Договор с вампиром

Я читала, сидя в одной из гостиных. Встревоженный голос садовника взволновал и меня. Я бросила книгу и побежала вниз. Сердце подсказывало мне: с мужем случилось какое-то несчастье.

Я подоспела вовремя. Ион открыл тяжелую входную дверь, и Аркадий буквально ввалился внутрь. Его волосы были всклокочены, а мокрую, измятую одежду густо покрывали пятна глины. Глаза мужа лихорадочно блестели, лицо перекосилось, словно от боли, но при этом он... смеялся. От его смеха у меня внутри все похолодело.

Я поднесла руку к тому месту, где у меня под платьем висит золотой крестик, и совсем тихо спросила:

– Аркадий, что с тобой?

Я думала, раскаты его истеричного хохота заглушат мои слова, но он услышал. Смех оборвался, и лицо мужа исказилось от ужаса. Не в силах выносить душевную муку, Аркадий опустился на колени и спрятал лицо в ладонях. Потом он застонал и произнес странную фразу:

– Черепа! Там полно маленьких черепов!

Я дотронулась до его лба. Сомнений не оставалось: горячка. Повернувшись к Иону, я сказала по-немецки:

– Немедленно пошлите за доктором.

В ту минуту я забыла, что садовник не знает немецкого языка, однако слово doktor он понял, поскольку, выразительно кивнув, поспешил в людскую.

Аркадий обнял мои ноги, прильнул лицом к моему внушительному животу и заплакал.

– Его голова! Его голова! – всхлипывая, повторял он. – Стефан оказался прав. Лес полон сокровищ!

Подоспела Дуня и другая горничная, Илона. Втроем нам удалось довести Аркадия до кровати и уложить. Ночью жар усилился. Аркадий беспрестанно бредил и метался в постели. Нам с Дуней пришлось следить, чтобы он не свалился на пол. Он выкрикивал какие-то ужасные слова о костях и черепах, вспоминал мистера Джеффриса и Стефана – своего старшего брата, погибшего в детстве. Потом он говорил что-то маловразумительное о волках, якобы напавших на него.

Где-то в середине ночи Аркадий вдруг сел на постели. Зрачки его глаз были неестественно расширены, по лицу струился пот. Глядя на меня, он воскликнул:

– Боже милосердный! Я собственной рукой написал письмо и заманил его сюда! Мы с дядей оба!

Вслед за этим Аркадий испустил громкий душераздирающий вопль. Наверное, он был слышен во всех уголках дома.

Я боялась, что Аркадий не доживет до утра. Но Божья доброта сохранила ему жизнь. На следующий день Аркадию стало лучше, хотя время от времени он снова начинал бредить, но уже тихо. Мы с Дуней решили дежурить возле его постели по очереди, но, когда наступила моя очередь бодрствовать, она не стала меня будить, так что свою часть дежурства я проспала. Славная девушка, она понимает мое состояние и стремится помочь всем, чем может. Увы, ни сон, ни отдых не восстанавливают мои силы, и усталость не желает меня покидать. Между тем ребенок опускается во чреве все ниже.

Сегодня Аркадию лучше. Горячка прошла. Глаза вновь сделались ясными, ласковыми и заботливыми, какими были всегда.

Жужанне тоже значительно полегчало. Сегодня она вышла в гостиную. И я, и слуги, не сговариваясь, решили не сообщать ей о болезни брата. Ко мне она относится с прежним дружелюбием. Мы поговорили о разных пустяках. Тем не менее я ощутила в Жужанне какую-то перемену. Она словно здесь и не здесь, а в ее улыбке я улавливаю самодовольную снисходительность. Я склоняюсь к мысли, что своим выздоровлением Жужанна в большей степени обязана усилиям Дуни, нежели врача. На ночь мы развешиваем вокруг окна ее спальни чесночную гирлянду, а на рассвете прячем ее в шкаф.

Сегодня случилось еще одно несчастье, которое нам вряд ли удастся надолго скрыть от Жужанны. Утро выдалось теплым и солнечным. Пока Аркадий мирно посапывал, я отправилась в ландшафтный садик, примыкающий к восточному крылу дома, ибо в ясную погоду он всегда залит солнцем. Я уселась в просторное железное кресло, закрыла глаза и задремала, убаюканная восхитительным теплом. Вскоре поблизости раздались шаги. Я открыла глаза и увидела садовника Иона с Брутом на руках. Поначалу я улыбнулась, подумав, что пес решил вспомнить, каково это быть щенком. Но нет, голова Брута безжизненно свешивалась с крепкой руки садовника. Горло и бок несчастной собаки были сильно изуродованы и окровавлены.

Я не отличаюсь сентиментальностью, однако в тот момент у меня из глаз хлынули слезы.

– Как это произошло? – спросила я.

Ион остановился, посмотрел на мертвую собаку и покачал головой. То ли он сожалел о гибели верного пса, то ли показывал, что не понимает меня.

Всхлипывая, я дотронулась до своей груди и сказала:

– Я скажу Жужанне.

Затем я приложила палец к губам, надеясь, что садовник поймет этот жест и не станет распространяться о случившемся, пока я не сообщу хозяйке.

Кажется, Ион понял. Он кивнул, а затем медленно пошел прочь. Вероятно, он собирался, не откладывая, предать Брута земле.

Надеюсь, он похоронил верного пса где-нибудь в саду, под деревом, среди густой травы и цветов.

Я вернулась в дом и сообщила печальную новость Дуне. Горничная выслушала меня, не проронив ни звука, но, судя по глазам, ее горе было неподдельным. Хотя я ничего не сказала ей о своих подозрениях насчет гибели Брута, Дуня сразу же заявила, что сегодня будет ночевать в спальне Жужанны.

Я не возражала.

Пусть это глупые предрассудки. Многое из того, что произошло в последние дни, логика объявляет невозможным, но события разворачиваются вопреки логике. Мой муж едва не сошел с ума и не умер от неведомого мне ужаса, который тоже не поддается никаким разумным объяснениям. Я знаю, что послужило причиной гибели несчастного пса: Брут мешал их свиданиям.

Я только молю Бога, чтобы верную и преданную Дуню не постигла та же участь.

ДНЕВНИК ЖУЖАННЫ ЦЕПЕШ

15 апреля. 2 часа ночи

Свершилось! Отныне я принадлежу ему.

У меня нестерпимо болит спина и вся нога – от бедра до ступни. Но я знаю: это – благословенная боль, подобная родовым схваткам, она вскоре забудется, ибо ее заслонит радость свершившегося. Невзирая на боль, у меня буквально звенит все тело; оно поет, наполненное удивительной, незнакомой силой. Жизненная энергия захлестывает меня. Я не хочу возвращаться в постель, потому что все равно не усну. Он ушел, а я стою, нагая и перепачканная кровью, перед открытым окном и протягиваю руки к луне, приглашая ее танцевать вместе со мной. Я протягиваю руки к звездам и смеюсь от счастья.

Никогда в прежней жизни я так не смеялась. Мне становится весело при виде Дуни – этой маленькой дурочки. Она заняла место Брута и беспробудно спит на коврике возле моей постели. Я смотрю на ее отвратительный рот, раскрытый во сне, на ненавистное распятие. Я могу смеяться и дразнить ее сколько угодно – она все равно не проснется до самого утра. Не удержавшись, я наклоняюсь и пою ей прямо в ухо: "Ах, Дуня, глупая дикарка, плохая из тебя овчарка!"

Даже не шевельнулась. Он был прав. Теперь я знаю все, что известно ему.

Я знаю все.

Еще совсем недавно жалкая калека, даже боявшаяся мечтать о чьей-либо любви, нынче я сильнее и прекраснее вас всех! Его любовь сделала меня бессмертной. До этой ночи я не представляла, что может существовать такая любовь. Я и сейчас заворожена случившимся. Мне не унять благоговейный трепет, охватывающий все мое существо.

О, как же я люблю его!

Вечером Мери и Дуня, ставшая буквально ее тенью, рассказали мне о гибели Брута. Обе запинались, тщательно подбирали слова и ждали, как я восприму это известие. Я не стала обманывать их ожиданий и чуть-чуть всплакнула. Какая-то часть меня (правда, совсем крошечная) была искренне опечалена смертью собаки. Та часть горевала, сокрушалась – словом, вела себя, как и полагается хозяйке, потерявшей верного пса.

На самом деле я была несказанно рада. Рада и счастлива, ибо знала: ночью я увижу его. Я поняла, что мне нужно сделать. Даже когда Мери сообщила мне, что Дуня будет ночевать у меня в спальне "на случай, если вам вдруг станет хуже", это меня не обеспокоило. Я научилась доверять ему. (Пусть уж Дуня, нежели Мери. Теперь, когда мне открылись все знания, я не удивляюсь, что одни люди лучше поддаются влиянию, а другие хуже. Мери – едва ли не самая неподатливая из тех, кто меня окружает. Она еще упрямее Брута. Я постоянно опасаюсь, что она подчинит себе Аркадия. С братом и так бывает достаточно трудно справиться, поскольку он унаследовал от матери невероятное своеволие. С Дуней же все просто. Как и большинство местных крестьян, она достаточно легко поддается влиянию, особенно во сне.)