Поезд следует в ад

Сергей Николаевич виновато покосился на пухлую рукопись, что лежала на столе со вчерашнего вечера. Почему-то сейчас он чувствовал себя так, будто ребенка бросает на произвол судьбы. Что поделаешь, если сейчас кризис и в издательстве думают не о том, чтобы нести в массы разумное, доброе и вечное, а о том, чтобы самим остаться на плаву! Надо бы, конечно, переждать, только вот времени у него остается совсем немного. Если даже де Виль будет достаточно терпеливым кредитором, старость и плохое здоровье сделают свое дело.

Впрочем, как говорил старшина Копылов на фронте: не можешь сделать сам — поручи другому. Сергей Николаевич подумал про Алексея Дубинского, с которым оказался в одной делегации на симпозиуме в Париже в начале девяностых. И как говорится, в гроб сходя благословил… Алексей, тогда розовощекий аспирант, поразил его своей увлеченностью. В те годы, когда полстраны кинулось торговать и стрелять друг в друга, странно было видеть человека, одержимого идеей расшифровать письмена древних пиктов — загадочного исчезнувшего народа, населявшего когда-то Британские острова. С тех пор они поддерживали связь, виделись нечасто, но все же… Алексей оказался одним из немногих молодых ученых, кто до сих пор не ушел из науки. Диссертацию недавно защитил, преподает, крутится как может, но дело свое не бросает.

Сергей Николаевич хлопнул себя по лбу. Так вот оно, решение проблемы! Вот кому можно было бы показать рукопись, а потом — доверить ее до лучших времен. Не вечно же будет длиться этот чертов кризис.

Воодушевленный этой идеей, Сергей Николаевич уже взялся за телефон, набрал знакомый номер и долго-долго слушал длинные гудки в трубке, пока не вспомнил, что сегодня суббота и на кафедре института, где преподает Алексей, скорее всего, никого. А живет он в подмосковной Щербинке и домашним телефоном до сих пор не обзавелся. Придется теперь ждать до понедельника… Но ведь и за два дня всякое может случиться! Сергей Николаевич принялся листать свою потрепанную записную книжку. Где-то здесь должен быть адрес.

Вилен Сидорович проснулся с тяжелой головой. В первый момент он никак не мог понять, почему сидит в кресле одетый и телевизор включен… Ах ты господи, старость не радость!

Солнце било прямо в глаза. Хотелось задвинуть шторы поплотнее, удобно улечься на старой скрипучей кровати и поспать еще часа два-три, а то и подольше. Но ведь нельзя — Крошка, увидев, что хозяин поднял голову, уже ходит кругами, тихо поскуливая. Вилен Сидорович посмотрел на старый будильник, что тикал на прикроватной тумбочке. Надо же, половина девятого! Никогда он не вставал так поздно.

Крошка села возле него и осторожно поскребла лапой по штанине. Морда ее выражала неподдельное страдание.

— Ну, иду я уже, иду, — проворчал Вилен Сидорович, поднимаясь с кресла. Все мышцы затекли от неудобной позы и теперь болели немилосердно.

Он покосился на собачку. Кто бы только знал, как его раздражает этот визгливый комок шерсти! Ни отдыха, ни покоя пожилому человеку — корми, гуляй… Зачем только их заводят? Дураки люди.

Во дворе, на асфальтированном пятачке перед подъездом, дворничиха Клава шустро размахивала метлой.

— Доброго утречка вам, Вилен Сидорович! — весело сказала она. — Погодка-то, а? Бабье лето.

— Какие бабы, такое и лето, — нахмурился он.

— Ой ты маленький. — Клава нагнулась погладить собачку.

Крошка доверчиво потянулась к ней черным влажным носом.

— Ах ты пушистик такой, ласковый! — Клава гладила белую шерстку, а Крошка все лизала ее загрубелые, в трещинах руки, как будто хотела отмыть их дочиста.

— Нравится — забирай себе, — вдруг сказал Вилен Сидорович совсем уж зло и сунул ей в руки поводок.

— Ой, чтой-то с вами? — растерялась Клава от беспричинно резкого тона.

— Уезжаю я. К сестре, в деревню, — вдруг неожиданно для себя самого выпалил Вилен Сидорович. И добавил: — Насовсем.

— Ну, так собачку бы с собой взяли! Пусть она там по травке побегает.

— Там собаки на цепи сидят, а не хлеб жрут зря. И люди их не для баловства заводят! — Вилен Сидорович возвысил голос. Почему-то сейчас он действительно поверил, что уехать в деревню к сестре Маше и правда было бы хорошо. А что? Тихо, ни тебе телевизора, ни метро, ни наглой молодежи… Он и думать забыл, что сестра уже пять лет как умерла.

— Ну что — берешь или нет?

Наверное, в лице его было нечто такое, что Клава испугалась. Она вдруг побледнела, глаза стали совсем круглыми, и даже рот приоткрылся. Так и стояла — в одной руке метла, в другой — ременная петелька от поводка, а Крошка жалась к ее ногам, как будто спрятаться пыталась.

Вилен Сидорович нехорошо усмехнулся и пошел в подъезд. Поначалу дома показалось очень хорошо — тихо так… Он устроился перед телевизором и хотел было уже посмотреть «Криминальную хронику», когда на экране вновь показалась проклятая тетя Ася. На этот раз смотрела она неодобрительно и строго, даже пальцем погрозила. Вилен Сидорович аж с места подскочил и выключил телевизор от греха подальше. Все равно — ну нет покоя человеку! Надо и правда в деревню ехать. Слишком уж страшно и противно жить в огромном городе, где никому до тебя нет дела и никому ты не нужен. Как работать — так вымпелом наградят, на доске почета повесят, а как стар стал — подыхай, да поскорее. Дети забыли, государству не нужен… Где они, Дамир со Сталиной? Почему не помогут старику? Растишь их, растишь, а благодарности — никакой.

Он пошарил в нижнем ящике допотопного серванта — там, в старом очечнике, хранились «гробовые» сбережения. Достал две сторублевые бумажки, потом, поколебавшись, добавил еще одну. Мало ли что, дорога дальняя…

Анна выглянула в окно — посмотреть, сколько градусов на термометре. Надо же, всего девять часов, а уже плюс пятнадцать! И солнышко вышло… Прекрасный день. Даже обидно будет провести его, как обычно, в четырех стенах.

Она плохо спала ночью, и вчерашняя идея о поездке за город уже представлялась ей глупой и детской. Что зря время терять, если полно дел по дому? Да и лень как-то тащиться в дальнюю даль неизвестно зачем.

Анна с грустью вспомнила, что ведь когда-то давно, еще в детстве они с родителями выбирались иногда из дому. Ехали в никуда — просто садились в электричку и смотрели в окно. Выходили там, где местность казалась наиболее симпатичной, потом гуляли но лесу, разводили костер или купались в какой-нибудь маленькой речушке или озерце. Так весело было… Каждый раз — настоящее приключение! Родители тогда были молодыми, веселыми и беззаботными, а она сама — маленькой девочкой, серьезной и умненькой не по годам, но вполне счастливой.

Анна тяжело вздохнула. Как часто воспоминания — даже самые радостные — способны причинять боль! Но сейчас ей нестерпимо захотелось выйти из дому, уехать подальше от шумного, загазованного города, вдохнуть чистый воздух…

Так что нечего тешить себя глупыми отговорками вроде того, что дома надо бы окна помыть, да и одежды вроде нет подходящей… Аня решительно встала и открыла стенной шкаф в прихожей — там, в тюке старой одежды, который все руки не доходили выбросить, должно найтись что-нибудь подходящее для такой прогулки. Ага, джинсы… Мама прислала их в посылке через месяц после отъезда в Израиль. Тогда в Москве это был страшный дефицит, а она и не надевала их почти — стеснялась почему-то. Кофточка с рукавами «летучая мышь»… Ну, это мимо, сейчас в таком виде только людей пугать. Лучше уж папина ковбойка в клеточку — как она только завалялась здесь? А вот бежевая ветровка вполне подойдет. Как раз по погоде. Анна быстро оделась, застегнула «молнию» на джинсах, радуясь, что за десять лет не прибавила в весе ни килограмма, и встала перед зеркалом в прихожей. В общем, она осталась вполне довольна собой, хотя вид был совершенно непривычный, только вот на ноги надеть нечего. Не на каблуках же прыгать но кочкам! Анна перерыла весь шкаф, пока в самом дальнем уголке не обнаружились старые адидасовские кроссовки, в которых когда-то еще на физкультуру в школе ходила. Так и знала, что не могла их выбросить! Она натянула на ноги удобную обувку, подхватила ключи с полки (главное, чтобы не те, с брелоком-розочкой, которые так напугали ее вчера) и вышла из дому.