Инквизитор. Акт веры

– Донья Анна, – тихо сказал инквизитор, игнорируя духовный сан допрашиваемой. – У нас имеются показания о том, что ты, потакая своей богомерзкой похоти, склоняла к преступной любви своих послушниц.

Настоятельница «босых кармелиток» смерила инквизитора высокомерным взором и хотела было произнести заранее приготовленную отповедь, но брат Бернар опередил ее, предложив:

– Не угодно ли вашему преподобию проследовать за мной?

В полнейшем молчании Анна, ведомая монахом, спустилась в подвал и вошла в пыточную комнату. Как ни крепилась она, спускаясь по лестнице, но вид жутких инструментов, чье ужасное предназначение не оставляло сомнений, а также запах страха и боли, витавший в подвале, напугали аббатису.

Брат Бернар, постояв немного и дав Анне как следует испугаться, приказал фамильярам увести ее обратно в библиотеку.

Только оставшись одна, настоятельница монастыря стала оправляться от страха, навалившегося на нее в тот самый момент, когда дверь в пыточную отворилась перед ней, открывая с ужасающей откровенностью свое предназначение. Ее уже не радовала встреча с доном Хуаном, в котором Анна видела единственную надежду на свое освобождение. Вся гордыня ее, все высокомерие куда-то испарились, словно выветрились затхлым запахом подвала. Настоятельница, свернувшись калачиком, устроилась в кресле и забылась тяжелой дремотой.

Ровно через час после первой встречи с доном Хуаном в библиотеку без стука вошли двое телохранителей Великого инквизитора. Они грубо поставили Анну на ноги и повели в залу капитула. Дон Хуан, сидевший все в той же позе, с прямой спиной и холодным взглядом, сказал вошедшей:

– Донья Анна, я призываю вас покаяться в совершенных вами грехах.

– Мне не в чем каяться, дон Хуан.

– Называйте меня мессир, – поправил ее инквизитор.

– Я буду называть вас, как мне заблагорассудится, – отрезала аббатиса.

Брат Бернар тотчас взял ее за локоть и повел в подвал. Анна ступала уже через силу. Ей чрезвычайно не хотелось вновь оказаться в пыточной комнате, но гордыня не позволяла настоятельнице показать свою слабость, а потому она покорно проследовала с братом Бернаром в подвал. На сей раз Анне предстало еще более ужасающее зрелище. Посреди комнаты стоял воткнутый в колесо для равновесия высокий тонкий столб в человеческий рост. Заостренный конец его зловеще блестел в свете жаровни, обильно смазанный жиром, который также был воткнут в колесо. Санчес, стоя у столба, крепко связывал первую помощницу аббатисы Маргариту Лабе. Помощница, совершенно голая, с обритой головой, дико вращала глазами, но не могла издать ни звука, так как палач воткнул в ее рот большой кляп, который порвал уголки губ и теперь пропитывался кровью, обильно текшей из ран. Связав Маргариту, Санчес легко приподнял ее и усадил на верхнее колесо таким образом, что острие кола немного вошло несчастной в зад. Маргарита взвыла, но при этом боялась пошевелиться, стараясь, чтобы кол не входил в нее глубже.

Санчес вопросительно посмотрел на брата Бернара. Советник Великого инквизитора коротко кивнул головой, разрешая пытку. Палач подошел и немного опустил колесо, на котором сидела Маргарита. Тело несчастной также опустилось, и кол вошел в зад глубже. Помощница аббатисы завизжала. Анна закрыла лицо руками и потеряла сознание. Фамильяры унесли ее обратно в библиотеку.

Когда настоятельница «босых кармелиток» пришла в себя, на дворе уже была глубокая ночь. Анна приподнялась с кресла, на которое ее уложили стражники, и подошла к раскрытому окну. Во дворе никого не было, но из церкви доносилось пение молитвы. Анна поневоле заслушалась. Никогда ранее послушницы не пели с таким чувством, с таким искренним восторгом воздавая хвалу Господу.

Двери в библиотеку неожиданно отворились, и один из фамильяров внес большое блюдо с овощами и рыбой и кружку воды. Он поставил ужин на столик и молча удалился, даже не удостоив аббатису взглядом. Анна подошла и, нагнувшись к блюду, потянула носом воздух. Только сейчас она почувствовала, сколь сильно голодна.

Когда аббатиса насытилась, двери вновь распахнулись, пропуская Великого инквизитора, который вошел в библиотеку в сопровождении двоих стражников.

– Чего ты от меня хочешь, дон Хуан? – воскликнула Анна, отшатнувшись от направившегося к ней инквизитора.

– Мессир, – мягким тоном поправил он. – Все называют меня мессир. Пошли со мной.

– Я никуда с тобой не пойду. Ты опять хочешь показать мне все те ужасы, коими ты наполнил подвал моего монастыря! – вскричала аббатиса.

– Если ты не изволишь сама пойти, я прикажу вести тебя силой, – все тем же мягким тоном сказал дон Хуан.

Анна поневоле подчинилась ему. Ее гордыня все еще была настолько большой, что не позволяла ей дать обращаться с собой, как с пленницей. Дон Хуан видел это и потому бил в самую точку. Он повел главную подозреваемую следствия к раскрытым дверям церкви, из которой доносилось прекрасное пение и шел теплый желтый свет сотен зажженных свечей. Когда Анна переступила порог церкви, брат Бернар, закончив пение, обратился к собравшимся послушницам с краткой проповедью.

Инквизитор и Анна, стоя у входа, выслушали всю проповедь, после коей послушницы вновь затянули хвалебный псалом.

– Посмотри на них, донья Анна, – шепотом обратился к аббатисе дон Хуан. – Это раскаявшиеся. А теперь пойдем к нераскаявшимся.

Он подхватил настоятельницу «босых кармелиток» за локоть и чуть не силой потащил в подвал. Там рядом с ужасным колом с сидевшей на нем Маргаритой, у которой глаза были выпучены от невыносимой боли, причиняемой медленно входящим в нее острием, в кресле, усеянном шипами, сидела Жануария. Она тряслась от страха, глядя, как мучается ее подруга, но с еще большим ужасом смотрела бывшая ключница монастыря на стоявшего перед ней огромного пыточных дела мастера. Едва инквизитор и Анна вошли, как Санчес взял со стола небольшую металлическую шкатулку с выдвижной крышкой и всунул в ее отверстие, расположенное сбоку, мизинец Жануарии. Затем палач ловко выдвинул крышку, кость на мизинце громко хрустнула и сломалась. Жануария заорала столь громко, что Анне на миг показалось, что она оглохнет. Санчес же, с совершенно безразличным видом, разорвал на несчастной рясу, обнажив тем самым огромные груди ключницы, и, перебрав разложенные на жаровне предметы пыток, выбрал свои излюбленные щипцы. Медленно подойдя к онемевшей от ужаса Жануарии, он ловко ухватил раскаленными щипцами ее сосок и стал выворачивать его, оттягивая всю грудь на себя. Крики и запах паленого мяса вновь помутили рассудок аббатисы, и она упала в обморок.

Только под утро, когда кровавая заря зарделась над стенами монастыря Босых кармелиток, Анна пришла в себя. Открыв глаза, она увидела сидящего подле себя дона Хуана. Лицо его не выражало ничего, а оттого было еще ужаснее, тем более что падающие первые солнечные лучи как бы окрасили его в красный цвет.

Анна тотчас же села, подобрав ноги, и спросила:

– Опять в подвал, мессир?

Инквизитор тяжело вздохнул.

– Скажи мне, почему в вашем монастыре не предусмотрено место под кладбище? – неожиданно спросил он.

Вопрос привел Анну в полнейшее замешательство. Она задумчиво посмотрела на дона Хуана, пытаясь понять, к чему он клонит.

– Не понимаешь, – как бы разгадав ее мысли, сказал инквизитор. – А ведь в этом суть твоей проблемы. Ты не была готова к смерти. Ты даже не думала о вечности. Ты просто жила и радовалась жизни. А матери-настоятельнице надобно всегда думать о вечном. В том числе и о смерти.

– Мессир, не стоит мне читать мораль, – тихо сказала Анна. – Что вы хотите? Отомстить мне? Думаю, я уже достаточно натерпелась. Может, вы хотите унизить меня, втоптать в грязь? Что ж, извольте.

Анна встала с кресла и стащила с себя сутану. Она стояла перед доном Хуаном в чем мать родила, нисколько не прикрывая свой стыд, освещенная лучами восходящего солнца, пробивавшегося сквозь окна библиотеки. Ее белоснежная кожа отливала нежно-розовым цветом в этих лучах.