Паблисити Эджэнт (СИ)

- Это..., - поскрёб он себе кончик носа указательным пальцем, и при этом, очень смешно сморщившись - будет не так просто.

- А в чём дело?

- Ну, - снова замялся менеджер - ладно, сейчас попробую. - Он снова скрылся за дверью, оставив меня одного в неохраняемом магазине. Правда отсутствовал он недолго и, появившись в дверях, молча, предложил мне пройти, указав на дверь скрывавшуюся в темноте, в конце коридора.

Подсобные помещения магазина выглядели, мягко сказать, отвратненько, ремонт тут явно не делали со времён великой октябрьской социалистиче-ской революции, ну или, по крайней мере, со времён НЭПа. Грязные стены, протёртый, а местами и подгнивший деревянный пол, чёрный, никогда не мытый, потолок, электрические провода свисающие паутинами со стен, му-сор, грязь и вонь из заколоченного отхожего места. Я остановился перед дерматиновой дверью, похожая у моих соседей стояла, когда ещё Брежнев жив был, и без стука вошёл. Разительной перемены между коридором и ка-бинетом я не увидел, всё, то же самое, разве что туалета нет, да на стене ви-сел шикарный спортивный велосипед, по-видимому, это здание когда-то было коммуналкой.

За обыкновенным канцелярским столом советской эпохи, сидел обыкно-венный тип с внешностью обыкновенного советского бухгалтера, мятый пиджачок, невзрачный галстук, обыкновенные очки в мощной оправе. Скуч-ное, а скорее даже брезгливо-измученное выражение лица хозяина сего за-ведения, удивительным образом не поддавалось описанию. Я даже не могу с полной уверенностью сказать был он европеоидом, монголоидом или нег-роидом. Ну конечно он не был чёрным или раскосым, просто пока я шёл к столу, мне казалось, что лицо его неуловимо меняется, но стоило мне оста-новиться, всякие перемены в лице директора как бы замерли в полной не-определённости. Как будто так и не решив, какой типаж выбрать. М-да, бо-лее странных клиентов мне ещё не попадалось. Был, правда, один коллек-ционер туалетной бумаги, заставивший свою квартиру сотнями рулонов раз-нообразного пипифакса, ну так то болезнь, а тут..., даже не знаю....

- Добрый день. - Я протянул руку, но директор, приспустив очки на кончик носа, начал внимательно её разглядывать, при этом странно шевеля носом. "Он, что, её нюхает?" Пронеслось у меня в голове. Я быстро спрятал руку за спину. - Я из рекламного агентства Эдельвейс, вы, кажется, собирались за-ключить контракт на рекламу вашего магазина. - Отбросив ручку, и оконча-тельно сняв очки, хозяин откинулся на спинку стула, наконец, удостоив моё лицо своим взглядом.

- Было дело, подумывал об этом, но к окончательному решению пока не пришёл. - От сердца сразу отлегло, всё-таки не зря я сюда приехал, и наблю-дал всю эту чертовщину. Это, понимаешь, уже совсем другой разговор, кли-ент хочет, что бы я перед ним "станцевал", да ради бога, уж я распишу, ка-кие блага сулит ему массированная рекламная акция по ТВ, интернету, в га-зетах и билбордах. Но, с презентацией нельзя затягивать, максимум три, а лучше всего две минуты доходчивого и неспешного монолога, после которого у клиента возникнет желание задать парочку вопросов, на которых во время своей речи я незаметно ставил акценты. А ещё обязательно нужно, что бы заказчик сам поучаствовал в разговоре, добавил парочку нужных мне предложений, в общем, у него должно сложиться полное впечатление, что именно он ведёт, а не его ведут. Но стоило мне раскрыть рот, как мысли мои заплясали, запутались, и поскакали в разные стороны, я испытал нечто вроде размножения личности и никак не мог понять причину такого..., расстройства, пока не оказался с подписанным договором в руках на улице. Помню, правда, странный запах, такой приятный и дразнящий, вернее помнил, пока садился в машину, а как сел и это забыл.

Вот, примерно с этого всё и началось, не сразу конечно. Потом был разнос учинённый мне шефом из-за этого проклятого договора, в котором неиз-вестно откуда появился доп-лист. Дополнительные соглашения так сказать и, не выполнив их, наша фирма, конкретно попадает на нехилые бабки. Шеф откровенно не понимал, как я мог подписать подобную филькину грамоту, пока не вспомнил о моём боксёрском прошлом. Я, со своей стороны, про-молчал о его борцовских буднях, какой мудак, э-э-э простите, начальник, от-даёт подчинённому договор с уже проставленной печатью фирмы, и соответственно своей подписью?

Ведь, на доп-листе, тоже имелась его подпись. Вопрос откуда. Шеф, было дело, заподозрил меня, но видя моё неадекватное состояние, подозрения снял. Ещё бы, я на его глазах, и на глазах доброй половины персонала наше-го агентства пытался зачерпнуть водички из кулера, прямо сквозь дно буты-ли, при этом весьма загадочно и хитро улыбаясь. Типа знаю что-то такое, о чём ни один человек на всём белом свете не догадывается. Что было даль-ше, увы, не помню.

Помню, пришёл я в себя тогда, в отделении токсикологии девятой инфекци-онной больницы, там, напротив, ещё стоит памятник архитектуры 1896 года постройки, так называемый экспозиционный павильон "церковь-школа". Очень необычное здание в виде креста, если смотреть сверху.

В детстве ужасно боялся попасть в эту больницу, мне всё казалось, что тут, за железными решётками, и высоким деревянным забором, томятся зачум-лённые полутрупы, а в народе ходил слух, якобы здесь чуть ли не лепрозо-рий был, и жили люди с отваливающимися носами и пальцами. Даже мы, будучи ещё детьми, способными влезть куда угодно, абсолютно невзирая на степень защищённости объекта, ни за какие коврижки не лазили сюда на "разведку". Ни меня, ни моих друзей невозможно было взять на понт, и за-ставить сделать хотя бы шаг по этой заражённой территории. А тех, кому из нас суждено было оказаться здесь по тем или иным причинам, очень долго обходили стороной, хотя они и болели всего лишь желтухой. С тех пор про-шло немало лет, деревянный, глухой забор заменили железные решётки и живая изгородь, а внутри, как оказалось, никогда ни какого лепрозория не существовало.

Я обвёл глазами помещение, восемь коек, три из которых, судя по смятым постелям, были заняты. Стандартная окраска стен, белый верх, сине-голубой низ, обшарпанный линолеум на полу, старые, скрипучие, кровати с панцир-ной сеткой и тонкими матрацами. Спина, надо сказать, уже ныла. На окнах решёток не было и, судя по полуоткрытой двери, она не запиралась. Мне от-чего-то сдалось, что после вчерашнего, я непременно попаду в психушку, но "церковь-школа", так хорошо известная мне с самого детства, и сейчас пре-красно видимая в окне, разубедили меня на все сто. И ещё приятная новость, меня не привязали к койке, а значит, я вчера не буянил.

- О! Очнулся наш спящий красавец. - Раздалось от порога. Я оглянулся. - Хо-рош. - Залюбовался мной вошедший мужик с лёгким венчиком волос вокруг сияющей лысины. - Ну ты и спать сосед, три дня без передыху, если бы пошёл в пожарные, сразу бы начальником части стал, минуя все остальные звания как не достойные твоего опыта. - Я повнимательнее присмотрелся к нему, отчего-то сея личность показалась мне знакома.

- Миха? Шухов, ты что ли?

- Признал. - Расплылся он в улыбке. Боже мой, сидящий на соседней койке здоровенный лысый дядя, с заметным брюшком, с фиксой во рту, и с наколотыми перстнями на пальцах, когда-то был застенчивым, интеллигентным, худеньким мальчиком в смешных очках. Он играл на скрипке, ходил в музыкальную школу, носил галстук бабочку, и вообще, был очень милым и послушным ребёнком. А знали бы вы, кто были его папа и мама, то поразились этой перемене ещё больше. У доктора исторических наук, академика РАН, и заслуженного учителя СССР (это мама) не могло быть сына уголовника. Хотя, за столько времени многое могло произойти, мы с ним лет этак, двадцать не виделись, а то и больше. - Чего удивляешься? - Усмехнулся он. - У каждого в жизни своя дорожка, и пока есть тот, кто её протаптывает для тебя, идти легко, ну а когда таких людей не остаётся, начинаешь петлять. - Он развёл руками.

- Глубокомысленно.

- Жизненно.