Сочинения в двух томах. Том первый
Сочинения в двух томах. Том первый читать книгу онлайн
Ганс Гейни Эверс (1871-1943) — немецкий писатель, драматург, сатирик. Его произведениям, которые еще в начале XX века причислялись к выдающимся достижениям художественной литературы, присущи гротеск, таинственность и фантастика.
В первый том вошли: сборник новелл «Ужасы» (1907) и роман «Альрауне» (1911). Странное смешение сверхчувственной мистики и яркого реализма отражено в этом глубоком и увлекательном произведении Эверса.
Внимание! Книга может содержать контент только для совершеннолетних. Для несовершеннолетних чтение данного контента СТРОГО ЗАПРЕЩЕНО! Если в книге присутствует наличие пропаганды ЛГБТ и другого, запрещенного контента - просьба написать на почту [email protected] для удаления материала
— Беккерс! — позвал я. — Принесите, пожалуйста, уксусу из кухни.
Он принес уксус, но и растирание уксусом не помогло.
— Постойте! — промолвил он. — У меня есть кое-что другое.
Он ушел в свою комнату и возвратился с пестрой коробкой.
— Зажмите себе нос платком, — сказал он.
Затем взял из коробки кусок персидской камфары и поднес его девушке к носу. Камфара пахла так сильно, что у меня побежали по щекам слезы.
Анни вздрогнула. Продолжительная сильная судорога потрясла ее тело.
— Слава Богу, помогает! — вскрикнул я.
Она приподнялась, глаза ее широко раскрылись. И она увидела перед собою лицо Беккерса. Ужасный крик вырвался из ее посиневших губ, и тотчас же она упала снова в обморок.
— Новый обморок! Вот еще несчастье!
Снова пустили мы в ход все средства, какие только знали: воду, уксус, одеколон. Мы держали под самым ее носом персидскую камфару, запах которой заставил бы расчихаться мраморную статую. Она оставалась безжизненной.
— Черт возьми, славная история!
Я приложил ухо к ее груди и не мог расслышать ни малейшего удар. Легкие тоже не работали: я взял ручное зеркало и приставил его к полуоткрытым губам — ни единое легчайшее дыхание не помутило его поверхности.
— Я думаю… — сказал Беккерс. — Я думаю…
Он прервал сам себя:
— Надо позвать врача.
Я вскочил.
— Да, конечно. Сию же минуту. Напротив в доме есть врач… Ступайте туда. А я побегу на угол, к моему приятелю, доктору Мартенсу. Он, наверное, дома.
Мы вместе кинулись вниз по лестнице. Я слышал, как Беккерс уже звонил у подъезда напротив. Я побежал со всех ног и вот наконец уже стоял у двери доктора Мартенса и нажимал кнопку. Никто не являлся. Я позвонил еще раз. Наконец, я нажал кнопку и продолжал держать ее пальцем, не отпуская. Все еще никого. Мне казалось, что я стою здесь уже целые тысячелетия.
Наконец показался свет. Мне открыл сам доктор Мартенс в рубашке и туфлях.
— Что значит этот набат?
— Да я жду тут без конца…
— Извините. Прислуга ушла, я был совершенно один и, как видите, занимался туалетом. Я собираюсь уходить в гости. Что у вас такое случилось?
— Пойдемте со мной, доктор! Сию же минуту!..
— Как? В рубашке? Я должен, по крайней мере, надеть хоть брюки. Зайдите. Я буду одеваться, а вы в это время расскажете, что у вас случилось.
Я прошел за ним в его спальню.
— Вы ведь знаете маленькую Анни? Вы, кажется, встречали ее у меня. Так вот…
И я рассказал ему, в чем было дело. Наконец он был готов. О небо! Теперь он опять зажигает сигару.
На улице навстречу нам попался Беккерс.
— Ваш врач уже там, наверху? — спросил я его.
— Нет, но он должен прийти каждую секунду. Я поджидаю его здесь.
Когда мы подходили к дому, из противоположного дома вышел господин это был другой врач. Мы все четверо поспешили вверх по лестнице.
— Ну, где же наша пациентка? — спросил Мартенс, который вошел в мою комнату первым.
— Там, на диване, — сказал я.
— На диване? Там никого нет!
Я вошел в комнату — Анни там уже не было. Я онемел…
— Может быть, она очнулась от обморока и легла рядом на постель? заметил другой врач.
Мы вошли в спальню, но и там никого не было. И даже кровать была совершенно нетронута. Мы прошли в комнату Беккерса, но Анни не было и там. Мы искали в кухне, в комнате хозяйки, во всем этаже — повсюду. Она исчезла…
Мартенс смеялся:
— А ведь вы напрасно всполошили нас… Она преспокойно ушла домой, пока вы рассказывали нам, мирным гражданам, страшные истории.
— Но в таком случае ее должен был увидеть Беккерс. Ведь он все время был внизу, на улице.
— Я ходил то туда, то сюда, — сказал Бекерс. — Могло случиться, что она как-нибудь и проскользнула за моей спиной из дома.
— Но это же совершенно невозможно! — воскликнул я. — Она лежала без всякого движения, в состоянии полного оцепенения. Сердце не работало, легкие не действовали. Никто в таком состоянии не сможет ни с того ни с сего встать и благополучно уйти домой.
— Она разыграла перед вами целую комедию, ваша Анни, и, наверное, от души хохотала над вами, пока вы носились в полном отчаянии по лестницам — за помощью…
Врачи, смеясь, ушли. Вскоре после этого вернулась хозяйка.
— Ах, барышня уже ушла?
— Да, — сказал я, — она ушла домой. Со мной будет ужинать господин Беккерс. Могу я вам предложить, господин Беккерс?
— Благодарствуйте! — промолвил он. — С удовольствием.
Мы ели и пили.
— В высшей степени интересно было бы знать, что все это значит?
— Вы будете ей писать? — спросил Беккерс.
— Да. Конечно. Всего охотнее я сам бы сходил к ней завтра же. Предлог можно найти всегда. если б только я знал, где она живет.
— А вы не знаете, где она живет?
— Не имею ни малейшего представления. Я не знаю даже, как ее зовут. Я познакомился с нею месяца три тому назад в трамвае, а потом несколько раз встречался с нею в выставочном парке. Я знаю только, что она живет в ганзейском квартале, что у нее нет родителей, но зато есть богатая тетка, которая адски за ней надзирает. Я зову ее Анни, потому что это имя очень подходит к ее фигурке. Но она может зваться Ида, Фрида, Паулина — почем я знаю.
— Как же вы в таком случае переписываетесь с ней?
— Я пишу ей, — впрочем, довольно редко — на имя Анни Мейер, почтамт,
28. Не правда ли, какой хироумный адрес?
— Анни Мейер, почтамт, 28, — задумчиво повторил Фриц Беккерс.
— Итак, prosit! — господин Беккерс. За наши дружественные отношения. Хотя анни терпеть вас не могла, все-таки сегодня вечером она уступила вам местою
— Prosit!
Стаканы зазвенели один о другой. Мы пили и болтали, и было уже очень поздно, когда мы расстались.
Я вошел в спальню и подошел к открытому окну. Внизу, под окном, расстилался большой сад. Лунный свет играл на листьях, слегка трепетавших под тихим ветром.
И вдруг мне показалось, будто там, внизу, кто-то позвал меня по имени. Я внимательно прислушался — вот опять послышалось это… Э т о б ы л г о л о с А н н и.
— Анни! — крикнул я в ночной тишине. — Анни!
Но ответа не было.
— Анни! — еще раз крикнул я. — Ты там, внизу?
Никакого ответа. Как она могла попасть в парк? И в такое время?
Несомненно, я был пьян.
Я лег в постель и в одно мгновение заснул. Часа два я спал очень крепко, но затем мой сон стал неспокоен, и я начал грезить. Я должен заметить, что со мною это бывает редко. Очень редко.
О н а с н о в а п о з в а л а м е н я …
Я увидел Анни: она лежала; над нею склонился Беккерс. Она широко открывала испуганные глаза. Маленькие ручки поднимались, чтобы оттолкнуть его. И вот бледные губы пошевелились, и из ее уст с несказанным усилием вырвался крик…мое имя.
Я проснулся. Я отер со лба пот и прислушался. И теперь снова услышал: тихо-тихо, но совершенно ясно и отчетливо она позвала меня. Я вскочил с постели и подбежал к окну:
— Анни! Анни!
Нет! Все было тихо. И я уже хотел снова лечь в постель, как она в последний раз позвала меня, — громче. Чем прежде, и как бы в безумном страхе.
Не было никакого сомнения — это был ее голос. Но на этот раз он раздавался где-то в комнате.
Я зажег свечу и стал искать под кроватью, за драпировками, в шкапу. Но совершенно напрасно. Там никто не мог бы спрятаться. Я вошел в кабинет. Но нет, ее нигде не было.
А если Беккес… но эта мысль была уж слишком абсурдна. Впрочем, разве это невозможно? Не раздумывая долго, я подошел к его двери и повернул ручку. Она была заперта. Тогда я со всею силою навалился на нее: замок сломался, и дверь широко распахнулась. Я схватил свечку и ворвался туда.
— Что случилось? — спросил Фриц Беккерс.
Он лежал в кровати и протирал заспанные глаза. Мое подозрение оказалось, поистине, ребяческим.
— Извините меня за эти глупости! — промолвил я. — Я потерял рассудок из-за дурацкого сна.
И я рассказал ему, что мне приснилось.