Боец Круга Поединков

Да, наверное…

20.

… Где-то неподалёку жизнерадостно заливалась птичка. Какая - хрен её знает, я не орнитолог. Возможно, это обыкновенный воробей, набив брюхо длинным червяком, радуется после сытного жратвопринятия. А может, экзотическая канарейка-беглец вроде тех, что распевают в кабинете мисс Эйпфил. Я знаю только то, что птичью песню очень хорошо дополняет шелест листвы: это единственный звук, от которого моя голова… или что там теперь вместо неё… не начинает болеть ещё ожесточённей.

Что-то противно попискивает с большими интервалами. Прибор какой-то - морзянка или… Хотя нет, морзянка - это азбука, а то, чем её передают… к чему мне Александр Попов припомнился?… Так, стоп, спокойно! Попов давно помер и ворочается в гробу… тогда кто это распевает за стеной или просто неподалёку:

– … Отцвели уж давно хризантемы в саду,

Но любовь всё живёт в моём се-е-е-ердце больно-о-о-о-ом!…

Голос казался почти знакомым. Этот "кто-то" явно нуждается в кардиологе и наверняка знает, где моя башка и почему вместо неё отбитая молотом наковальня. Может быть, именно поэтому он вошёл в комнату и, судя по скребущему звуку, раздвинул шторы, а после погремел шпингалетом и с треском распахнул окно. Пичуга - гибрид жирного воробья, экзотической канарейки и дождевого червячка - стала слышна гораздо явственней.

– Опять проминитон кальция заканчивается, - послышался эдакий Винни-Пуховский ворчливый басок. - Ну ёпсель-штепсель! На вас не напасешься…

Что-то легонько звякнуло и скрипнуло рядом, а потом угрожающе булькнуло. Неужели всё-таки моя башка?… Да-да, заспиртованная в большой банке с бренди… Чёрт, а неплохо бы сейчас…

– Пусть пока тирнотозин постоит, - тихо продолжал ворчать голос, - а потом посмотрим… " …Одна она птицей улететь смогла, была ли любовь любовью?". Мозгов никаких, ей-богу!… Что за дети? И в кого такое растёт?… Отобьют себе смолоду все органы, что же на потом останется?… Что же я потом скажу… если спросит, конечно. А спросит ли - вопрос ещё тот…

Голос говорил что-то ещё. Что именно - не помню да и не хочу помнить. Я хотела одного: промочить чем-то горло, да хотя бы той дрянью, в которую какой-то коллекционер частей тела поместил мою беглянку-голову.

Бренди, бренди, кажется, я совсем сбрендила с наковальней на плечах.

Сделав неимоверное усилие, я приоткрыла глаза и сквозь лёгкую дымку - какая ж скотина тут накурила? - увидала низенького толстячка лет сорока с плешью среди рыжих волос. Он был весь такой кругленький, как Капитошка, а сейчас ещё и дико раздражённый. Вы представляете себе раздражённого Капитошку? Так вот, он, поправив сидящие на кончике картофельного носа очки, пристально посмотрел на капельницу и неодобрительно покачал головой. Эта штанга с висящими на ней бутылочками и трубочками есть забраковано?

Я приоткрыла рот, но вовремя задумалась о том, как будет расценена моя фраза "Принесите мне чего-нибудь выпить, пожалуйста!". Если мне опять притащат морковный сок, я сорву с плеч наковальню и начну крушить всё вокруг. Каждый раз, когда я прошу принести мне что-нибудь попить, мне тащат это пойло для близоруких кроликов!

Кстати, вот этот симпотный всамделишный Капитошка - мистер Крестовский, наш приютский врач, отвечающий за здоровье ребят моего поколения. Человек, так сказать, необычайно широкой души, которая начинается и заканчивается там, где он поддаётся нашим слёзным уговорам и не рассказывает Крысам о том, что мы опять подрались/напились/накурились. Это вот так, лёжа под капельницей, молитвенно прикладываешь руку к сердцу и строишь глазки забитого кокер-спаниеля. Ну и ничё, поворчит и перестанет, а куда он денется? Про Круг он не знает, хотя, возможно, исходя из периодичности попадания в больницу одних и тех же личностей, догадывается. Ладно, это его подозрения и проблемы. Я, конечно, этого мужика уважаю, но у меня и своей каши пять кастрюль заварено.

Когда наиграно-строгие глубоко посаженные глаза жёлто-карего цвета встретились с моими, в них разлилось облегчение. Как ни старался мистер Крестовский сохранять бесстрастное лицо, ничего у него не получилось. У него это вообще никогда не получалось, товарищ Станиславский подтвердит. Поэтому Капитошка осторожно, чтобы не потревожить мою левую руку, в вену которой была введена игла капельницы, присел на край постели.

– Ну, как самочувствие? - поинтересовался он. С трудом отлепив пересохший - питья мне, питья - а впоследствии заплетающийся язык от нёба, я тихо промямлила:

– … Бывало и хуже… Спасибо.

– Всегда пожалуйста, Кейни, - ответил доктор, - с кем это ты так поцапалась?

– Угадайте с одного раза и помните, что за неправильный ответ Вас ожидает вскрытие заживо, - я попыталась фыркнуть, но не смогла. Голова, точнее, наковальня, которая была вместо неё, слегка кружилась - подташнивало. Интересно, в каком формалине сейчас плавает моя настоящая башка? Спасибо, что хоть глазки выкололи и оставили.

– С Эдуардом? - не спросил, а скорее утвердил Крестовский и неожиданно вспыхнул. - Нет, я тебе определённо поражаюсь! Он же сильнее тебя, что ты к нему.?!

– Да это он ко мне полез. Ему видите ли, не понравилось, что… я сую нос в его дела с малолетними девочками… - с трудом, но оборвала я эту гневную тираду. Ай да я, ай да молодца избитая!

– Ну ничего себе, - Капитошка заметно смягчился, мало что паром не пошёл и вздохнул, как порой вздыхают глубоко умудрённые жизнью люди. - Диву даюсь! Эдуарда я хорошо знаю с тех пор, как он маленьким запуганным ребёнком попал в Киндервуд: он, так как является полукровкой, постоянно стоит у меня на учёте - добрая душа! Милый, спокойный парень, красавец, не дурак, не зануда и не увалень. И только ты умудряешься с ним не ладить! Все девчонки его обожают, кроме тебя. В чём дело, Кейни?… Ты, конечно, не обижайся, но у меня начинает создаваться впечатление, что ты… гм… не той ориентации. Он у тебя что, эту маленькую девчонку отбил?

Всё, что у меня получилось - скорчить выразительную мину и выпучить изумлённо-возмущённые глазки так, что они заболтались на пружинках. Ой, дядя, если б мне только приличия позволяли высказать всё, что я думаю о тебе после этой фразы, у тебя б антибиотики в термосе прокисли!

– Ладно-ладно, извини, - примирительно произнёс Крестовский и потрепал меня по щеке (оказывается, к моей наковальне ещё и щёчку приклеили). - Но ей-богу, я тебя не понимаю.

– Слишком он много о себе думает, - чуть слышно выдохнула я и принялась считать, сколько оборотов вокруг меня делает комната в единицу времени. - И он… не в моём вкусе

– Ага, - кивнул доктор, - тебе нравятся темноволосые голубоглазые? Тощие? Или всё-таки пухленькие?

Я измученно улыбнулась и, кивнув, посмотрела в потолок, где играли солнечные зайцы от блестящего оборудования реаниматорской… Почему я тут? Картошку приехала копать! Ха! А куда ж ещё я могла попасть после той сиесты, которую мне ночью закатил Эдуард? Мне манипуляционная как родная теперь - как-то раз я здесь даже Рождество встречала! Разумеется, в компании друзей и списанной у хирурга бутыли медицинского спирта. И знаете, это даже прикольно - пить из пробирок и резать торт пилой, которой обычно делают трепанацию черепа. Ну, друзья на следующее утро, разумеется, попали в палату на третьем этаже, прозванную у нас "вытрезвителем", а хирург был "в диком восторге", когда обнаружил в шкафу вместо "нычки на случай праздника" покрытую засохшим кремом череподробилку.

После несодержательного молчания, в течение которого мне удалось примерно посчитать частоту и период вращения вокруг меня реанимации, я спросила:

– Сколько я здесь?

– Уверена, что хочешь знать? - в сомнении покосился на меня врач, но я кивнула с максимально доступной мне сейчас твёрдостью. Давайте мне правду и всё! Какой бы она ни была! Правду-у-у-у-у-а-а-а может, не надо?