Пророчество о сёстрах

Я поворачиваюсь к нему.

— Эдмунд, вы не возражаете подождать здесь, а мы поговорим наедине?

Он тщательно обдумывает мое предложение, потирая грубую щетину на подбородке.

— Мы будем здесь же, в этом доме.

Он едва заметно кивает и втискивает могучее тело в тесное кресло, что стоит у стены.

— Идите за мной. — Мадам Беррье ведет нас по узкому коридору с дверями по обеим сторонам.

— Мадам, спасибо большое, что согласились нас принять так быстро. Я знаю, как вы заняты. — Голос Сони гулко разносится в тенях тонущего в сумерках коридора. Соня на ходу поворачивается ко мне. — Мадам Беррье — одна из самых популярных ясновидящих в Нью-Йорке. Иные из ее клиентов приезжают за сотни миль, лишь бы попасть на прием.

Я улыбаюсь, как будто давным-давно привыкла к тому, что моя подруга — ясновидящая и что встречаемся мы в самых темных переулках города со всяким темными и сомнительными силами.

Впереди слышится приглушенный голос мадам Беррье.

— Вам, дорогая, я всегда рада. Вы и сами наделены поистине могущественным даром. Мы ведь должны помогать друг другу, правда? Кроме того, не часто мне выдается случай поговорить о пророчестве о сестрах.

— Пророчество о сестрах? — одними губами шепчу я Соне, пока мадам Беррье ведет нас сквозь элегантные комнаты, резко противоречащие убогому виду здания снаружи.

Соня пожимает плечами, следуя за дамой — кстати, лет она весьма преклонных — в хорошо обставленную гостиную.

— Садитесь, пожалуйста.

Мадам Беррье указывает на софу, обтянутую красным бархатом, а сама присаживается в резное кресло напротив. Между нами мерцает теплом полированного яблока маленький деревянный столик. На нем серебряный кофейник, чашки с блюдечками из тонкого фарфора и тарелочка с печеньем.

— Не угодно ли кофе? Или вы, по британской традиции, предпочтете чай?

— Кофе, пожалуйста. — Мой голос звучит гораздо тверже, чем я сама от себя ждала, учитывая все обстоятельства.

Ясновидящая кивает и с одобрительной улыбкой тянется к кофейнику.

— А вам? — спрашивает она Соню.

— Спасибо, не надо. Ничего не надо. Отчего-то это мешает мне проводить сеансы.

Мадам Беррье кивает и снова ставит кофейник на поднос.

— Да, когда я была моложе, кофе и чай на меня действовали точно так же. Ручаюсь вам, дорогая, чем увереннее вы будете чувствовать свою силу, тем меньше будут вас тревожить всякие помехи.

Соня кивает, и я вижу, как она мучительно борется с собой, чтобы произнести все то, что хочет сказать.

Мадам Беррье выводит ее из затруднения.

— Соня рассказала мне, что вы, мисс Милторп, оказались в довольно… гм… необычной ситуации?

Я отвечаю не сразу. Так странно, так неуютно посвящать совершенно незнакомую даму в тайну, которую я так долго старалась хранить ото всех. Но, в конце концов, я киваю — ибо что толку искать ответы, если я боюсь разговаривать с теми, кто может эти ответы дать?

— Можно взглянуть на вашу руку?

Мадам Беррье кладет ладонь на стол с таким властным видом, что колебаться просто как-то и невозможно.

Я протягиваю руку поверх кофе и сахара. Закатав рукав, гадалка хладнокровно рассматривает мое запястье, а потом снова выпускает мою руку.

— Гм… Весьма интересно… И в самом деле, весьма интересно. Я видела такое и прежде, разумеется. В легендах о пророчестве — и на руках немногих избранных, кто играет в нем какую-то роль. Но никогда — в точности такого, как это. Крайне, крайне необычно. — Она кивает. — Хотя, конечно, этого следовало ожидать.

Последние ее слова застают меня врасплох.

— Почему… Почему следовало ожидать?

Мадам Беррье с легким звоном ставит чашку на блюдечко.

— Потому что, дорогая моя, это обусловлено пророчеством. Пророчество обещает, что так и будет!

Я встряхиваю головой, чувствуя, что запуталась окончательно.

— Простите, мадам. Боюсь, я ничего не понимаю.

Она вскидывает подбородок, словно прикидывая, как расценивать мое неведение — как ловкий обман или обыкновенную глупость. Но наконец наклоняется вперед и произносит, понизив голос:

— Без Самуила души совершенно беспомощны. Они собирают и наращивают войско вот уже много веков, но пророчество гласит, что без предводительства Самуила, Зверя, они не в состоянии приблизить Судный день. А призвать Самуила может лишь один человек на всем белом свете. Лишь тот, кто будет нести на руке знак своей власти. — Она ненадолго умолкает и заглядывает мне в глаза с почтением, но в то же время и с толикой страха. — И теперь очевидно, что это вы. Вы, моя дорогая, и есть Ангел. Ангел Хаоса.

Осознание пробивается сквозь дымку изначального шока, точно первобытное заклинание, барабанная дробь, сперва пульсирующая в костях, а потом разливающаяся по всему моему телу. Я даже не могу говорить об этом, о зарождающемся прозрении. Мне трудно было принять даже то, что я оказалась Вратами. Что же означает для меня эта новая роль, что отведена мне в пророчестве?

— Но… Но я думала, Лия — Хранительница. Разве нет? — Голос Сони доносится словно из глубокого тоннеля, и я вспоминаю, что не успела рассказать ей о своем недавнем открытии, о том, что я — Врата.

Глаза мадам Беррье туманятся от удивления.

— Mais, non! [2] Никто другой не бывает отмечен этим знаком, совсем-совсем никто. Эта отметина обозначает, что ваша подруга — Врата, и не просто Врата, а Ангел — единственные Врата, способные призвать Самуила. Единственные Врата, обладающие выбором: привести Зверя в наш мир или уничтожить раз и навсегда.

— Но… Лия?.. — Соня поворачивается ко мне, умоляя о правде — о той правде, что мне совсем не хотелось бы ей говорить. — Все так и есть? Неужели?

Я разглядываю сложенные на коленях руки так, точно в них лежит ответ на вопрос Сони. Однако лишь я владею тем ответом, что она должна получить. Подняв голову и встретившись с ней взглядом, я киваю.

— Да. — Сил хватает только шептать. — Я не успела тебе сказать. Я сама узнала только прошлой ночью, а что я еще и Ангел Хаоса — так и вообще не знала до этой самой минуты.

Мадам Беррье в ужасе. Она устремляет взгляд на меня, и я вижу, что глаза у нее стали такими черными, что почти лишены цвета.

— Вы не осознавали своего места в пророчестве? Ваша мать не учит вас ничему, что связано с пророчеством и вашей ролью в нем? Она же сама когда-то играла в нем важную роль!

Соня рядом со мной бормочет — тихо, бесстрастно, точно просто думая вслух:

— Мадам, ее мать скончалась, когда она была совсем еще ребенком. И отец тоже, недавно.

Глаза пожилой гадалки расширяются, во взгляде читается жалость.

— А, тогда это все объясняет, ибо старшим и более мудрым сестрам пророчества надлежит наставлять своих дочерей и заботиться о том, чтобы они знали все, что должны о нем знать. Так ваш батюшка тоже умер, совсем недавно? — Голос ее тих и вкрадчив, она словно бы спрашивает у себя самой, а не у меня. — Так-так. Ну что же. Теперь вы утратили защиту. Утратили завесу.

В памяти у меня сами собой возникают, плывут пеленой тумана слова из книги: «…огражденный лишь завесой, что тоньше паутинки».

— Завесу? — взволнованно спрашиваю я.

Мадам Беррье наконец теряет терпение и вскидывает обе руки в воздух, точно признавая свое поражение.

— Вы столкнулись лицом к лицу с пророчеством, ничего не зная о нем? Как вы пойдете в бой, если не знаете врага? Не знаете, каким оружием можете воспользоваться? — Она глубоко вздыхает. — Предсказано, что Ангелу будет дан защитник. Земной, но все же. Иначе Ангел был бы совершенно беспомощен, и Самуил нашел бы путь сюда прежде, чем та, что избрана на роль Ангела, успела бы вырасти и научиться управлять своей силой. Прежде чем она бы доросла до возраста, когда может сделать выбор. А ведь, дорогая моя, еще с начала времен сказано, что выбор есть у каждого. Защитная завеса дает Ангелу возможность подрасти и сделать выбор. Пока защитник жив, Зверь не может явиться за вами. Когда умер ваш батюшка, милая моя девочка?