Двуликий демон Мара. Смерть в любви

Кэрол ответила:

— Ты ведешь речь о том, чтобы во флэше вспомнить заново всю свою жизнь.

— Ну… знаешь… в общем-то… да.

— Полная реинтеграция, — сказала Кэрол. — Тебе сейчас сорок четыре года, Дэнни, и ты собираешься прожить под флэшем всю жизнь.

Он выпрямился, выпятил подбородок, пытаясь выглядеть грозно, как раньше. Но теперь, бледный, толстый, обрюзгший, казался жалким.

— Легко смеяться над тем, кто хочет быть уязвим, — сказал он. — Я пытаюсь разобраться в своей жизни.

Кэрол тихо рассмеялась:

— Дэнни, тебе будет восемьдесят восемь, когда кончится этот флэш.

Он наклонился вперед, как будто собирался рассказать ей секрет. Голос был плаксивый и доверительный.

— Кэрол, жизнь — это лишь один оборот колеса. Гораздо важнее то, что будет с нами, когда он кончится.

Кэрол встала:

— Дэнни, что будет с тобой, ясно. Ты обанкротишься. — И она пошла прочь.

— Эй, — крикнул вслед Дэнни, не вставая. — Я забыл спросить… как Вэл?

Кэрол вышла под дождь и, не в силах вспомнить, где находится автобусная остановка, как слепая, пошла к Гражданскому Центру пешком.

Вэл и его друзья сидели, привалившись к стальным опорам виадука в пятидесяти футах над бетонным ложем реки, когда Койн вдруг подпрыгнул, схватил Вэла за плечо и сказал:

— Бинго!.. Ты, часом, не новости в очках смотришь? — спросил, ухмыляясь и кивая чему-то, что видел в своих.

— Новости? — спросил Вэл. — Ты что, прикалываешься?

Койн снял очки:

— Я не прикалываюсь, дорогой мой Вэл. Нам только что прислали джапа.

Вэл почувствовал, как у него упало сердце.

— Нам прислали джапа, нам прислали джапа, — закурлыкал Салли.

— Что происходит? — спросил Джин Ди, выходя из десятиминутного флэша. Судя по оттопыренным спереди штанам, Вэл решил, что его дружок опять смотрел про изнасилование испанской девчонки.

— Новостной флэш, — ухмыльнулся Койн. — Большое оживление в Гражданском Центре. Мэр только что отправился туда, а с ним — его японский кореш, советник Морозуми.

— Гражданский Центр, — сказал Вэл. — Моя ма там работает.

Койн кивнул:

— Ныряем в тот клевый подземный комплекс, который ты нам показал, на Ферст-стрит. Выходим у плазы VIP на Темпл-стрит. Делаем ноги через тоннель в парк Пуэбло, а оттуда диди мао на автобусе. Чертов пистолет бросим в чертовом тоннеле.

— Не получится, — сказал Вэл, ломая себе голову в поисках объяснения почему.

Койн пожал плечами:

— Может быть, и нет. Зато это самый быстрый способ проверить.

— Не получится, — твердил словно мантру Вэл, следуя за друзьями.

Роберт впервые за много лет чувствовал себя по-настоящему живым, когда следил, как внук и его друзья входят в гусеничный автобус, и влезал в секцию, следующую за ними. Он шагал легче, видел четче, а голова как будто очистилась от паутины. Стоя на задней площадке второй секции, он через раздвижные двери следил за Вэлом, чтобы не пропустить, когда мальчики соберутся выходить.

Роберт не знал, прав ли терапевт, утверждая, будто его флэшемания — это проявление чувства вины за то, что он не сумел защитить жену от последнего приступа рака.

— Вы же знаете, — говорила ему программа, — что и через пятьдесят с лишним лет после смерти президента Кеннеди тысячи людей одержимы теориями заговора, так никогда и не получившими подтверждения.

— Не верю я ни в какие заговоры, — проворчал Роберт.

Бородач на АйТиВи-стене улыбнулся:

— Нет, но ваши фантазии на тему неудачной попытки защиты повторяются снова и снова.

Роберт изо всех сил старался не злиться. Он промолчал.

— Ваша жена умерла… сколько лет назад? — спросил советник.

Роберт знал, что программа знает.

— Шесть, — сказал он.

— А как давно страна пережила пятидесятилетний юбилей убийства?

И все же простодушное упорство этих вопросов не смогло не рассердить Роберта. Но он обещал Кэрол и клерку из медикэйд, что пройдет через эту сессию.

— Пять лет назад.

— А одержимость флэшбэком…

— Около пяти лет, — вздохнул Роберт. Он глянул на часы. — Мое время вышло.

Бородатый человек… Роберт считал его человеком, хотя и сомневался… сверкнул белыми зубами.

— Бобби, — сказал он, — это моя реплика.

Мальчики сошли с автобуса у развалин старого Федерального Здания, и Роберт за ними.

Шагая под дождем к Гражданскому Центру, Кэрол словно иными глазами смотрела на все, что попадалось на пути. Она видела мешки с мусором, сваленные в штабеля высотой в рост человека, заброшенные витрины магазинов, повреждения, которые никто не ремонтировал со времен Большого Коллапса. Слоганы, на ломаном японском восхвалявшие дешевые японские электронные игрушки, камеры слежения, проложенные вдоль обочин дешевые электрокабели со зловеще пульсирующими маяками предупреждения. Людей с землистыми лицами, которые пробегали мимо, не глядя друг на друга, пряча глаза, как на видео про Восточную Европу и русских, которое она видела в детстве… все это соответствовало опухшему, лишенному характерных черт лицу Дэнни и его ноющему, эгоистичному тону.

«Заберу папу, Вэла и уеду в Канаду, — думала она. Это не каприз. Более твердой решимости она не испытывала уже долгие годы. — Или в Мексику. Куда-нибудь, где в любой момент времени половина населения не вырублена из реальности флэшем».

Кэрол подставила лицо под дождь. «Я завяжу с этим дерьмом сама. И папу с Вэлом заставлю».

Она пыталась вспомнить, какой была страна во времена ее детства, когда она, еще совсем крохотная девчушка, смотрела по старомодному телику на президента Рейгана с лицом доброго дедушки. «Ты разорил нас навсегда, ты, старый добренький ублюдок. Моему парню и его друзьям никогда не выпутаться из долгов, в которые ты их загнал. Зачем… выиграть холодную войну и создать Российскую Республику, чтобы она конкурировала с нами в покупке японских и европейских продуктов? Они нам больше не по карману. А свои делать мы разучились: слишком ленивые и тупые».

Тут Кэрол впервые поняла, почему употребление флэша карается смертной казнью в Японии — стране, шестьдесят лет обходившейся без смертной казни. Она впервые поняла, что культура и народ действительно должны сделать выбор: идти вперед или лечь и предаваться мечтам до смерти.

«Полная реинтеграция. Матерь Божья».

Кэрол шла больше часа, прежде чем поняла, что дождь давно прекратился, а щеки у нее все еще мокрые.

И испугалась, когда, выйдя из-за угла недалеко от Гражданского Центра, была вдруг остановлена агентами безопасности. Она показала свой значок в двух местах, ее обнюхала ищейка, и только после этого Кэрол получила разрешение подойти к северному входу, где в окружении кордона мотоциклистов стоял лимузин мэра и несколько бронированных «Лексусов».

Она уже поднялась наверх, где ее проверили еще два агента безопасности, когда подбежала какая-то женщина из секретарской с заплаканным тяжелым лицом.

— Кэрол, ты слышала? Ужас какой. Бедный Дейл!

Кэрол стряхнула ее с себя, зашла в свой кабинет и настроила телефон на прием видеоновостей. Сводку повторили минуту спустя. Дейл Фрич, помощник окружного прокурора Лос-Анджелеса, японец по имени Хироши Накамура и еще пять человек были убиты в одном из городских кафе. Новость сопровождалась обычным видеомонтажом с места преступления. Кэрол тяжело села.

На телефоне мигал сигнал срочного сообщения. Бесчувственной рукой она выключила новости и нажала кнопку «мессидж».

— Кэрол, — сказал Дейл Фрич, чье мальчишеское лицо почти без искажений воспроизводил убогий экран платного телефона, — мне жаль, что мы разминулись, но это к лучшему. Хироши куда свободнее говорил со мной с глазу на глаз. Кэрол… я ему верю. Похоже, что японцы скармливают нам эту дрянь с конца девяностых. Похоже, что тут что-то побольше, чем скандал с невозвратом долга Евросоюзу, больше, чем Уотергейт… черт, больше, чем Большой Коллапс. У Хироши есть диски, бумаги, служебные записи, списки платежей… — Фрич глянул через плечо. — Слушай, Кэрол, мне надо к нему. Я сегодня не вернусь. Ты можешь взять свой дата-райтер и встретить меня у… э… предположим, у ЛАКС «Холидей Инн»… где-нибудь в половине шестого? Дело того стоит, честное слово. О'кей. Э… только никому ничего не говори, ладно? Увидимся в пол шестого. Чао.