Страна Рождества

Мужики, собравшиеся у прилавка, разразились смехом. Блондинка с ребенком снисходительно улыбнулась, огляделась вокруг, и ее взгляд остановился на Лу и Вик. Брови у нее озабоченно нахмурились.

— Все слушайте меня! — крикнул Лу, и на этот раз все услышали, повернулись и уставились на них. — Нам нужен телефон.

— Эй, голубушка, — сказала блондинка с младенцем, обращаясь непосредственно к Вик. По тому, как она это сказала, Вик поняла, что она официантка и всех называет «голубушка» или «голуба», «милый» или «милок». — Ты в порядке? Что случилось? Попала в аварию?

— Ей повезло, что осталась жива, — сказал Лу. — Там один тип, дальше по дороге, запер ее в своем доме. Пытался ее сжечь. Дом до сих пор горит. Она только что оттуда выбралась. А при ублюдке остается еще какой-то маленький ребенок.

Вик помотала головой. Нет-нет, это не совсем верно. Маленького ребенка не удерживали против его воли. Этот ребенок больше даже не был ребенком. Он был чем-то еще, чем-то настолько холодным, что до него было больно дотронуться. Но она не могла придумать, как поправить Лу, и поэтому ничего не сказала.

Блондинка смотрела на Лу Кармоди, пока тот говорил, а когда ее взгляд вернулся к Вик, то в нем произошли заметные изменения. Теперь в этом взгляде читалась спокойная, внимательная взвешенность… этот взгляд Вик хорошо знала по лицу своей матери. Точно так Линда оценивала травмы на шкале тяжести, прикидывая, какое потребуется лечение.

— Как тебя зовут, дорогуша? — спросила она.

— Виктория, — сказала Вик, обозначая себя полным именем, чего никогда прежде не делала.

— Теперь ты в порядке, Виктория, — сказала блондинка, и голос у нее был таким добрым, что Вик начала рыдать.

Блондинка спокойно взяла под свое командование лавку и всех, кто в ней находился, не повышая голоса и ни на миг не спуская с рук своего малыша. Позже, когда Вик размышляла о том, что ей больше всего нравится в женщинах, она всегда думала об этой солдатской жене, об ее уверенности и спокойной порядочности. Она думала о материнстве, которое действительно является синонимом участливости и озабоченности тем, что с кем-то случилось. Она хотела обладать такой же определенностью, таким же здравым осознанием происходящего, что видела в той солдатской жене, и думала, что ей хотелось бы стать такой же женщиной: матерью, с устойчивым, уверенным, женским пониманием того, что надо делать в критической ситуации. В некотором смысле, сын Вик, Брюс, был зачат именно в тот миг, хотя она не будет беременна им на протяжении еще двух лет.

Вик уселась на какие-то ящики возле прилавка. Человек, напоминавший моряка Попая, уже говорил по телефону, прося телефонистку связать его с полицией. Голос у него был спокойным. Никто не был чрезмерно возбужден, потому что блондинка не стала реагировать слишком остро, а все остальные перенимали эмоциональный настрой у нее.

— Ты из здешних мест? — спросила жена солдата.

— Я из Хэверхилла.

— Это в Колорадо? — спросил солдат, которого звали Том Прист. У него был двухнедельный отпуск, и в тот вечер он должен был возвращаться в Саудовскую Аравию через Форт-Худ.

Вик помотала головой.

— В Массачусетсе. Мне нужно позвонить маме. Она не видела меня уже несколько дней.

С этого мгновения Вик так и не находила возможности пробиться обратно к чему-то похожему на правду. Ее не было в Массачусетсе на протяжении двух дней. Теперь она находилась в Колорадо и бежала от человека, который запер ее в своем доме и пытался ее сжечь. Даже если вовсе не говорить, что ее похитили, каждому становилось ясно, что именно так оно и было.

Это стало новой правдой и для самой Вик. Так же она сумела убедить себя, что нашла браслет матери в бардачке универсала, а не в закусочной «Террис» в Хэмптон-Биче. Такую ложь легко было излагать, потому что она вообще никогда не чувствовалась ложью. Когда ее позже спросили о поездке в Колорадо, она сказала, что не помнит того, что было в машине Чарли Мэнкса, и сотрудники полиции обменялись грустными, сочувственными взглядами. Когда они «надавили» на нее, она сказала, что в машине было совсем темно. Темно, как будто она была заперта в багажнике? Да, может быть. Кто-то другой написал за нее заявление. Она подписала его, даже не удосужившись его прочитать.

Солдат сказал:

— Где ты от него ушла?

— Чуть дальше по дороге, — сказал Луи Кармоди, отвечая вместо Вик, у которой пропал голос. — В полумиле отсюда. Могу показать, куда ехать. Это в лесу. Братан, если пожарные задержатся, в огне будет полгоры.

— Это дом Санта-Клауса, — сказал Попай, убрав рот от телефона.

— Санта-Клауса? — спросил солдат.

Тыквообразный мужчина в красно-белой клетчатой рубашке сказал:

— Я знаю, где это. Бывал там по близости на охоте. Странное дело. Деревья снаружи круглый год увешаны игрушками, словно к Рождеству. Но я никогда там никого не видел.

— Этот тип поджег собственный дом и уехал? — спросил солдат.

— И при нем еще остается ребенок, — сказал Лу.

— Что у него за машина? — поинтересовался кто-то.

Вик открыла рот, чтобы ответить, а потом заметила движение снаружи, через окно в двери, и уставилась мимо солдата, и это был «Призрак», подкатывавшийся к заправочной колонке, появившийся так, словно его вызвал сюда только что прозвучавший вопрос. Даже на расстоянии, через закрытую дверь, она слышала рождественскую музыку.

Вик не могла кричать, не могла говорить, но этого и не требовалось. Солдат увидел ее лицо, увидел, куда устремлен ее взгляд, и повернул голову, чтобы посмотреть, что остановилось у заправочных колонок.

Водитель выбрался с переднего сиденья и обошел машину, чтобы подзаправиться.

— Вот этот? — спросил солдат. — Водитель лимузина?

Вик кивнула.

— Не вижу при нем ребенка, — сказал Лу, вытягивая шею, чтобы посмотреть через витрину.

Это было встречено непродолжительным, полным отвращения молчанием: каждый в лавке осмысливал, что это может означать.

— У него есть пистолет? — спросил солдат.

— Не знаю, — сказала Вик. — Я не видела.

Солдат повернулся и двинулся к двери.

Жена бросила на него резкий взгляд.

— Что это ты задумал?

— А ты как полагаешь? — ответил солдат.

— Оставь это полиции, Том Прист.

— Оставлю. Когда они сюда доберутся. Но до этого он отсюда никуда не уедет.

— Я пойду с тобой, Томми, — сказал здоровяк в красно-белой клетчатой рубашке. — Мне по-любому надо быть рядом. Я здесь единственный со значком в кармане.

Попай опустил трубку телефона, прикрыл ее рукой и сказал:

— Дик, на твоем значке написано «егерь», и у него такой вид, словно его нашли в коробке «Крекер Джек» [57].

— Его не находили в коробке «Крекер Джек», — сказал Дик Уорнер, поправляя невидимый галстук и задирая кустистые серебряные брови с выражением притворной ярости. — Ради него мне пришлось написать в одно очень респектабельное учреждение. Оттуда же я получил водяной пистолет и настоящую пиратскую повязку на глаз.

— Если ты настаиваешь на том, чтобы пойти туда, — сказал Попай, суя руку под прилавок, — возьми с собой вот это. — И он положил рядом с кассой большой черный автоматический пистолет калибра 0,45, одной рукой подтолкнув его к егерю.

Дик Уорнер нахмурился и слегка помотал головой:

— Лучше воздержусь. Не знаю, скольких я положил оленей, но мне не хотелось бы наводить оружие на человека. Томми?

Солдат по имени Том Прист поколебался, затем подошел и поднял пистолет. Он повернул его, проверяя предохранитель.

— Томас, — сказала жена солдата, качая на руках их ребенка. — У тебя здесь полуторагодовалый ребенок. Что ты будешь делать, если этот тип вытащит собственный пистолет?

— Застрелю его, — сказал Том.

— Черт побери, — голосом чуть громче шепота сказала она. — Черт побери.

Он улыбнулся… и в этот миг стал похож на десятилетнего мальчика, собирающегося задуть свечи на торте в честь своего дня рождения.