Страж

— Я думала, что эта теория отвергнута, — заметила Кэти.

— В рамках моего курса лекций эта теория не отвергнута, — покачал головой Картер. — Она живее всех живых.

Прозвучал звонок, гораздо больше похожий на раздражающее жужжание. Студенты начали собирать книги и тетради. Кинооператор включил свет в зале, и слайд мгновенно исчез с экрана.

— А то существо, которое вы нам показали, как бы оно там ни называлось, умело летать? — поинтересовалась Кэти.

— Нет, вряд ли, — ответил он.

Студенты уже потянулись к выходу. Кэти обычно уходила последней, у нее всегда был наготове еще один вопрос для Картера, а уж потом она застегивала куртку в стиле «милитари» и удалялась. Она немного напоминала Картеру его самого в этом возрасте. Ему тоже всегда хотелось развязать еще один узелок или добавить еще один кусочек к складываемой головоломке. Обычно Картер задерживался после лекций и семинаров и отвечал на все вопросы студентов. Сегодня он специально написал желтым маркером в конце своих лекционных заметок: «Не задерживаться!» — чтобы не забыть. Ему нужно было спешить на встречу.

Картер надел кожаную куртку, запихнул бумаги в потрепанный портфель и вышел через боковую дверь следом за Кэти.

— Так что же, вы думаете, что Ти-рекс [2]тоже имел перья? — спросила Кэти, обернувшись через плечо.

— В этом нет ничего, противоречащего логике, — ответил Картер.

— Если так, то, похоже, придется переснимать «Парк юрского периода».

— Я просто уверен, что этот фильм переснимут, — улыбнулся Картер. — И возможно, в процессе съемок поразмыслят о том, что неплохо было бы заодно и название поменять. Потому что, по логике, название должно быть «Парк мелового периода». [3]

— Почему?

— Потому что Ти-рекс ранее мелового периода не водился. Ну что же, до следующего четверга.

Выдался погожий осенний день: ясный, с легким морозцем. В такие дни Нью-Йорк словно бы искрился. Сверкали витрины магазинов, тротуары были усыпаны опавшей листвой, и даже тележки с солеными крендельками выглядели соблазнительно. Картер хотел было остановиться около одной из таких тележек, но вдруг вспомнил обличительную статью в «Нью-Йорк пост» о том, какая антисанитария царит на складах, куда свозят эти тележки на ночное хранение, и прошел мимо. В таких случаях он жалел о том, что ему на глаза попадались подобные статьи.

До назначенной встречи оставалось ровно сорок минут. Попасть надо было в центр, а Картер пока находился на Вашингтон-сквер. Но, по его расчетам, быстрым шагом он мог добраться вовремя. За такси пришлось бы выложить кругленькую сумму, а спускаться в метро в такой чудесный день… нет, об этом даже думать не хотелось. Картер застегнул молнию на куртке доверху, зажал пухлый портфель под мышкой и зашагал по Пятой авеню. Не сказать, чтобы он так уж стремился поскорее оказаться там, где его ждали.

Предстояла очередная консультация у врача. На этот раз — у специалиста по бесплодию, которого Бет разыскала через свою подружку Эбби. Бет было всего тридцать два, Картер был на год старше, и уже больше года они пытались зачать ребенка, но ничего не получалось. С одной стороны, Картеру хотелось узнать, в чем проблема, с другой — совсем не хотелось, но он боялся, что сегодня вечером так или иначе это станет ему известно.

Они с Бет были женаты шесть лет, и большую часть этого времени разговоры о детях были чем-то вроде табу. Да нет, даже не то чтобы табу, просто об этом вообще речи не заходило. Во-первых, они до сих пор были так влюблены друг в друга, что занятие любовью не воспринимали как средство достижения какой-либо цели. Секс ради секса, и зачем его смешивать с чем-то другим? «Не так уж плохо нам было, — размышлял Картер на ходу. — Мы довольно счастливо существовали внутри своего маленького мыльного пузыря, где не было никого, кроме нас двоих. И не сказать, чтобы кого-то не хватало».

Это — во-первых. Во-вторых — работа. Картер всегда говорил, что ни о каких детях и слышать не желает до тех пор, пока у него не появится постоянной должности. В самых страшных снах он представлял себя ученым-бродягой, одним из множества других свежеиспеченных докторов наук, мыкающихся по стране от одного места временной работы до другого. Год в Нью-Хейвене, два года в Анн-Арборе, а с тобой жена и двое детишек. Как тут будешь писать научные статьи? Разве у тебя будет время думать? Разве ты сможешь все бросить и разъезжать всюду, где нужно бывать, чтобы поддерживать свою ученую репутацию? Но теперь этой проблемы больше не стало. Восемнадцать месяцев назад Нью-Йоркский университет предложил Картеру постоянную работу на кафедре палеонтологии и интеграционной биологии, которая только что получила свежие финансовые вливания. Короче говоря, оправдываться отсутствием постоянной работы больше не приходилось.

На Тридцать первой улице Картер повернул направо и направился к тому отрезку Первой авеню, которую он про себя окрестил «медицинским миром». Именно сюда его когда-то привезла «неотложка» после автомобильной аварии. Ортопед тогда назначил Картеру курс физиотерапии, и клиника, в которую нужно было ходить, находилась неподалеку от Первой авеню. Словом, он приближался к знакомой территории.

Но это вовсе не означало, что он чувствовал себя здесь как рыба в воде.

Кабинет доктора Уэстона на втором этаже ничем не примечательного больничного флигеля. Дубовые полированные двери, золотистая табличка с фамилией доктора. Фамилия была выгравирована буквами высотой в шесть дюймов, а под ней еще две буковки поменьше: Ч. К. «Частная корпорация». «С каких это пор, — подумал Картер, — доктора уподобились бизнесменам?» Его провели по элегантно обставленной приемной, затем по коридору, пол в котором был устлан старинной персидской ковровой дорожкой, к святая святых доктора Уэстона. У Картера возникло ощущение, что попал в инвестиционный банк, а не в медицинское учреждение, и это впечатление усилилось, когда он вошел в кабинет с видом на Ист-Ривер. [4]

Бет уже была там. Она сидела на одном из двух стульев напротив старинного письменного стола, украшенного резьбой. За столом восседал доктор Уэстон, одетый вовсе не в белый больничный халат, а в темный костюм безупречного покроя. Он встал и пожал руку Картеру. Единственным в кабинете, что напоминало о медицине, был негатоскоп, укрепленный на стене, видимо, с его помощью иногда просматривали рентгеновские снимки.

Картеру стало совсем не по себе.

— Ваша жена успела мне немного рассказать о своей работе в картинной галерее, — сказал доктор Уэстон, откинувшись на спинку высокого офисного кресла, обтянутого красной кожей.

Доктор был сухопарым, подтянутым. Обычно люди такого телосложения совершают пробежки вокруг бассейна.

— Между прочим, я и сам коллекционирую живопись, — сказал Уэстон.

Он указал на большую, жутковатого вида абстрактную картину, висевшую рядом с дверью. Картер знал, что картины именно такого рода Бет терпеть не может.

— Это Бронштейн, — гордо добавил Уэстон.

Картер украдкой глянул на Бет. Та вежливо, но загадочно улыбалась. Ее черные волосы были гладко зачесаны назад и собраны в тугой «конский хвост». Взгляд темно-карих глаз жены Картера оставался спокойным.

— Боюсь, наша галерея специализируется на гораздо более старых картинах, — сказала она. — Наш конек — Ренуар.

— Я бы хотел посмотреть, если позволите. Мои предпочтения порой непредсказуемы, — сказал Уэстон и заглянул в какие-то свои записи. — А вы, Картер, как я понимаю… ученый?

— Да. Палеонтолог.

Доктор Уэстон кивнул.

— Следовательно, вы преподаете?

— В Нью-Йоркском университете.

— Прекрасно. А я проходил интернатуру в университетской клинике «Бельвью».

Уэстон сидел и просматривал амбулаторную карту, лежавшую в раскрытой папке на столе. Несколько секунд он молчал. Картер предполагал, что в этой карте записаны их с Бет личные данные, возраст, медицинский анамнез и так далее.