Мертвые не разговаривают (СИ)

— Направо заворачивай, — услышал за спиной голос старосты.

Комната, в которой он оказался, не отличалась ни размерами, ни обстановкой. Сложенная из кирпича печь, явно не классическая русская, большой стол, лавки, несколько стульев и… угловой диван – порядком потрепанный, но во вполне приличном состоянии. За печкой Андрей рассмотрел несколько навесных шкафов из ДСП.

— Садись, — вошедший следом староста указал на стол. — Говорить будем.

Аленка неслышной тенью скользнула в комнату последней, села на край дивана. Ее руки еле заметно дрожали, спина ровная, плечи расправлены. Она, будто нашкодивший ребенок, опустила глаза и замерла.

— Голоден? — спросил Степан Михайлович.

— Не откажусь, — сказал Андрей.

Староста кивнул и вышел.

— Ты чего боишься? — Андрей подошел к девушке, опустился перед ней на корточки. — Меня?

Только теперь он заметил, что она боса. Разулась в сенях? Стало немного не по себе – он даже не подумал, что может наследить. А ведь действительно, несмотря на уличную грязь, в доме довольно чисто. Деревянный пол – и вовсе блестит. Песком его чистят, что ли?

— Я не боюсь, — Алена подняла голову, посмотрела ему в глаза.

Она боялась. Сильно. Но старательно прятала страх, загоняла его вглубь себя.

Староста вернулся спустя пару минут. Искоса глянул на странного гостя, потом выставил на стол запотевшую крынку, глиняное блюдце с маслом и несколько кусков белого хлеба. Комната наполнилась запахом свежего хлеба. Живот Андрея заурчал.

— Не обессудь за угощение – хозяйка сейчас сильно занята, — без тени извинения в голосе проговорил Степан Михайлович. Он прошел за печь и вернулся с ножом и граненым стаканом.

— Спасибо, — Андрей вернулся за стол.

Он взял в руки нож. Лезвие сильно сточено, но острое. Рукоятка из полупрозрачного пластика, с заклепками.

Молоко провалилось в желудок приятным холодом. Да и хлеб с маслом показались на удивление вкусными.

Первое время, пока он ел, в комнате царило молчание. По всей видимости, хозяин дома ожидал, пока гость наестся и начнет рассказывать. Алена же немного расслабилась, в ее глазах появился интерес.

— А вы почему не едите? — спросил Андрей.

— Сытые, — сказал староста. Он сидел напротив, но его взгляд не был пристальным, не сверлил.

— Мое слово первое? — спросил Андрей, когда немного наелся.

— Да, — кивнул Степан Михайлович.

— Что я должен рассказать?

— Ты не из Водино. Как попал в него?

Андрей не стал юлить и рассказал все так, как случилось. И про туман, и про странную дорогу, которой нет на карте. И про аккуратный городок, который утром не смогли покинуть.

Его не перебивали. Либо верили, либо не желали показывать недоверия. В том месте, где Андрей рассказал о мотеле и отсутствии нормальной сотовой связи, густые брови старосты сошлись у переносицы.

— А как оказался здесь?

— Получил по морде, — усмехнулся Андрей.

— Как это?

Пришлось рассказывать о кошмарных снах. О безумии, после которого просыпаешься с ощущением побитой собаки и кровоточащими ранами на теле. О странных играх зрения, когда на месте цветущих клумб вдруг появлялся голый пустырь. И, наконец, о черных пульсирующих сгустках, которые оказались спасением от кошмарных тварей и дверьми между двумя городами.

Если Степан Михайлович слушал, почти не шевелясь, то Алена нет–нет да бросала на старосту взгляд. Будто желая удостовериться – правду ли говорит странный гость? Но серьезное выражение лица старосты, по всей видимости, успокаивало ее.

Андрей закончил рассказ, а бородатый мужчина с мертвым глазом еще несколько минут сидел, погрузившись в глубокую задумчивость.

— Если бы не видел сейчас тебя, ни за что бы не поверил, — проговорил медленно.

— Я и сам понимаю, что история больше на бред похожа, — пожал плечами Андрей.

— Нет, — покачал головой староста. — Не в этом дело.

— А в чем?

— Твоя одежда, — произнес он. — Она… странная.

Андрей осмотрел себя.

— Такой у вас нет?

— Нет. И уже давно.

— Вы призраки? — ляпнул Андрей и посмотрел на Алену. Та еле заметно улыбнулась.

— Твою историю мы услышали, — сказала староста. — Теперь послушай нашу. А там сам решишь, кто мы.

— Хорошо.

— Но сначала вопрос. Ты сказал, что эти черные двери связывают два города. Что это за города?

— Водино и… Водино. Только один живой и открыт для гостей, вроде меня. А ваш – его какая‑то версия. Сильно запущенная. Почти мертвая. Уж извините.

— Ничего. Возможно, ты недалек от истины. Но начнем по порядку. Мы действительно жители Водино. Те развалины, на которых тебя нашла Алена, — это и есть наш город. Все началось двадцать лет назад, в девяностых годах. Плохое время, плохие дела. Общее сумасшествие добралось и до нас. Только в очень странной форме. Чего мы только ни передумали… – он ненадолго замолчал, пожевал усы. — Мы точно не знаем, с чего все началось. Но в один из дней люди, которые попытались покинуть город, — вернулись. Они рассказывали какую‑то ерунду о том, что не смогли уехать, что постоянно возвращались обратно. С работой в то время стало туго – компрессорный завод, который заложили не так давно, забросили. Люди потянулись на заработки. Кто в Самару, кто в Тольятти. Каждый держался за свое место. Приходилось выживать. Оттого странные разговоры о невозможности уехать звучали плохой шуткой. Если бы не одно «но»: шутка оказалась правдой. Мы много дней пытались выехать за пределы города. Испробовали все: по одному и группой, на всех видах транспорта и пешком, в разных направлениях и в разное время суток…

— Знакомо, — усмехнулся Андрей. — Мы уж думали, с ума сходим.

— Ты не один?

— Нет, со мной еще двое. Остались в том Водино. Ждут, когда вернусь.

— Почему не пришли?

— Так, похоже, я один такой шустрый. А вообще, дело в сотрясении – не сотрясении, но в травме головы. Почти уверен: та бутылка что‑то сдвинула в моей голове.

— Тогда, может… – подала голос Алена, но тут же осеклась.

— Что случилось потом? — спросил Андрей. — Почему город стоит в развалинах, а вы живете здесь? Он обвел глазами комнату.

— В городе нельзя жить, — сказал староста. — Там обосновалась смерть. Да ты ее и сам видел.

— Только слышал.

— Неважно – встречался. Но смерть пришла не сразу. После того как мы оказались запертыми в собственном городе, люди начали меняться. Не внешне, не какие‑нибудь там мутации. Они менялись здесь, — Степан Михайлович постучал по собственному виску. — И здесь, — коснулся левой стороны груди. — Некоторым снились кошмары, некоторые слышали голоса. Люди начали сходить с ума. И не один–два – целыми десятками. Кто‑то накладывал на себя руки, другие начали охоту…

— На соседей?

— На всех. Мы умылись кровью. И это не метафора. Знаешь, сколько человек живет в этой деревне?

— Человек сто?

— Почти двести, включая детей, рожденных уже здесь. Но на момент, когда Водино оказалось отрезано от внешнего мира, было порядка десяти тысяч.

Андрей сглотнул.

— И все?.. — он не закончил вопрос, но староста все понял и так.

— Да. Большей частью – убиты. Мы пытались вычислить тех, кто сходит с ума. Пытались их изолировать. Но уже утром все менялось. Твой вчерашний сосед по лестничной клетке, твой знакомый, даже твоя жена… утром превращались в другого человека. Никакой закономерности, никакой системы. Хотя, возможно, мы их просто не вывели. Не успели вывести. Я уже не помню, но кому‑то из нас удалось найти причину сумасшествия. Вернее, не столько причину, сколько способ избежать потери разума. Все оказалось очень просто – надо покинуть дома и вообще пределы города.

— Уйти в лес?

— Да, как партизаны. Только без возможности вести подрывные действия. Мы обосновались в палатках и каждую ночь выставляли караул. К тому времени, когда Водино опустело, а все сумасшедшие так или иначе умерли, нас осталось полторы тысячи. В последующие два года это число сократилось втрое.