Антитело

— Садись.

Они уселись вкруг стола; было слышно, как, отбивая секунды, тикают настенные часы. Входная дверь, хлопнув, закрылась. Глеб вздрогнул.

— Настя рассказала мне кое-что, — сказала знахарка. — Странная история.

— Я хочу понять, что происходит, — отозвался Глеб. — Вы можете помочь?

— Может быть. Скажи мне, что случилось с вами в лесу?

— Мы нашли поляну. Там росли деревья, такие — скрюченные. Дядя говорит, что это осины. Мы пошли туда и… у Аленки был какой-то припадок. Я точно не помню, помню только, как нес ее обратно к дому. И еще — я фотографировал эти осины два раза — они быстро растут. Сейчас, наверное, они просто огромные. Вобщем… Что это за место?

Тетя Аня задумалась, перебирая пальцами по столу.

— Я слыхала о таких. Подобных мест по миру много. Они как водовороты — засасывают все, что находится возле них. И плохое, и хорошее — копят в себе. Они — память земли. Я думаю, когда плохого становится слишком много, они портятся, гниют, становятся нечистыми.

— А оно опасно?

— Оно недоброе.

— Но оно может повлиять на человека?

— Да. Такие места высасывают силы, пьют нас, как упыри. Если человек слабый, они могут убить его. Да вот только у вас не то.

— А что?

— Кроме вас с девочкой никто на поляну не ходил?

— Нет.

— А раньше девочка там бывала?

— Не знаю. Вряд ли.

— Дай-ка руку.

Глеб повиновался и почувствовал, как сомкнулись вокруг кисти сильные пальцы. Анна стала гладить ладонь, глядя ему прямо в глаза и приговаривая:

— Бежит лиса по тропке, хвостом-помелом метет. А где мышка спряталась? А где мышка спряталась…

Голова Глеба тяжело опустилась на грудь. Знахарка продолжала бормотать. Слова сливались, накладывались друг на друга пока не превратились в монотонный гул. Настя почувствовала, как ее собственная голова деревенеет, а глаза наливаются тяжестью. Глеб осел на спинку стула, скрючился, обмяк. Густые черные брови Анны, сошлись, а глаза разгорались все ярче, и впервые Насте стало по-настоящему страшно. Она не понимала, что эта женщина делает с Глебом, ей захотелось вскочить с места, закричать, но тело словно приросло к стулу и отказывалось подчиняться.

Внезапно знахарка прервала свой речитатив и спросила:

— Что видишь?

Глеб что-то пробормотал, с трудом шевеля губами. Анна наклонилась к нему, почти касаясь лбом его головы, и стала слушать, разбирая и складывая в слова невнятное мычание, напоминающее завывания олигофрена. Настя вцепилась в стул, слушая, как он говорит: с трудом, глотая звуки, будто эта женщина силком вытягивает их, заставляя его говорить помимо воли. На губах Глеба появилась слюна и струйкой стекла на рубашку. Знахарка не выпускала его руку, все в комнате застыло, и даже часы перестали отбивать ход времени.

Настя не знала, сколько это продолжалось. Наконец, Анна разогнулась, отпустила Глеба и, упершись ладонью ему в лоб, толкнула от себя, запрокидывая голову. Глеб захрипел, взмахнул руками и открыл глаза.

Знахарка покачала головой.

— Нехорошо.

Глеб тер лоб и озирался по сторонам, словно не понимал, где находится.

— Вещичку девочки принесли?

Настя передала шапочку.

Широкие ладони разгладили ткань, глаза закрылись, женщина забормотали что-то, тихо-тихо. Глеб повернулся к Насте, но та лишь покачала головой, приложив палец к губам.

«Это похоже на прием у доктора. То же самое ощущение, когда невмоготу терпеть, и просто отдаешь себя врачам, надеясь на помощь. А она, наверное, может помочь. Даже наверняка, может».

Толстые ветви за окном раскачивались, ритмично ударяя по стеклу. Глеб смотрел на ее пальцы. Они, как змеи, ползали туда-сюда, сжимали и снова разглаживали, поворачивали маленькую шапочку.

Знахарка вздрогнула и нахмурилась. На секунду поток литаний оборвался, будто она что-то обдумывала; ноздри расширились, голова отклонилась назад, а затем — снова бормотание и пальцы, перебирающие ткань.

Спектакль продолжался минут пять, и еще столько же она просидела молча и неподвижно, отложив в сторону шапочку и закрыв глаза. Снова стало слышно, как тикают часы.

— Убери ее.

Настя сунула шапку в пакет. Знахарка внимательно смотрела на Глеба.

— Скверно. То, что у вас происходит — очень скверно. Вам нужно уходить оттуда. Особенно тебе!

— Мне?

— Да. Что-то у вас там не так с лесом. Я точно не разберу, но там что-то есть.

— Что есть?

— Не знаю. Я нашла у тебя следы чужого вмешательства.

— В смысле? Меня гипнотизировали?

— Может быть. Мало того, тебе даны определенные установки, которые сейчас заблокированы у тебя в голове.

— Но кто?

Знахарка развела руками и спросила:

— Там на поляне точно никого не было? Подумай.

Глеб нахмурился и попытался вспомнить события недельной давности, но не смог. На том месте, где полагалось быть воспоминаниям, находилось большое белое пятно.

— Не помню, — признался он. — По-моему, никого.

— Это очень плохо.

— Я ничего не понимаю! Почему плохо? А если бы там кто-нибудь был, то что? Хорошо?

— Если бы там кто-нибудь был, я бы сказала, что он тебя загипнотизировал. Но если там никого не было, то кто это сделал?

Они помолчали, переваривая сказанное, а потом знахарка неожиданно спросила:

— Скажи мне, когда смотришь на сестру, что ты ощущаешь?

— Ничего особенного, а что?

— В девочке что-то не так. Что не так?

— Ну, не знаю…

— Что в девочке не так?

— Да все так!

Неуловимо быстрым движением, знахарка снова схватила его за руку и наклонилась вперед.

— Что не так?

Глеб чуть подался ей на встречу, и их взгляды встретились.

— Она плохая!

Настя вздрогнула и схватилась за край стола. Анна отпустила его руку и облокотилась на спинку стула, скрипнувшего под ее тяжестью. Последнее слово Глеб буквально выкрикнул, и оно разрезало тишину комнаты, словно нож, оставшись в воздухе и ушах зловещим эхом. Упрямая ярость пропитала каждый звук, заставив самого Глеба испугаться.

— Почему ты так думаешь?

— Ничего такого я не думаю! Все это ваши фокусы! Теперь вы меня гипнотизируете что ли?

— Почему ты сказал, что она плохая?

— Не плохая она! Не плохая — нормальная!

Знахарка сцепила пальцы и обвела взглядом обоих подростков.

— Вот что я вам скажу, ребята.

Она вытащила из кармана юбки пачку сигарет, выудила из нее одну, сунула в зубы, прикурила и сощурилась.

— Что-то там в лесу способно воздействовать на голову, вроде гипноза. Глеб и девочка подверглись этому на поляне. А слушая то, что вы рассказали, я думаю, что и все на ферме попали под влияние.

— Под чье? — спросила Настя.

— Плохого места, — убежденно заявила знахарка, глубоко затянулась и загасила сигарету в маленькой керамической пепельнице.

— Гадостная привычка.

Глеб массировал пальцами лоб, стараясь понять, уложить в голове то, что услышал.

— Дядя в свое время нашел на поле кресты, — сказал он, наконец. — Они по кругу под землей шли. Вы не знаете, что там было раньше?

— Знаю. Село было. Кокошино. Но оно давно опустело.

— Из-за чего?

— Никто не знает.

— Может, надо вкопать кресты обратно? — предположил Глеб.

— А может ему в церковь сходить? — спросила Настя.

Знахарка пожала широкими плечами.

— Можно сходить. Хуже не будет. Вы только никому ничего не говорите. Особенно в церкви. Я не врач и толком сказать не могу, но только то, что творится на ферме, напоминает мне массовый гипноз. Или самогипноз. Вряд ли там черт поработал.

— А что же делать?

— Уезжайте — вот вам мой совет. Особенно тебя, Глеб, он касается. Ты настроен на сестру и настроен очень агрессивно. Ты можешь причинить вред девочке.

Глеб возмутился.

— Я никогда не причиню никакого вреда Аленке!

— Ты так думаешь.

— А можно с этим что-нибудь сделать? — спросила Настя. — С этим гипнозом?