В поисках героя. Часть первая (СИ)

Запись состояла из нескольких роликов длительностью минут двадцать, и за это время журналист Сергей израсходовал полпачки сигарет - зажигал, затягивался пару раз, машинально выбрасывал начатую сигарету, снова доставал из пачки. Вид у него был ошарашенный.

- Откуда она у вас? - спросил наконец он. - я кое-что слышал об этом...

- Она была найдена у одного из убитых бойцов Бумеранга, - практически не курящий Данзас тоже позволил себе сигарету. - когда я увидел материал, я понял что у меня нет выбора и почти нет времени. Пришлось рискнуть.

- Что вы от меня хотите?

- Вы можете сказать, кем это могло быть снято? Кто мог быть оператором?

- Вы мне льстите! - закурил новую сигарету Ольховский. - Не знаю, что вам рассказал обо мне Геннадий, хотя я конечно знаю многих операторов в своей среде. У меня достаточно связей. Но если этот человек из другого региона? Или россиянин? - Он продолжал смотреть.

- Что же, запись, похоже подлинная. Смонтирована не менее чем из десятка кусков, но скорее всего, не фальшивка. Полагаю, видеооператор сам принимал участие в убийстве мирных жителей. А это совсем другое дело...

- В каком плане?

- По неписаным законам журналистики можно снимать все. За исключением преступлений, непосредственным участником которых являешься ты сам. За такое, помимо уголовного наказания, следует немедленное изгнание из профессиональной среды, а коллеги могут запросто дать по морде.

Ольховский просмотрел пленку еще раза три, стараясь не обращать внимания на кровавые подробности, но подмечая технические нюансы работы - ракурсы, скорость наезда трансфокатора, угол освещения, время отрывков и прочее. У Сергея была отличная память. Манеру съемок разных операторов он знал неплохо, и теперь его не покидало ощущение, что он знаком с тем, кто снял этот фильм. Или, по меньшей мере, работал с пленками этого оператора. В этом практически не было сомнений.

Журналист меланхолично сделал глоток принесенного гостеприимным Геннадием кофе.

Но кто ж этот анонимный оператор?

- Что-то вспомнили? - от внимательного взора Генриха не укрылась озабоченность журналиста.

- На кассете, которую сегодня утром я взял оцифровать, схожий сюжет. Только там уже постфактум показ трупов после зачистки деревни ополченцами. Но штука в том, что почерк очень схожий.

- Ну или теми, кто хотел сойти за ополченцев, - бросил Генрих.

- Возможно. Откровенно говоря, непонятная какая-то жестокость. Демонстративная, так скажем. Вот они вырезают сердца у четырех женщин, привязанных к деревянным столбам. Работают в открытую, ни от кого не таясь на записи. Затем продолжают резать дальше уже трупы - печень, желудок, селезенку, вытаскивают кишки. Это же не для пересадок делается, когда столь антисанитарные условия. Значит для других целей.

- Это не кураж, а типичный случай жертвоприношения, - объяснил ему Генрих. - просто для нашего времени, для этих мест это очень необычно, выглядит шокирующе. Например, что делает вот этот тип?

Данзас показал на экран, где плотный, крепко сбитый, темноволосый, но уже с сильными залысинами мужчина лет сорока в дымчатых очках стоял рядом с умерщляемыми и держа в руках какую-то тетрадь, что-то негромко бормотал. На другой записи он ходил вокруг трупов и также ронял в пространство непонятные фразы.

- Прибавь звук, - попросил журналист. - на каком языке он говорит?

- На испанском, кажется. - вслушался Данзас. - Что подтверждает мою версию.

- Бред какой-то. Но мне надо разобраться со своей кассетой. Оставишь свою запись мне?

- Не стоит. Постараюсь передать запись в контрразведку. Есть там у меня один знакомый.

- А в СБУ не проще отдать запись?

- СБУ много ненужных вопросов начнет задавать, особенно насчет моего пребывания здесь. Нет, мне надо попасть домой, а там я уже взорву эту бомбу.

- Хорошо. Я сейчас еде к себе на канал, если что вспомню - позвоню Геннадию.

Пленку Ольховский смотрел дважды. Время от времени он останавливал кадр и выводил на дисплей большого разрешения отдельные фрагменты.

Уложенные в дорожную пыль раздавленные детские тела. Мимо...

Висящий на заборе старик с перерезанным горлом. Мимо...

Горящий сарай, рядом - угол какого-то дома. Мимо...

Растерзанный труп пожилой женщины. Мимо...

Обгоревшие тела из сожженного сарая. Мимо...

Мимо, мимо, мимо...

'Вот оно! - опытным взглядом отметил Сергей. - отрывок с детским телами был снят первым и потом вмонтирован в середину. Как бы кульминационной точкой, с максимальным количеством трупов. Дальше идут только общие планы... Стоп!'

Ольховский нервно закурил и откинулся в кресле.

- Это один и тот же человек, - негромко произнес он, и в тишине монтажной его голос прозвучал приговором тому, кто снимал последствия 'зачистки' хутора. -Там он снимал позже, когда ликвидаторы оказались вне кадра.

Сергей налил себе очередную чашку кофе. Он попытался узнать, откуда именно эта пленка попала на телевидение. Даже связался через Интернет со своим знакомым, работающим в городском телецентре заместителем одного из продюсеров. Но и тот ответить не смог - судя по записям в базе данных, кассета была доставлена из Донецкой области и пошла в эфир - как наглядное подтверждение 'звериного облика сепаратистов'. Имена оператора и курьера остались неизвестными.

Но кто ж этот оператор?

Сергей прошелся вдоль полок с дисками, водя пальцем по корешкам. Украинцы, россияне, грузины, немцы, чехи, венгры, прибалты, даже американцы затесались... Кто же из них? Воспоминание о способе монтажа сидело где-то на границе сознания и подсознания, неуловимое и одновременно осязаемое.

Он был где-то рядом...

Глава 23

Полковник Беликов был угрюмо стоял у окна и выглядел довольно уставшим, несмотря на то, что рабочий день начался совсем недавно. Кипа бумаг на его столе свидетельствовала о том, что его, как и многих в ведомстве, заедала 'текучка'.

Высокий учтивый помощник, впустив Романа в кабинет полковника, будто невзначай окинул взглядом остановку в кабинете и удалился в свой закуток, плотно прикрыв дверь.

- Проходи, Рома, садись. - кивнул на стул Михаил Павлович.

- Как прошла встреча в администрации президента?

Беликов в ответ мрачно покачал головой.

- Роман, - Беликов сел напротив молодого коллеги, - знаешь, что самое главное в нашей работе?

- Что?

- В работе следователя самое главное - из говна сделать конфетку. Иногда получишь дело к производству, а там ч-черт ногу сломит. Один говорит одно, другой - прямо противоположное, а третий буровит такое, что мозги закипают. А у тебя конфетка! Вот она, готовая! Надо ее только завернуть в красивый фантик и эффектно положить на стол начальства. И вот из нашего жуткого говна нужно было быстро сделать конфетку для вышестоящих лиц.

- Я полагаю, шеф, наверху хотели узнать, как далеко мы продвинулись в своем расследовании. Кто-то боится за свое будущее.

- Там были представители нескольких силовых ведомств, отчитывались по наиболее резонансным делам. Мой доклад встретили скептически, - медленно проговорил Михаил Павлович, - предложили заниматься более, по их мнению, важными делами. А дело о транзите донорских органов вообще рекомендовали передать в прокуратуру. Представляешь?

Полковник взглянул изподлобья на Липатова.

Липатов достал из дипломата серую картонную папку с названием "Транзит". Слово это было написано от руки шариковой авторучкой. Из папки он достал переливающуюся цветными бликами болванку.

- Я принес аудиозапись.

- Молодец! - оживился Беликов. - Давай ее сюда.

Полковник взял диск с записью перехвата вчерашнего разговора в одном из кабинетов на Старой площади и надев наушники, стал слушать.