Ночи под каменным мостом. Снег святого Петра

– Как ты меня назвал? Какое еще имя ты для меня выдумал? То я была патроном, а теперь – как ты сказал?

– А, перестань! – усмехнулся Вальдштейн. – С самого первого мгновения я знал, кто ты. Извини, Лукреция, но у меня нет охоты еще раз трястись два часа в твоей карете. Я лучше пробегу по парку, перепрыгну через ограду и буду дома!

Лукреция фон Ландек вздохнула, еще раз взглянула на него и сдернула шелковую маску. Ему явилось узкое, бледное, испуганное личико с большими глазами и длинными ресницами, острым носиком и своевольно изогнутыми губками. Губки нервно подрагивали.

– Ах, милый! – жалобно сказала она. – И как ты только додумался? И зачем ты только сделал это? О горе, теперь с тобою все кончено – ты должен умереть, а мне во всю жизнь не будет больше доброго дня.

Она вскочила, подбежала к шкафу, стоявшему у стены, и несколько секунд рылась в нем. Когда она повернулась к Вальдштейну, в руках у нее был мушкет, направленный ему в грудь.

– Вот, посмотри! – сказала она. – Я часто рисовала себе в уме эту картину: какой-нибудь человек узнает мою тайну, и вот ему уже не выйти из моей комнаты. Он на коленях умоляет меня оставить ему жизнь, но я холодна и беспощадна! Но представлять себе нетрудно, теперь же дошло до дела, а мушкет не заряжен. Я даже не умею обращаться с этой штукой и не знаю, как ее зарядить. Ведь я никогда не училась военному делу.

– Я могу показать тебе, как с ним обращаться, – предложил Вальдштейн. – Это несложно. Сперва насыпь на полку порох, только следи, чтобы его не сдувал сквозняк, потом…

Она выпустила мушкет из рук и бросила на Вальдштейна беспомощный взгляд.

– Что мне делать? – почти прорыдала она. – Милый, подскажи, что же мне теперь делать?!

– Я не должен был встречаться с тобой, Лукреция, – ответил молодой Вальдштейн. – Но раз уж это случилось, то я должен полюбить тебя и быть с тобой до конца моих дней!

Ее лицо враз осветилось, словно она только и ждала этих слов.

– Да, у нас нет другого выхода, – заявила она окрепшим голосом. – Ты станешь моим супругом и будешь молчать, охраняя мою честь до самой смерти. По званию и происхождению мы с тобой равны. И мы знаем друг о друге все, что полагается знать мужу и жене. Ты хочешь этого? Священник и два свидетеля всегда у меня под рукой.

– Да, я хочу этого, да и как иначе! Давай сюда священника и свидетелей! – воскликнул Вальдштейн так весело и громко, что Лукреция невольно съежилась от испуга.

– Тише! – прошептала она, приложив палец к губам. – Не подымай шума. Не забудь, что ты лежал в постели с дамой, которая еще не успела стать твоей женой. Не хочешь же ты, чтобы завтра об этом болтал весь город?!

Когда на следующее утро, уже после таинства бракосочетания, Вальдштейн вернулся в свою чердачную комнату, он нашел там Лейнитцера; тот стоял в углу и дожидался хозяина. Он выглядел жалким, усталым и сломленным. Судя по обилию соломы у него в волосах, на башмаках и в складках разорванной одежды, эту ночь ему пришлось провести на сеновале.

– Куда вы вчера пропали? – вскричал он, едва Вальдштейн успел затворить за собой дверь. – Вы не ночевали дома? Кто предупредил вас?!

– Предупредил? О чем? – удивился Вальдштейн. Лейнитцер прижал ладони к лицу и начал всхлипывать.

– Они арестовали его! – скулил он. – Вы слышите? Они его арестовали! Я ждал вас два часа, но вас все не было, и я пошел доложить патрону, а когда добрался до места, дом был уже оцеплен и Барвициуса в цепях, со скованными за спиной руками, выводили на улицу.

– Барвициуса? А кто это такой? – без особого участия спросил Вальдштейн.

– Патрон! – простонал Лейнитцер. – И он предвидел это. Да, он предвидел это, а я-то, дурак, еще не хотел его слушать. Что же теперь с ним будет? Тюрьма, цепи, виселица или галеры… А я? Что теперь делать мне? Где теперь Франция, где Нидерланды?…

Он злобно взглянул на Вальдштейна и крикнул:

– Надо иметь сердце из камня или из железа, чтобы слушать такое без сострадания!

– Ну, мне-то до этого нет никакого дела, – отрезал Вальдштейн.

– Но вы что-то подозревали, – сказал Лейнитцер, – потому и провели ночь вне дома. И, конечно, правильно сделали – ведь за мной наверняка следили и видели, как я несколько раз приходил к вам. Я ударяюсь в бега, мне теперь нельзя показываться в Праге, да и вам советую найти себе новую квартиру.

– Я это уже сделал, – ответил Вальдштейн.

В тот же день Иоганн Кеплер получил от графа Альбрехта Венцеля Эусебия фон Вальдштейна письмо, в котором тот выражал «всяческую благодарность за полученную высокополезную информацию». Далее в письме говорилось, что Венера поистине правила в минувшую ночь в доме Большой Медведицы, так как он, «ваш покорнейший нижеподписавшийся», в эту ночь получил от нее величайшую милость.

К письму был приложен увесистый кошелек с пятью золотыми венгерскими дукатами.

Иоганн Кеплер взял кошелек и прошел в комнату, где лежала сто больная жена. Он присел на край кровати, налил ложечку лекарства и вытер ей со лба капли пота.

– Ты помнишь, – сказал он, – как я говорил тебе, что астрология, которую так почитают многие невежды, в сущности является глупой и распутной дочкой благородной науки о звездах. Я ее терпеть не могу, но, как многие заблудшие дети, она кормит за счет своих прелестей бедную мать, о которой никто и знать не хочет…

И он высыпал пять золотых дукатов на постель больной.

– Собака, которая вовремя залаяла, и петух, который кстати запел, положили начало счастью Валленштейна, – сказал мой домашний учитель, студент медицины Якоб Мейзл, когда в один дождливый и туманный денек закончил излагать историю графа Валленштейна, которую он мне рассказывал вместо того, чтобы посвящать в тайны синусов и косинусов. – Об этом ты, конечно, не слыхал в своей гимназии, там ведь интересуются одной хронологией. Упаси меня боже сказать о нем плохо, но этот Валленштейн был отлично расчетлив, что на войне, что в любви, и потому я сильно сомневаюсь, что в ту ночь домом Большой Медведицы правила одна лишь Венера. Вспомни: в самом начале я говорил тебе, что Лукреция Ландек была одной из богатейших особ в богемском королевстве. Она рано умерла от родов, и ее богатство позволило Валленштейну сформировать два драгунских полка и привести их на службу королю, когда случилась война с Венецией. И это было началом его стремительной карьеры, которой много лет спустя положил конец удар алебарды капитана Бутлера в замке Эгер…

Студент медицины Мейзл вынул свою длинную трубку, фарфоровую головку которой украшал портретик Вольтера, набил ее дешевым продуктом императорско-королевской табачной монополии, а затем продолжил свою мысль:

– Иоганн Кеплер, который так глубоко проник в законы вселенной, конечно же, не ошибался, и Венера царила в ту ночь в доме Большой Медведицы. Но мне кажется, что там была еще одна, такая мелкая, малозаметная звездочка. То была подлинная звезда Валленштейна – Меркурий. А поскольку латинист из тебя никудышный и ты не можешь перевести самое простенькое место из поэмы Овидия, то я скажу тебе по-немецки: Меркурий считался у древних богом денег.