Некроскоп

Ему не раз приходила в голову мысль, что девушка дурачит его, и он, уже направлялся к распахнутому окну, чтобы закрыть его и задернуть шторы, на которых играли блики лунного света. Но каждый раз его что-то останавливало, и, проклиная про себя собственное невежество в данном вопросе, он в темноте вновь возвращался к кровати.

В две минуты второго, ругая себя за то, что позволил девчонке превратить его в форменного тута, он опять бросился к окну и уже готов был захлопнуть его, когда...

Он увидел, как через залитый лунным светом двор движется какая-то тень, темная неясная фигура, и что окно спальни Илзе Кинковши чуть приоткрыто — казалось, что оно улыбается ему все понимающей улыбкой своей хозяйки. Илзе Кинковши направлялась к нему!

Боже, как нужен был в этот момент Драгошани старейший! И как он не хотел иметь с ним дело! Так ли уж он нуждается в нем? Однако... Хватит ли у него смелости, чтобы обойтись без него?

В душе Драгошани возбуждение боролось со страхом, и страх вскоре одержал победу. Боязнь не была связана с самим фактом предстоящего свидания или даже с его целью, но с тем, сможет или нет Драгошани выполнить задуманное. Да, он был вполне взрослым мужчиной, но в вопросах такого рода чувствовал себя маленьким мальчиком. Та единственная плоть, которая была известна ему и чьими секретами он обладал, была холодной, неживой и не испытывала никаких желаний. А ее тело было живым, горячим и чересчур жаждущим.

В нем снова поднялось и буквально потоком захлестнуло возбуждение. Он был мальчиком... обыкновенным мальчиком... в голове кошмарной чередой сменялись картины событий, казалось бы, давно забытых, вычеркнутых из памяти... жизнь в доме тетушки... его кузины... чудовище, оказавшееся в действительности всего лишь сексуально озабоченным самцом. О Боже... это был... просто... какой-то кошмар!

Неужели все повторится снова? Только на этот раз чудовищем будет он сам?

Невозможно! Он не способен на такое!

Услышав скрип ступенек внизу, он рванулся к окну и ничего не видящими глазами уставился в ночь. Вот снова скрипнула ступенька, уже ближе, — Борис бросился к выключателю. Она была здесь, на лестнице, за дверью его комнаты!

Порыв ветра, шевельнув занавески, проник через открытое окно и затем прямо в сердце Драгошани. В ту же минуту исчезли страх и неуверенность. Выйдя из полосы лунного света, он спрятался в тени и стал ждать.

Дверь тихо открылась — и она вошла в комнату. В лунном свете ее тонкое сероватое одеяние казалось почти прозрачным. Прикрыв за собой дверь, она направилась к кровати.

— Господин Драгошани? — позвала она слегка дрожавшим голосом.

— Я здесь, — откликнулся он из темноты. Не оборачиваясь в его сторону, Илзе сказала:

— Так, значит... я не правильно думала о вас. Подняв вверх руки, она стянула с себя тонкое одеяние. Лунный свет делал ее грудь и бедра мраморно белыми.

— Да... — прошептал он, покидая свое укрытие.

— Ну что ж, — теперь она повернулась к нему лицом, — я пришла.

Она стояла перед ним, словно статуя, изваянная из молока, и во взгляде ее не было и намека на невинность. Его темный силуэт двинулся прямо к ней. Днем его глаза казались ей водянисто-голубыми, безжизненными, лишенными всякого выражения, а взгляд их мягким, почти женственным, как у кинозвезд, но сейчас...

Ночь была ему к лицу. В темноте глаза светились диким блеском, словно у огромного волка. А когда он поднял и отнес ее на кровать, Илзе впервые почувствовала укол сомнения. Он был невероятно силен!

— Я очень, очень в вас ошибалась, — сказала она. “А-а-а-а-х!” — простонал в ответ Драгошани.

На следующее утро Драгошани рано потребовал завтрак. Он решил позавтракать у себя в комнате, и Гзак Кинковши, войдя, увидел, что он выглядит вполне жизнерадостным (он действительно хорошо чувствовал себя), совсем не таким, как прежде. Деревенский воздух, должно быть, пошел ему на пользу. Илзе, к сожалению, чего-то приболела. Драгошани даже не пришлось спрашивать о ней, весьма озабоченный отец, сервируя на подносе обильный завтрак, все время бормотал себе под нос:

— Ох, эти женщины... моя Илзе хорошая, сильная девочка — или должна быть такой. Но после этой операции... — он пожал плечами.

— У нее была операция? — Драгошани старался не выказать слишком большого интереса.

— Да, шесть лет назад... Рак... Очень плохо для молодой девушки... матка... ее удалили. Хорошо еще, что она жива. Но здесь, в деревне, мужчине нужна жена, способная родить детей. Поэтому, скорее всего, она останется старой девой. Или ей придется найти себе работу в городе, где не так ценятся сильные сыновья.

Это уже кое-что объясняло.

— Понимаю... — ответил Драгошани и осторожно добавил:

— А сегодня утром?..

— Она до сих пор иногда чувствует себя неважно. Это редко случается. Но сегодня она и в самом деле нездорова. Ей необходимо пару дней побыть в своей комнате с опущенными шторами, в темноте, — ее лихорадит, поэтому придется полежать в постели. Совсем как тогда, когда она болела в детстве. Она говорит, что не следует звать врача, но... — он пожал плечами, — я очень беспокоюсь за нее.

— Не нужно... — ответил Драгошани, — я хочу сказать, не стоит за нее волноваться.

— Что? — Кинковши, казалось, был очень удивлен.

— Она взрослая женщина и лучше знает, что ей необходимо. Отдых, покой, затемненная комната, приятная обстановка. Это действительно то, что нужно. Когда мне нездоровится, мне этого вполне достаточно.

— Гм-м! Возможно, вы и правы. И все-таки это очень неприятно. К тому же сейчас так много работы! Сегодня приезжают англичане.

— Да? — Драгошани был рад перемене темы. — Я, наверное, увижусь с ними вечером?

Кинковши мрачно кивнул и взял пустой поднос.

— Трудно. Я не очень хорошо знаю английский. Я учился ему только у туристов.

— Я немного говорю по-английски, — сказал Драгошани. — Думаю, что смогу помочь.

— Да? Ну что ж, им по крайней мере будет с кем поговорить. В любом случае, они приносят мне доход, а деньги говорят сами за себя, не так ли? — он усмехнулся. — Приятного аппетита, господин Драгошани.

— Спасибо.

Бормоча что-то себе под нос Кинковши покинул мансарду и стал спускаться вниз. Позднее, выйдя из комнаты, Драгошани увидел, что Гзак и Маура готовят комнаты нижнего этажа к приезду гостей из Англии.

Около полудня Драгошани отправился в Питешти. Он и сам точно не знал, что ему там понадобилось, — помнил только, что в городке была небольшая, но богатая разного рода источниками библиотека. Пойдет ли он туда и чем он будет там заниматься — это еще вопрос. Ответа на него не потребовалось, потому что, прежде чем он смог добраться до города, его остановила местная полиция.

Поначалу он заволновался и готов был предположить все что угодно (хуже всего, если его выследили и тайна существования старого дьявола раскрыта), однако, узнав, в чем дело, тут же успокоился. Григорий Боровиц, оказывается, повсюду разыскивал его с того самого дня, как он уехал из Москвы, и ему наконец удалось найти его. Удивительно, что Драгошани не остановили на границе, в Рени, когда он въезжал в Румынию. Местные правоохранительные органы обнаружили его в Ионешти, затем проследили за ним до дома Кинковши и наконец нашли его в Питешти. На самом деле им помогла его “Волга — таких машин в Румынии немного, тем более с московскими номерами.

Начальник наряда полиции извинился перед Драгошани за причиненное неудобство и передал “сообщение”, которое оказалось просто-напросто номером телефона Боровица в Москве — секретным номером. Драгошани немедленно отправился вместе с ними в полицейский участок и оттуда позвонил.

На другом конце провода Боровиц тут же заговорил о деле:

— Борис, как можно скорее возвращайся в Москву.

— Что случилось?

— Один из сотрудников американского посольства попал в автомобильную аварию — разбил машину, а сам погиб. Мы еще не опознали его — во всяком случае официально, — но нам скоро придется сделать это. Тогда американцы затребуют тело. Я хочу, чтобы сначала встретился с ним ты — как специалист в своей области...