Хранитель света и праха

— Я не совсем это имел в виду, — уточнил он. — Простой не значит наивный. Ник счастливчик. Я завидую ему.

Она не ответила. Ник что-то подцепил на удочку, его лицо, обращенное к ним в профиль, выражало крайнюю сосредоточенность.

— А почему вы с Ником не вместе, Миа? — спросил он неожиданно. — Ты же знаешь, что он без ума от тебя.

Какое-то мгновение она колебалась, не зная, стоит ли ей отвечать на этот очень личный вопрос.

— Я не могу ответить точно, — вздохнула она. — То, что связывает нас с Ником, это… очень тонко, чисто…

Она остановилась, испытывая явное затруднение, не зная, как объяснить ему, что она боится всех этих предательских ситуаций, которые часто возникают в отношениях между людьми. Копить обиды, манипулировать друг другом, то приближать, то отдалять от себя. В таких отношениях всегда есть тот, кто любит, и тот, кто позволяет себя любить. Даже ее родители не избежали подобного. Она всегда старалась побороть чувство, которое испытывала к Нику, и на это существовали веские причины. Ник был ее спасительной гаванью. Если их отношения изменятся, это будет волнующе, но может начаться шторм. Зачем рисковать?

Она поднялась, чувствуя неизвестно откуда взявшееся беспокойство.

— Пожалуй, пойду к нему, — сказала она, — на реке наверняка прохладнее.

Подойдя к берегу, как раз напротив Ника, она сбросила босоножки. Приподняв платье выше колен, она осторожно поставила в воду одну ногу. Ник прошел назад и, положив удочку на берег, протянул руку, чтобы помочь ей войти в реку. Он улыбнулся ей. Держа свою руку в его руке, она заглянула в его голубые-голубые глаза. Он правда был прекрасным парнем. Про себя она всегда знала, что они предназначены друг для друга. Почему она колебалась? Ей стоило бы больше верить в него, да и в себя тоже. Но она — не ее мать. Молли любила Хуана, но она могла позволить себе быть раздражительной и пренебрежительной. Молли была для Хуана великой страстью, но ее отец никогда не смирился с тем, что Молли исполняла миссию хранительницы, пусть даже ее отношения с мужчинами, которым она покровительствовала, были равны отношениям сестры с братьями. Она бы не хотела, чтобы у них с Ником случилось так же. Миа сделала еще шаг вперед.

— Ой!

— Что такое? — Ник нахмурился. — Что случилось, Миа?

Она опустила глаза. Вода цвета меда была довольно прозрачной, и она увидела кровь, стекающую красной дорожкой с ее ноги, и осколок стекла, врезавшийся в подошву. Ник выругался. Через секунду он поднял ее на руки и понес из воды на берег. Она обхватила руками его шею, чувствуя легкое головокружение и озноб, охвативший ее, несмотря на то что солнце припекало довольно сильно. Она слышала, как бешено колотится сердце Ника, в отличие от ее собственного, замершего в ожидании. Все остальное же потеряло ясность и словно растаяло в тумане. Мелочи, незаметные прежде, казались наиболее важными и приобретали какую-то сверхъестественную очевидность. Напрягшиеся вены на предплечье Ника, синяки на сгибах его пальцев. Мелкие морщинки, собравшиеся вокруг глаз Эша, когда он взял ее ступню в руки.

— Это придется вытаскивать, — Эш внимательно посмотрел на нее.

Она заметила, что уголок его рта нервно дернулся.

— Ты готова, Миа?

Она кивнула, ощущая, что все происходит как в замедленной съемке. Она как-то смутно осознавала, что Ник держит ее руку в своей руке.

— Глубоко вдохни, — Эш ухватился за осколок в ноге, — а теперь выдохни.

В следующее мгновение его пальцы повернулись, и стекло, обильно измазанное кровью, выскользнуло из ее ноги в его руку.

— О боже, это, должно быть, больно. — Ник побледнел.

Она только покачала головой. В какой-то момент боль буквально сковала ее, но потом, когда осколок вышел, стало терпимо.

— Тут придется зашивать, — Эш внимательно рассматривал рану, — но сначала нужно наложить повязку.

Он достал из кармана белый носовой платок и умело обернул его вокруг свода ее стопы.

— Как ощущения? — поинтересовался он.

— Нормально, — ответила она, — со мной все хорошо.

— Уверена?

— Вполне.

И внезапно, взглянув на сосредоточенные лица мужчин, она почувствовала к ним обоим столь сильную симпатию, что даже закашлялась.

— Миа? Все в порядке? — В глазах Ника она прочитала сильное беспокойство.

Она отвела взгляд.

— Да, я в порядке. Правда. Спасибо, что вытащил меня. И тебе… — она обернулась к Эшу, — за то, что подлатал.

— Воин и целитель. — Эш улыбнулся.

— Вы мои герои, — ответила она и протянула руки к обоим.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ

Голод овладел им. Он шал его из узкого пространства квартиры в царящую за окном ночь. Больше всего на свете похитителю хотелось отправиться в ее дом. Но он не доверял самому себе.

И потому он продолжал бороздить Уэст-Энд, часами блуждая по улицам, на которых жило множество звуков и обильно струился свет. Свет повсюду. Светящиеся рекламы мелких торговцев, мелькание светофоров на перекрестках, мерцающие вывески ресторанов и ослепительно белая иллюминация безукоризненно чистеньких витрин больших магазинов. А вокруг человеческие тела — они куда-то спешат, толкаются, волнуются, — и все эти тела наполнены светом. Он вглядывался в лица, в светящиеся глаза, в поблескивающие зубы и представлял, что видит тайный свет, струящийся в жилах каждого из этих тел, точно живая ртуть.

Этот невероятный свет смешивается с химическими элементами внутри переливающихся, словно капли росы, клеток, поднимается по бледному позвоночному столбу, дает искру электрическому мозгу.

Голод. Ему приходится сжимать руки, засунутые в карманы куртки, в кулаки, и он чувствует, как от усилия у него потеют подмышки. Голод настолько силен, что он едва справляется с ним. Но он точно знает, что его вызвало.

Ее маленькая, упругая ножка в его ладони. Кровь, стекающая красной, упрямой струйкой между его пальцев. Цветочная пыльца, прилипшая, точно желтый восклицательный знак, к ее платью на плече. Ее лицо, на котором дрожат тени листьев, шелестящих у нее над головой, ее кожа, которая кажется прозрачной. Ее рот, слегка приоткрытый от боли.

В какой-то момент ему почудилось, что их сердца соединились. Он чувствовал каждый удар ее сердца так, словно оно билось в его груди. И он снова искал следы крови на своей руке, ее крови. Крови, которая вытекла из ее тела, крови, в которой был заключен свет. Все внутри него трепетало. Никогда прежде он не испытывал столь яростного, неукротимого влечения.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ

— Отлично выглядишь, Ники.

— Ты тоже, мама, — Ник улыбнулся матери.

Это была правда. Яркие, темные глаза и густые, как мех, ресницы делали ее по-прежнему привлекательной женщиной. Она была полновата, но сохраняла гибкость и подвижность. Лодыжки у нее были тонкие, и она любила выставлять их напоказ, надевая высокие каблуки. Она обладала очаровательно низким голосом с едва заметной хрипотцой. Греческий акцент и далеко не всегда правильный порядок слов в предложении по-прежнему отличали ее английский, несмотря на то что она давно уже жила в Соединенном Королевстве. Порой это звучало даже трогательно.

— Возьми-ка тортика. — Мать пододвинула к нему тарелку с угощением.

— О, никаких сладостей, мама, у меня скоро поединок.

Она нахмурилась.

— Ради чего ты все время рвешься сражаться…

Ник смотрел на нее с нежностью, но углубляться в тему явно не собирался. Они уже столько раз говорили об этом прежде. Он отпил чай из чашки.

— Миа шлет тебе горячий привет, — сказал он.

— Ах, Миа! — Лицо матери прояснилось. — Как она?

— У нее все отлично. Она недавно повредила ногу, но теперь снова тренируется.

— Вы просто созданы друг для друга, Ники. Это судьба. Я так и сказала Молли, когда вы с Миа родились.

— Ты мне постоянно твердишь об этом.

— Если ты не сделаешь ее своей, найдется кто-нибудь другой, кто уж не пропустит. Надо быть более настойчивым, Ники. Тебе следует схватить ее в объятия, целовать ее и повторять, что она прекрасна. Да и что я говорю тебе. Ты сам должен знать такие вещи.