Гамбиты

- Мелани не позволила мне начать Игру без тебя. Это так ужасно с моей стороны, что я хотела сделать это, правда, Вилли, дорогой?

Вилли нахмурился. Пятьдесят лет прошло, а он все еще дергался, когда его называли Вилли. В Лос-Анджелесе он был Большой Билл Борден. А когда возвращался в свою родную Германию (не очень часто, из-за связанных с этим опасностей), то снова становился Вильгельмом фон Борхертом, владельцем мрачного замка, леса и охотничьего выезда. Нина назвала его Вилли в их самую первую встречу в Вене в 1925 году, и он так и остался для нее Вилли.

- Начинай, Вилли, - сказала Нина. - Ты первый.

Я еще хорошо помню, как раньше, встречаясь после долгой разлуки, мы по несколько дней проводили за разговорами, обсуждая все, что случилось с нами. Теперь у нас не было времени даже на такие салонные разговоры.

Оскалив в улыбке зубы, Вилли вытащил из кейса газетные вырезки, записные книжки и стопку кассет. Он едва успел разложить свои материалы на столике, как вошел мистер Торн и принес чай, а также альбом Нины из оранжереи. Вилли резкими движениями расчистил на столе немного места.

На первый взгляд, Вилли Борхерт и мистер Торн были в чем-то похожи, но только на первый, ошибочный взгляд. Оба - краснолицы, но если цвет лица Вилли свидетельствовал об излишествах и разгуле эмоций, то мистер Торн не знал ни того, ни другого уже много лет. Вилли стыдливо прятал свою лысину, проступающую тут и там, как у ласки, заболевшей лишаем, а обнаженная голова мистера Торна была гладкой, как колено, даже трудно представить, что у него когда-то были волосы. У них обоих - серые глаза (романист назвал бы их холодными), но у мистера Торна глаза были холодны от безразличия, во взгляде светилась ясность, порожденная абсолютным отсутствием беспокойных эмоций и мыслей. В глазах же Вилли таился холод порывистого зимнего ветра с Северного моря, их часто заволакивало переменчивым туманом обуревавших его чувств - гордости, ненависти, удовольствия причинять боль, страсти от разрушения. Вилли никогда не называл использование Способности “Подпиткой” - похоже, только я мысленно применяла это слово; но он иногда говорил об Охоте. Возможно, он вспоминал о темных лесах своей родины, когда выслеживал жертвы на стерильных улицах Лос-Анджелеса. Я подумала: интересно, а снится ли Вилли этот лес? Вспоминает ли он охотничьи куртки зеленого сукна, приветственные крики егерей, струи крови, хлещущие из туши умирающего кабана? Или Вилли вспоминает топот сапог по мостовым и стук кулаков в двери - кулаков его помощников? Возможно, у Вилли Охота все еще связана с тьмой европейской ночи, с горящими печами, за которыми присматривал и он сам.

Я называла это Подпиткой, Вилли - Охотой. Однако я никогда не слышала, как это называла Нина. Пожалуй, что никак.

- Где у тебя видео? - спросил Вилли. - Я все записал на пленку.

- Ах, Вилли, - раздраженно сказала Нина. - Ты же знаешь Мелани. Она такая старомодная. У нее нет видео.

- У меня даже нет телевизора, - призналась я. Нина рассмеялась.

- Черт побери, - пробормотал Вилли. - Ладно. У меня тут есть и другие записи. - Он снял резиновые колечки с черных записных книжек малого формата. - Просто на пленке было бы гораздо лучше. Телекомпании Лос-Анджелеса уделили много внимания “голливудскому душителю”, а я еще кое-что добавил...

Ну, неважно. - Он кинул кассеты в кейс и с треском захлопнул крышку. - Двадцать три, - продолжал он. - Двадцать три, с нашей последней встречи год назад. Как время пролетело, а?

- Покажи. - Нина снова наклонилась вперед. Ее голубые глаза блестели. - Я иногда думала об этом, с того дня, когда душителя показали в “Шестидесяти минутах”. Значит, он был твой, да, Вилли? Он имел такой вид...

- Ja, ja, он был мой. Вообще-то он никто. Так, пугливый человечек. Садовник одного моего соседа. Я оставил его в живых, чтобы полиция могла допросить его, снять любые сомнения. Он повесился в камере через месяц после того, как пресса потеряла к нему интерес. Но тут есть кое-что поинтереснее. Смотрите. - Вилли бросил на стол несколько глянцевых черно-белых фотографий. - Исполнительный директор Эн-би-си убил пятерых членов своей семьи и утопил в плавательном бассейне пришедшую в гости актрису из “мыльной оперы”. Потом он несколько раз ударил себя ножом в грудь и кровью написал: “И еще 50” на стене строения, где был бассейн.

- Вспоминаешь старые подвиги, да, Вилли? - спросила Нина. - “Смерть свиньям” и все такое прочее?

- Да нет же, черт возьми. Я считаю: мне положены лишние очки за иронию. Девица все равно должна была утонуть в своем сериале. Так написано в сценарии.

- Трудно было его использовать? - Этот вопрос задала я, поневоле испытывая какой-то интерес. Вилли поднял бровь.

- Не очень. Он был алкоголиком, да к тому же прочно сидел на игле. От него мало что осталось. Семью свою он ненавидел, как и большинство людей.

- Возможно, большинство людей в Калифорнии, но не везде. - Нина поджала губы. Довольно странная реплика в ее устах. Отец Нины совершил самоубийство - бросился под троллейбус.

- Где ты установил контакт? - спросила я.

- На какой-то вечеринке. Обычное дело. Он покупал наркотик у режиссера, который довел до ручки одного из моих...

- Тебе пришлось повторить контакт? Вилли нахмурился, глядя на меня. Он пока сдерживал злость, но лицо его покраснело.

- Ja, ja. Я видел его еще пару раз. Один раз я просто смотрел из окна автомобиля, как он играет в теннис.

- Очки за иронию дать можно, - сказала Нина. - Но за повторный контакт очки надо снять. Если он - пустышка, как ты сам говоришь, ты должен был использовать его после первого же контакта. Что еще?

Дальше шел обычный набор: жалкие убийства в трущобах, пара бытовых убийств в семье, столкновение на шоссе, закончившееся стрельбой и смертью.

- Я был в толпе, - сказал Вилли. - Я сразу установил контакт. У него в бардачке был пистолет.

- Два очка, - улыбнулась Нина.

Один добротный случай Вилли оставил напоследок. Нечто странное приключилось с человеком, когда-то в молодости бывшим знаменитостью, кинозвездой. Он вышел из своей квартиры в Бел-Эйр, а пока его не было дома, она заполнилась газом, потом он вернулся и зажег спичку. Взрыв, пожар, кроме него погибло еще два человека.

- Очки только за него, - сказала Нина.

- Ja, ja.

- А ты уверен, что все так и произошло? Это мог быть обычный несчастный случай...

- Не смеши, - оборвал ее Вилли и повернулся ко мне. - Его было довольно трудно использовать. Очень сильная личность. Я стер в его памяти информацию о том, что он включил газ. Надо было заблокировать ее на целых два часа, а потом заставить войти его в комнату. Он бешено сопротивлялся, не хотел зажигать спичку.

- Надо было заставить его чиркнуть зажигалкой.

- Он не курил, - проворчал Вилли. - Бросил в прошлом году.

- Да, - улыбнулась Нина. - Кажется, я помню; он говорил об этом Джонни Карсону. - Я не могла понять, шутит она или говорит серьезно.

Потом мы втроем подсчитали очки, как бы исполняя ритуал. Больше всех говорила Нина. Вилли сначала хмурился, потом разошелся, потом снова стал угрюмым. Был момент, когда он потянулся ко мне и со смехом похлопал меня по колену, прося помощи. Я никак не отреагировала. В конце концов он сдался, подошел к бару и налил себе бокал виски из графина моего батюшки. Сквозь цветные стекла эркера пробивались последние, почти горизонтальные лучи вечернего солнца и падали красным пятном на Вилли, стоявшего рядом с буфетом мореного дуба. Глаза Вилли казались крохотными красными угольками, вставленными в кровавую маску.

- Сорок одно очко, - подвела итог Нина. Она посмотрела на нас блестящими глазами и подняла калькулятор, как будто он мог подтвердить какой-то объективный факт. - Я насчитала сорок одно очко. А ты, Мелани?

- Ja, - перебил ее Вилли. - Прекрасно. Теперь глянем на твою заявку, милая Нина. - Он говорил тусклым, бесцветным голосом. Даже Вилли начинал терять интерес к Игре.