Тролльхеттен

Васек захотел закричать. Его утлый и ограниченный мирок, в котором он провел последние пять лет, стремительно утрачивал границы и раздувался, как извлеченная на поверхность глубоководная рыба. Раздувался, чтобы взорваться в последней ослепительной вспышке.

А под сенью горы дурнопахнущего мусора разворачивалось все более кошмарное действо. Двойник достиг границы стекла раньше Витька и стал противоестественным образом выпячиваться наружу, на глазах обретая рельеф. Витек наклонил голову еще, и его лоб соприкоснулся со лбом выходца из зазеркалья.

И стал с ним сливаться. На глазах у Васька, его давний сотоварищ превращался в единое целое с непонятной, но, без сомнения, злобной тварью из зеркала. Лицо Витька исчезло, поглощенное чужой личиной, он сделал еще шаг, распахнув широко руки, и обнял зеркало. Его руки тут же начали погружаться в железную ранее раму, словно она была сделана из размякшего пластилина. На месте головы трепыхалась и судорожно вздрагивала какая-то неясная биомасса телесного цвета. Зеркало дрожало, меняло свои очертания, и на глазах превращалось с Витьком во что-то одно. Действо сопровождалось слабыми хлопками, совсем не страшными. Когда в шевелящейся массе вдруг проглянуло оскаленное лицо двойника, возникшее там, где у Витька когда-то была спина, мир наконец взорвался. Василий заорал, повернулся и побежал прочь, нелепо размахивая руками. Ноги у него заплетались, рот раскрылся в долгом заливистом вопле, заполненные до краев паническим ужасом глаза обратились к моросящим небесам.

Шатаясь, он достиг ворот свалки, выскочил на темную улицу, не прекращая орать, запнулся и тяжело повалился на гладкий капот «Сааба», заставив машину качнуться. Потом вскочил, и, размазывая грязь по обезумевшему лицу, побежал вниз, в сторону реки, унося за собой свой долгий крик.

Когда он окончательно затих вдалеке, скрежетнул и завелся двигатель автомобиля. Дым вырвался из выхлопных труб едким облаком, потом снова заструился лениво. Мягко стронувшись с места, «Сааб» миновал ворота и поехал к центру свалки. За лобовым стеклом что-то багрово помаргивало — может быть диод, а может и панель приборов.

Часть первая. ТЕМНА ВОДА ВО ОБЛАЦЕХ

1

Неожиданный контрастный душ вернул в это хмурое утро чувство недовольства миром Владиславу Сергееву, человеку, в общем-то, довольно жизнерадостному. Впрочем, не ему одному.

Многодырчатая головка душа, доселе изливавшая на клиента горячую и остро пахнущую хлором благость, вдруг спазматически содрогнулась и напрочь эту благость утратила, оставив во Владиславовом распоряжении только ее холодную составляющую. В принципе холодный душ с утра — не такой уж кошмар, при условии, что это утро солнечного июльского дня с температурой уже выше двадцатиградусной отметки. Нынешнее утро под таковое явно не подходило, предпочитая солнечным лучам вялую осеннюю морось и осеннюю же промозглость.

Ругнувшись сквозь судорожно сжатые от неожиданности зубы, Влад прикрыл ледяной поток и, содрогаясь от холода, поспешил покинуть доисторическую чугунную ванну, а следом — и саму ванную комнату.

Чистая одежда не грела, и он поспешил накинуть поверх еще и свитер грубой вязки и отмороженного серо-малинового цвета. Стало полегче. И холод уже не стремился забраться под кожу. В однокомнатной квартире, естественно, не топили (еще бы, лето ведь), и потому бодренький утренний заморозок свободно разгуливал по комнате, врываясь в расклеенные на лето окна. Влад подошел к окну под бодренькое бормотание радиоприемника, выглянул наружу. Дворик был пуст и захламлен. Карусель уже успели погнуть, и она уткнулась одним сиденьицем в землю, вознеся другую на недосягаемую для пятилетних детей высоту. Со стороны она выглядела, как исполинский пропеллер, вдруг покинувший своего рассекающего небо (или море) хозяина и влетевший с разгона прямо в центр дворика-колодца. Панельная многоэтажка напротив не радовала глаз, а даже наоборот его угнетала, и не помогал даже кусочек вида Нижнего города и буроватой глади речки Мелочевки.

Впрочем, даже если бы Нижний город предстал во всей своей красе, его все равно нельзя было бы назвать отрадным зрелищем.

От ледяного душа у Владислава разболелась голова, и он с трагическим вздохом отвернулся от окна. Двинулся на кухню, прихватив с собой воркующее радио. Проходя, задел за стул, и от сотрясения пробудился компьютер, четко щелкнувший монитором и высветивший строчки вчерашней статьи, которой предстояло плавно перерасти в статью сегодняшнюю и, может быть, завтрашнюю. Системный блок загудел, бодро перегоняя воздух вентиляторами. Явно не то, что надо, особенно если учесть, что он делал это в течение всей ночи. Надо бы проветрить комнату, да вот только открывать форточку навстречу утреннему туману — значит выпустить на волю последние остатки тепла. Лето явно не задалось.

На кухне Влад вскипятил чаю — крепчайшего, с лимоном, так, чтобы обжигал губы. Радио стояло на кухонном столике и с невменяемым энтузиазмом разошедшейся певчей птицы сотрясало нежаркий воздух туповатой танцевальной мелодией, наиболее подходящей, по мнению заштатного радиодиджея, для только что проснувшихся обывателей.

Владислав уселся за стол и стал мрачно прихлебывать чай, кривясь от мощного лимонного привкуса. Ничего, то, что надо недоспавшему мастеру печатного слова. По потолку громко и отчетливо затопали, скрипнула на высоких тонах дверь, а потом от души грохнула, зазвенев стеклами. Зазвучали голоса, мужской и пара женских — проснулись соседи сверху. Истеричная ячейка общества — муж, жена и пятнадцатилетняя дочь с тяжелейшим неврозом. Совсем недавно переехали сюда из Нижнего города, и с тех пор не один день не обходился у них без свары. Да ладно, день — ни одно утро, что особенно напрягало Владислава. Глава семейства ранее работал на закрытом заводе, а значит, ныне беспробудно пил. С утречка его мучило тяжелое состояние абстиненции, при котором худшими на свете врагами на свете становились жена и дочь. Каждый новый день начинался у них с неразборчивой ругани, топота и хлопанья многострадальной кухонной дверью. Влад все ждал, что в один прекрасный день дверца хлопнет в последний раз, и воцарится тишина, а потом он прочитает в криминальном разделе местной газетки о кровавой разборке между членами этого буйного семейства. Вот и сейчас, еще толком не проснувшись, они о чем-то спорили на повышенных тонах.

«И региональные новости, — бормотало радио в правое ухо приятным женским голосом. — Двое волков сбежали сегодня из Старо-Охотского областного зверинца. По данным смотрителя зверинца Николая Васина эти звери не содержались в вольере, потому что были ручными и общими любимцами администрации зверинца. Васин утверждает, что волки были самолично найдены им в лесу и воспитаны в близости к человеку, и потому не представляют для последнего никакой опасности. Впрочем, смотритель и вся дирекция зверинца не исключает, что почуяв воздух свободы, звери поведут себя не так, как обычно.

Остается добавить, что последний раз волков, а это самец и самка примерно одного возраста, видели в поле возле села Новоспасово, после чего их след был потерян. Во избежание неприятностей, жителям названного села, а также расположенного рядом города не рекомендуем покидать дома в поздний час, когда у хищников особенно обостряются инстинкты.

Восемьдесят лет исполнилось сегодня заслуженному мастеру ремонтного цеха номер 16 Алексею…»

— Мааамааа! — донесся сверху ломающийся голос стоявшей на грани суицида дочери. — Мааам, воду снова отключили! — пауза, потом, — нет, горячую!

Залопотали голоса, хлопнула дверь, загремели стекла — отец семейства был недоволен исчезновением теплой воды. В квартире снизу заплакал ребенок — громко с захлебом. Там живут одинокая мать с сыном. Сыну четыре года, Влад его видел — очень застенчивый и пугливый малыш. Но дома настоящий тиран, и мать его ходит с сильно ее уродующими кругами под глазами. Вот и сейчас дитяте что-то не понравилось, и он стремился оповестить об этом свою задерганную маманю и весь дом заодно.