Плащаница из Овьедо

Вдруг Джолин опустила плечи и сгорбилась, как будто бы у нее больше не было сил стоять ровно. Она развернулась и подошла к Маршаллу. Незваный гость, если таковой и был, видимо, удалился. Как можно тише Ханна приподняла раму, и в комнату ворвалось прохладное дыхание ветра, принеся с собой голоса хозяев. Витфилды говорили шепотом, и она постаралась сосредоточиться, чтобы хоть что-нибудь расслышать.

— Что она сказала? — спросил у жены Маршалл.

— Опасность, — ответила Джолин. Теперь Ханна могла полностью видеть ее лицо. В лунном свете оно казалось мертвенно-бледным.

— Она сказала… когда?

— Оно уже здесь. Зло пытается прорваться сюда. Оно пытается обманом завлечь нас в свои сети. Будет битва. Битва, которую мы можем проиграть, если забудем об осторожности.

— Что же нам делать?

— Быть начеку. Она предупредила, чтобы мы не теряли бдительности. И она будет с нами, когда придет время. Она будет рядом и даст нам силы.

Маршалл снял халат и накинул его жене на плечи.

— Как нам распознать зло?

— Оно придет в обличье друга. «Оно придет и скажет, что от меня», — произнесла она. Оттуда. Оно придет оттуда! — Джолин подняла руку и указала в направлении города, на Алкот-стрит.

Глава 26

Когда утром Джолин принесла ей завтрак, Ханна как бы невзначай поинтересовалась у нее, хорошо ли она спала.

— Как младенец, — ответила Джолин. — Маршалл говорит, что когда я сплю, то меня и пушкой не разбудишь.

Она выглядела особенно энергичной. Ее глаза были ясными, а на щеках появился румянец. И не скажешь, что эта женщина, встав в три часа ночи, бегала босиком по саду в одной сорочке.

Что бы ни произошло этой ночью, Витфилды не намеревались посвящать ее в это. Совершая свою ежедневную прогулку к поилке, Ханна умышленно отклонилась от маршрута и пошла к соснам, высившимся на краю сада. Но там ничего не было, кроме лежащих на земле шишек и хвои, а также детского воздушного змея, зацепившегося за верхние ветви одного из деревьев.

Все последующие ночи, когда ей нужно было в туалет, что происходило с досадной частотой, Ханна на цыпочках подходила к окну в спальне и выглядывала в сад. Но каждый раз там никого не было. Постепенно ее любопытство угасло и странная картина той ночи стала заботить ее меньше, чем мысли о том, как занять себя во все эти скучные и однообразные дни, которые были у нее впереди. По предписанию врача она становилась толще, медленнее, занудливее, ленивее и капризнее!

Когда Ханна позвонила Тери, чтобы рассказать о трагической судьбе «нова» и пожаловаться на принудительный постельный режим, Тери мгновенно ответила: «Больше ни слова, дорогая, я уже еду». Но после того как подруга уточнила свое расписание в закусочной, вспомнила о предстоящем визите к стоматологу и дне рождения, на который были приглашены мальчики, а также о партии в покер, устраиваемой Ником, то оказалось, что ей никак не удастся вырваться вплоть до следующего понедельника.

— Но как только я усажу их в школьный автобус в понедельник утречком, сразу же сажусь за руль и лечу к тебе. Только меня и видели!

В качестве маленького акта неповиновения Ханна решила до последнего момента не рассказывать Джолин о предстоящем визите Тери. Иначе она стала бы настаивать на простеньком ланче, который обязательно перерастет в торжественный банкет, и Ханне не разрешат помогать с приготовлениями к нему, так как это слишком утомительно, но зато будут постоянно спрашивать ее мнения, что будет не менее утомительным, хотя самой Джолин так не покажется. Ну уж нет, решила для себя Ханна, Джолин узнает о Тери, когда Тери приедет. Ни минутой раньше.

К утру понедельника осень приказала долго жить и на дворе появился легкий морозец — первое предупреждение тем, кого волновали такие вещи, как ледяные дожди, которые были постоянными спутниками зимы в Новой Англии. Небо, низкое и металлически серое, словно крышкой накрыло все до самого горизонта. Это был один из таких дней, который хочется провести в кровати, с головой накрывшись одеялом. Приближающийся визит Тери должен был стать сладким лекарством от участившихся приступов хандры.

Чтобы не нарушать гармонии, Ханна решила, что пора рассказать Джолин о приезде подруги, но женщины нигде в доме не было, поэтому она накинула куртку и вышла во двор. Опавшие желтые ломкие листья вистерии, сквозь которые она могла видеть унылое небо, устилали дорожку к мастерской. Когда Ханна подошла к постройке, она не увидела «мини-вена» на его обычном месте.

Прижавшись лбом к широкому оконному стеклу мастерской, она попыталась заглянуть внутрь. Там было темно. Ханне почти ничего не было видно. Посреди пустого помещения стоял мольберт. Картины Джолин были расставлены вдоль стены. Одна из них показалась Ханне знакомой — разрушенный бомбежкой собор из кусочков цветного стекла. По-видимому, на выставке он никому не пришелся по душе.

Джолин и Маршалл целыми днями пели о том, каким успешным был тот вечер. «О лучшем и мечтать нельзя», — говорила Джолин. Но, судя по количеству брошенных в мастерской картин, продали они немного, если вообще что-то продали. А это случайно не то большое полотно с ручейками коричневато-красной воды, бегущими вниз? Как там Джолин его называла? «Возрождение». Очевидно, на него тоже не нашлось покупателя.

Заинтригованная увиденным, Ханна попробовала открыть дверь мастерской. Та была не заперта. Справа от входа она сразу нащупала выключатель и щелкнула им. На фоне чистоты, царящей в доме, рабочее помещение Джолин напоминало место, по которому прошелся ураган. На полу валялись разнообразные кусочки кожи и парусины, резинового коврика, войлок, гвозди и жесть — весь мусор, который остался после ее творческих мук. Судя по всему, кто-то пытался — чисто символически — навести здесь порядок, потому что пластиковое мусорное ведро было набито доверху. Но ему это быстро надоело, и он оставил веник и совок валяться на полу вместе с остальным мусором.

Ханна почувствовала пыль и сажу у себя в носу и на коже.

Такой же беспорядок царил и на рабочем столе Джолин, который был загроможден тюбиками клея, банками из-под краски, бутылочками льняного масла и даже жестянками с машинным маслом. Малярные кисти отмокали в стеклянных банках с терпентином, который уже испарился, и поэтому они прилипли к стеклу. В стену перед столом были вмонтированы крюки для инструментов, но Джолин мало ими пользовалась, предпочитая оставлять свои ножницы, молотки, плоскогубцы или стамески где попало.

Внимание девушки привлекла голова манекена, лежавшая на нижней полке. У него не было ни глаз, ни рта, только нос в виде выступа. Он больше напоминал яйцо, чем человека. Ханна наклонилась, чтобы взять его в руки, когда вдруг услышала голос Джолин. Она повернулась к двери, но там никого не было. Голос доносился от стены справа. Вернее, не от стены, а из кучи тряпья и свернутых холстов в углу стола.

— …оставьте сообщение после сигнала.

— Привет, мам. Это Уоррен. Ты что, опять сменила номер? У меня уже ушло полторы страницы в записной книжке на твои телефоны. Когда вы с Маршаллом наконец-то определитесь с ним? Хорошо, мне не намного лучше. Аляска — довольно изумительное место, но восьми месяцев там с меня хватит. В любом случае я собираюсь приехать погостить к вам на праздники. Что думаешь? Перезвони мне и дай знать, где вы. Пока, мам.

Ханна уставилась на стену, не веря своим ушам. Голос был приглушен, но она была уверена, что он сказал «мам». Два раза. Ханна не могла утверждать наверняка, принадлежал ли он молодому парню или мужчине постарше. Все равно у Джолин не было сына. Такого не могло быть.

Шум колес, давящих гравий, заставил ее встрепенуться, и на этот раз она почувствовала себя виноватой, хотя ничего плохого не сделала, только картины смотрела. Но все же инстинкт самосохранения говорил ей, что будет лучше, если Джолин не застанет ее в мастерской. Выключив свет, Ханна выбежала во двор как раз тогда, когда Тери, прильнувшая к рулю, подъезжала к дому, в восхищении открыв рот. Машина остановилась, и дверь широко распахнулась.