артобстрел. Начните с артобстрела. То есть, разумеется, мы в Альбере слышали канонаду… — Он умолк.

Мы вели артиллерийский огонь по немецким позициям семь дней кряду. В окопах шутили, что грохот орудий слышен аж в Билайте. Все, начиная от сэра Дугласа [сэр Дуглас Хейг, главнокомандующий Британскими экспедиционными силами во Франции. — Прим. ред.] и кончая последним рядовым, говорили, что после такого огневого вала Большое Наступление обернется легкой победой. Бойцы тридцать четвертой дивизии волновались, что лучшие трофеи уже будут разобраны ко времени, когда они подоспеют к немецким окопам.

— Зрелище было впечатляющее, сэр, — сказал я.

— Да, да, но результат. — Полковник по-прежнему говорил тихим голосом — он вообще редко повышал тон, — но в нем звучало волнение, какого я никогда прежде не слышал. Стараясь успокоиться, он снял пальцем табачинку с языка. — Какие повреждения были причинены проволочному заграждению?

— Незначительные, сэр. Оно почти не пострадало. Манчестерцам приходилось скучиваться у немногочисленных брешей во вражеском заграждении. Почти все они там и полегли.

Полковник покивал. На прошлой неделе ему докладывали о наших потерях. Сорок тысяч отборных солдат погибли в тот день еще до времени завтрака.

— Так, значит, наши снаряды причинили мало повреждений проволочному заграждению?

— Почти никаких, сэр.

— Когда открыли огонь немецкие стрелки и пулеметчики?

— Сразу же, сэр. Люди погибали от пуль, едва только высовывались из-за бруствера.

Полковник продолжал кивать, но явно машинально.

Он думал о чем-то другом:

— А солдаты, Джимми? Как манчестерцы показали себя?

— Превосходно. — Это была чистая правда, но одновременно и самая большая ложь, какую мне доводилось когда-либо говорить. Манчестерцы проявили великое мужество: пошли на пулеметы с таким спокойствием, словно маршировали на параде. Словно шли в театр. Но разве похвально идти в атаку, как овцы на заклание? За минувшие сутки ребята из нашего батальона похоронили тысячи таких храбрецов.

— Хорошо, — промолвил полковник, рассеянно похлопав меня по плечу. — Хорошо. Уверен, наши парни завтра покажут себя не хуже.

Так я получил первое подтверждение, что наступление назначено на завтрашнее утро. С детства не любил понедельники.

Когда полковник, чавкая грязью, двинулся прочь по окопу, шутливо заговаривая с солдатами на стрелковых ступеньках, я посмотрел на свою руку с горящей сигаретой. Она тряслась, как у паралитика.

10 июля, понедельник, 4.45 утра

Опять не спал ночью. Меня назначили в ночную разведку. Совершенно пустая трата времени, три часа ползанья по «ничейной земле» с десятью солдатами. Все трусили не меньше моего, только в отличие от меня не были обязаны скрывать страх. Никакой информации мы не добыли, никаких пленных не захватили. Но и потерь не понесли. Нам повезло найти обратный путь через пустырь.

Ночная разведка

[Здесь вычеркнуто несколько строк. — Прим. ред.]

[Здесь страница небрежно вырвана, от нее остался обрывок с двумя словами: «дикий ужас…» Строки на следующей странице, по всей видимости, являются отдельным стихотворением. — Прим. ред.]

10 июля, понедельник, 8.05

Утро просто чудесное. Сегодня я умру — и какая жестокая ирония в том, что мне суждено умереть в столь погожий солнечный день!

Ночью, во время разведки, повсюду были только грязь, слизь и слякоть. Потом наступил ясный рассвет. Жаркое летнее солнце бьет лучами по лужам вонючей воды, и над траншеями и воронками курится пар. Здесь, в передовом окопе, остались немецкие трупы, и от мокрой одежды мертвецов поднимаются тонкие струйки пара. Точно души, улетающие в небо из…

…из ада? Какая банальщина. На слух так ничуть не похоже на ад. Со стороны Ла-Буассели доносится пение жаворонка.

Минуту назад пришли полковник Претор-Пинней и капитан Смит из роты «D», и полковник негромко промолвил:

— Атака начнется в восемь сорок пять. Сверим часы.

Я достал отцовский серебряный хронометр и осторожно подкрутил стрелки, сверившись с часами полковника и капитана. Сейчас восемь двадцать две. Отцовский хронометр показывал восемь восемнадцать, а я перевел его на восемь двадцать одну. Я потерял три минуты жизни, просто переставив часы.

На меня снизошло странное спокойствие.

Невесть почему около часа назад орудия умолкли. Тишина кажется оглушительной. Я случайно слышал, как полковник Претор-Пинней говорил майору Фостеру Канлиффу, что первого июля артобстрел закончился на десять минут раньше, чем следовало, поскольку артиллеристам неверно передали приказ. Я задаюсь вопросом, не была ли допущена такая же ошибка и сегодня утром.