Кентавр

Большую часть случившегося, она, конечно, относила на счет присутствия художника и его сумасбродных намеков. С его долгожданным отъездом мир стал опять простым и безопасным. Приступ лихорадки у мужа хотя и продолжался, как обычно, недолго, не позволил ему встать с кровати и попрощаться с гостем, а жена передала его извинения. Утром мистер Сандерсон выглядел вполне буднично. Миссис Биттаси, наблюдая, как он уезжает, отметила, что в городской шляпе и перчатках художник выглядит совсем безобидным.

«В конце концов, — подумала она, следя за пони, тянущим прочь повозку, — он всего лишь художник!»

Она не смела дать волю своему воображению и представить его иным. Перемена в чувствах была полной и живительной. Ей было немного стыдно за свое поведение. Испытывая искреннее облегчение, она одарила его на прощание улыбкой, когда он склонился поцеловать ей руку, но не предложила приехать еще раз, а муж, к ее удовлетворению, также ничего не сказал.

Жизнь маленькой семьи вновь вошла в русло привычной, сонной рутины. Имя Артура Сандерсона почти не упоминалось. София, со своей стороны, не заговаривала с мужем о том, как он ходил во сне и какие дикие слова при этом говорил. Но забыть все равно было невозможно. Воспоминания тлели глубоко в душе, как очаг неизвестной болезни с загадочными симптомами, которая ждала лишь благоприятной возможности, чтобы вырваться наружу. Каждую ночь и каждое утро она молилась об избавлении; молилась о забвении — чтобы Бог уберег мужа от беды.

Но, несмотря не внешнюю глупость, которую многие принимали за слабость, миссис Биттаси сохраняла душевное равновесие и глубокую веру. Она была сильнее, чем думала. Преданность мужу и Богу были достоинством, возможным только у цельной, благородной натуры.

Наступило лето во всем своем буйстве и красоте; в красоте потому, что освежающие дожди по ночам продлевали великолепие весенних красок еще весь июль, сохраняя листву молодой и сочной; а в буйстве потому, что ветры, рвущиеся с юга Англии, увлекали в танце всю страну. Они прочесывали леса, заставляя их протяжно шуметь. Самые глубокие ноты, казалось, не затихали никогда. Пение и возгласы леса раздавались повсюду, а сорванные листья стремительно падали, трепеща на ветру, задолго до назначенного срока. Многие деревья после продолжительного пения и танцев в изнеможении падали на землю. Кедр на лужайке пожертвовал двумя ветвями, упавшими в один и тот же час — сразу перед закатом — с разницей в день. Ветер часто доходил до неистовства, стихая лишь с заходом солнца, и теперь две огромные ветви распростерлись на лужайке, покрыв темной массой почти половину. Они лежали, протягиваясь к дому. На дереве, где они росли, остались безобразные зияющие раны, и ливанец выглядел раненым чудовищем, лишенный прежней привлекательности и великолепия. Теперь лес был виден гораздо лучше: он проглядывал сквозь эти бреши в обороне. А окна дома — особенно гостиной и спальни — смотрели прямо в чащу.

Племянники миссис Биттаси, гостившие у нее в это время, безмерно веселились, помогая садовникам убирать поверженные сучья-великаны. На это ушло два дня, поскольку мистер Биттаси настоял, чтобы ветви остались целыми. Не позволил их разрубать и не согласился пустить в огонь. Под его присмотром громадные сучья оттащили на край сада и положили как заграждение между лесом и лужайкой. Дети от души восхищались этим планом и принялись за него со всем энтузиазмом. Они заразились искренностью дяди, чувствуя, что у него есть скрытые мотивы для такого поступка; и, как правило, скучный, на их взгляд, визит на этот раз доставил массу удовольствия. Только тетя София казалась обескураженной и скучной.

— Она стала такой старой и странной, — сказал Стивен.

Но Алиса, чувствуя в молчаливом недовольстве тети какую-то затаенную тревогу, возразила:

— По-моему, она боится леса. Она никогда не ходит туда с нами.

— Вот почему мы сделали такую непристу… такую толстую и прочную стену, — заключил он, не сумев одолеть длинное слово. — Чтобы ничего, просто ничего, не пролезло. Не пролезет ведь, дядя Дэвид?

И мистер Биттаси, работая без пиджака, в одном крапчатом жилете, пыхтя, помог им установить массивный сук кедра как изгородь.

— Живее, — откликнулся он, — что бы ни случилось, мы должны закончить все до темноты. Далеко в лесу уже поднимается ветер.

И Алиса, подхватив последнюю фразу, эхом повторила ее.

— Стиви, — выкрикнула она, — живее, лентяй! Не слышал, что дядя Дэвид сказал? Ветер придет и утащит нас, если не успеем!

Они трудились как проклятые, и миссис Биттаси со своим вязанием, сидя под глицинией, взобравшейся по южной стене дома, наблюдала за ними, время от времени подавая незначительные советы. Но они оставались без внимания. Большей частью их просто не было слышно, потому что Биттаси с детьми были слишком поглощены работой. Она предупреждала мужа не перегреться, Алису — не порвать платье, а Стивена — не надорвать спину. Ее мысли метались между намерением сходить за гомеопатическим снадобьем, которое было наверху, в шкатулке, и желанием увидеть работу законченной.

Падение кедровых сучьев расшевелило в ней дремлющую тревогу. Ожили воспоминания о визите мистера Сандерсона, потонувшие было в забвении; вспомнилась его странная, одиозная манера говорить, а призраки прошлого, которые, она надеялась, забыты, высунули головы откуда-то из подсознания. Полностью забыть невозможно. Они смотрели на нее и кивали. В них было полно сил — никакого желания скрыться и позволить себя похоронить навечно.

«Смотри, — шептали они, — разве мы не говорили тебе?»

Они с нетерпением ждали удобного момента доказать свое присутствие. И все прежние страдания овладели ею. Волнение, тревога вернулись. Внезапно ее охватила слабость.

Случай с кедром вовсе не был таким уж важным, если бы не отношение мужа. Ничего особенного, что могло бы напугать ее, он не говорил и не делал, но энтузиазм казался просто необъяснимым. Она чувствовала, как это для него важно. Биттаси был так озабочен этим вопросом. Теперь она понимала, что он сознательно скрывал от нее не угасавший все лето интерес. Скрывавшийся до поры в глубине, сейчас он поднялся на поверхность, обнажив иные мысли, желания, надежды. Какие? Куда они вели? Случай с деревом выдал их в самом неприглядном свете, и в такой степени, которую их хозяин вряд ли осознавал.

Пока муж работал с детьми, миссис Биттаси вглядывалась в его серьезное, сосредоточенное лицо, и чем дольше смотрела, тем больше нарастал страх. Ее раздражало, что дети трудятся с таким рвением. Они неосознанно были на его стороне. София боялась того, чему не смогла бы и название дать. А оно выжидало.

Более того, страх был смутным и неопределенным, а после падения кедровых ветвей он подступил ближе. И все эти нездоровые, бесформенные мысли постоянно занимали ум, они постоянно крутились вне зоны досягаемости, вызывая неясное, пугающее недоумение. Их присутствие было таким реальным, они столь цепко держались в мозгу, никогда, однако, не показываясь полностью, и это было особенно отвратительно. И все же миссис Биттаси удалось ухватить одну мысль, и та ясно предстала перед ней. Как ни трудно было облечь ее в слова, смысл заключался в следующем: кедр выполняет в их жизни некую дружескую миссию; у него есть сила защищать дом, и особенно мужа, но после падения веток она ослабла, что сулит беду.

— Почему ты так боишься сильных ветров? — спросил он несколькими днями ранее, после особенно ветреного дня.

Ответ, что она дала, удивил ее саму. Один из призраков подсознания высунулся и позволил истине выскользнуть наружу.

— Потому, Дэвид, что чувствую — они приводят с собой лес, — замялась она. — И они заносят оттуда что-то прямо в голову… в наш дом.

Он с интересом взглянул на жену.

— Вот за это, я их, должно быть, и люблю, — ответил он. — Ветры несут по небу души деревьев, как облака.

Разговор прекратился. София никогда не слышала прежде, чтобы муж так говорил.

В другой раз Дэвид уговорил ее пойти на ближайшую поляну. Миссис Биттаси спросила, зачем он взял топорик и что он собирается делать.