Тёмные самоцветы

Лавелл пожал плечами, его бледные щеки порозовели.

— Я… я боюсь, мой кошелек не позволит мне выразить таким образом, насколько ценна для меня ее дружба. — Англичанин потупился, с нарочитой старательностью натягивая на уши мохнатую русскую шапку. — А если бы даже позволил, как бы мне удалось переправить сей знак внимания в Англию? До весны дороги на запад закрыты, а если Россия вновь схватится с Польшей, о перегоне животных через Европу вообще придется забыть. Гавань Новые Холмогоры на Белом море, куда обычно заходят наши суда, затянута льдами, те вскроются только к маю. Я, возможно, и взял бы этих лошадок, но где мне их держать? Вот разве весной… — Он смешался, не зная, как выйти из ситуации, не потеряв при этом лица.

— Многие стойла в моей конюшне пустуют, — спокойно сказал Ракоци. — Я с удовольствием предоставлю их вам. Берите лошадок, не сомневайтесь. Тех, что я показал, а хотите — других. Лишняя лошадь в конюшне никогда не обуза. — Он слегка усмехнулся, и Лавеллу в этой усмешке почудился некий странный намек на что-то не относящееся к предмету их разговора.

— О нет, граф, вы слишком любезны, — запротестовал он уже на английском. — Я не могу принять столь щедрое предложение. Это ни на что не похоже, мы ведь почти не знакомы и…

— Я возьму на себя все хлопоты, Лавелл, — прервал его Ракоци. — Рекомендаций Оливии мне достаточно, чтобы считать вас своим старым знакомцем. Кроме того, жизнь дипломата полна неожиданностей. Всегда может появиться нужда спешно отправиться куда-либо… в Польшу, скажем, или в Новые Холмогоры, а казенные лошади не всегда под рукой. — Он просверлил филолога пристальным взглядом. — Что скажете, а?

Лавелл растерянно завертел головой.

— Я… я не знаю.

— Но вам бы хотелось порадовать мадам Клеменс?

Англичанин совсем потерялся.

— Да, но мне не хотелось бы обременять при том вас. — Он мучительно покраснел и набрал в грудь воздуха, собираясь выяснить, что венгр с него спросит за содержание и прокорм лошадей, но тот уже шел к Келуману.

— Пока доктор Лавелл делает выбор, я хочу осмотреть других лошадей.

— Да, — закивал головой подоспевший к ним Анастасий. — Покажи-ка нам своих лунных коней.

Татарин вздрогнул и одарил боярина неласковым взглядом.

— У меня их всего двадцать голов, — пробурчал он и, помедлив, сказал со значением: — Только трехлетки. Но этот товар не для всех.

— Двадцать?! — воскликнул Ракоци удивленно. — Ты ничего не путаешь, Келуман? Лошади этой масти встречаются крайне редко. Я имел с ними дело, но так давно, что они превратились в моей памяти в миф. — Так называемые лунные кони, именуемые в Китае небесными, покорили его сердце около тысячи лет назад.

Татарин полупрезрительно усмехнулся.

— Ступай за мной, недоверчивый иноземец. Ты увидишь все сам.

Даже в столь хмурый по-зимнему день лошади, к каким они подошли, поражали воображение. Они словно сияли, опушенные дивным светло-серебристым свечением, и были крупнее донских и татарских коньков. Правда, хвосты и гривы этих великолепных созданий имели не слишком ухоженный вид, но Ракоци знал, что, если их вымыть и расчесать, они обретут цвет серебра с чуть красноватым оттенком.

— Лунные кони, влекущие колесницу Смерти, — выспренно объявил Келуман. — Ахал-Теке.

Темные, обычно холодные глаза Ракоци вдруг помягчели. Он подался вперед и своей маленькой, облаченной в перчатку рукой погладил тянущуюся к нему морду, потом потер нос другой любопытствующей кобылке и двинулся вдоль коновязи, дружелюбно похлопывая застоявшихся лошадей и внимательно наблюдая, как они к тому отнесутся.

Возвратившись к Келуману, он твердо сказал:

— Три жеребца и шесть кобыл. Я хочу осмотреть их.

Келуман удивленно раскрыл рот и глянул на Анастасия.

— У него есть разрешение, князь?

Ответ был уклончив.

— Он западный человек, Келуман. И обычаев наших не разбирает. Но он богат, и к нему благоволит государь.

— Да продлит Всевышний его дни, — торопливо подхватил Келуман.

Анастасий кивнул и перекрестился. Он был озадачен, ибо не думал, что венгр решится на столь большую закупку, и попытался сообразить, как поступил бы на его месте Василий, но тут же оборвал эту мысль. Если бы того заботил визит иностранцев на рынок, он был бы здесь, а не посиживал дома. Значит, ему, Анастасию, оглядываться на брата не след. Кашлянув для внушительности, боярин огладил бороду.

— Граф принародно удостоился государевой похвалы, и всем было велено ни в чем ему не перечить. А второй иноземец, — он взмахом руки указал на филолога, все еще озабоченно озиравшего карабаиров, — учитель. Он человек грамотный, многодумный и должен везде поспевать. С ним загвоздки не будет тоже, ибо батюшка к нему добр.

— Воля властителя — воля небес, — сказал Келуман. — Мы прах, по которому он ступает.

— Батюшка ведает о твоем здравомыслии, Келуман, — вкрадчиво произнес Анастасий. — Знай, в скором времени ты получишь награду.

Татарин сделал рукой отстраняющий жест.

— Царь Иван очень щедр, но мне не подобает брать у него что-либо, — заявил он, оглядываясь на лошадей, будто те своим ржанием уже подзывали к нему отряд царевых допытчиков.

Анастасий изобразил на лице озабоченность.

— Но ведь ты столько делаешь для…

— Пустое, — повторил Келуман. — Если мне что-нибудь причитается, оставь это себе. — Он с большой резкостью повернулся и едва не упал, поскользнувшись на тонком ледке. Но его поддержали.

Это был Ракоци.

— Близится ночь, — сказал он бесстрастно. — Лужи покрываются льдом, и даже осторожному человеку не всегда удается сыскать, на что опереться.

Келуман внимательно посмотрел на него.

— Да, — сказал он после краткого размышления. — Это верная мысль.

Ракоци, усмехнувшись, кивнул.

— Я рад, что мы понимаем друг друга. — Он протянул руку к лошадям. — Так я осмотрю их?

Келуман глубоко поклонился, прижав ладонь к сердцу. В глазах его больше не было неприязни.

Ракоци стянул с рук перчатки, неспешно размял пальцы и подошел к ближайшему жеребцу. Взявшись за веревочный недоуздок, он подтянул его морду к себе, осмотрел глаза, обследовал уши. Потом, удовлетворенный увиденным, взялся за мягкие губы и, растянув их, приоткрыл конскую пасть.

Жеребец, удивленный происходящим, взволнованно засопел, потом угрожающе фыркнул.

— Ну-ну, успокойся, — прошептали ему. — Тебе не сделают больно. — Маленькая рука поднялась и потрепала грязно-серую гриву. Конь переступив с ноги на ногу, нагнул голову и боднул носом человеческий локоть. — Молодец, умный мальчик, — похвалил его Ракоци, ощупывая широкую грудь.

Анастасий — отменный наездник, но, как боярин, не утруждавший себя заботами о своих лошадях, невольно почувствовал зависть. У этого венгра есть чему поучиться, сказал он себе и придвинулся ближе.

— Досадно, что тут негде проверить, каков он в беге, — заметил Ракоци, выпрямляясь. — Я беру его. Замечательный конь. Хорошо, если таковы же будут и остальные.

Келуман мысленно возблагодарил небеса, хотя сейчас они выглядели мрачновато. В них плавали низкие темно-серые облака, рассеивавшие над Москвой мелкий снег. Холодало уже ощутимо, а солнце неумолимо клонилось к закату. Успеть бы к ночи в ночлежку, беззлобно подумал татарин, но ничего, пусть смотрит, пусть.

Прошел добрый час, прежде чем Ракоци закончил осмотр и вынул из кошелька четыре алмаза. Протягивая плату татарину, он взглянул на своих истомившихся спутников и сказал:

— О, простите! Вам совсем не обязательно было дожидаться меня. Но я весьма благодарен вам за любезность.

Анастасий скривил изрядно озябшие губы в улыбке.

— Нечего говорить о том, граф. Я вас завез сюда, да и Келуман бы обиделся. — Заметив искру недоумения в темных глазах, он пояснил: — Как бы он понял, что с ним обойдутся по чести?

— Да, — кивнул Ракоци. — От незнакомца всегда ждешь подвоха.

— Истинно так. — Анастасий перекрестился. — Но теперь все, к общему удовольствию, кончено. Вы оба получили лошадок, а Келуман неплохой барыш. — Глаза его против воли блеснули. Он вспомнил об огромном берилле в руках безумного государя и сам подивился силе алчности, ворохнувшейся в нем.