Теория невероятности

Другое дело – маньяк… Понять его логику – дело почти безнадежное, и убийство красотки в лесополосе автоматически превращается в глухой «висяк», который заметно портит статистику раскрываемости и отношения с начальством. А если какой-нибудь ушлый журналист об этом пронюхает – тут вообще неприятностей не оберешься.

Но главное… Где-то совсем рядом на свободе гуляет нелюдь, одержимый манией убийства. А значит – надо ждать новых сюрпризов.

В комнате, затянутой черным бархатом, было прохладно и тихо. Ни один лучик солнца, ни звук, ни запах не проникают сюда снаружи. Горят свечи, вставленные в массивные старинные канделябры, да вьется легкий дымок над бронзовой курильницей.

У стола, заваленного пожелтевшими старинными рукописями, сидел высокий статный мужчина с короткой светло-русой бородой. Он молчал, глядя в пространство, лицо его было спокойно и даже безмятежно, но в глубине ярко-синих глаз притаилось такое, чего лучше бы никогда не видеть обычному человеку.

Он жил на свете так давно, что даже имя свое забыл много лет назад. Да и к чему оно ему? Те немногие, составляющие близкое его окружение, почтительно именовали его Грандмастером, а остальным и знать незачем [3]. Во все времена магия была и остается тайным делом, а ею он занимался, сколько помнил себя. За долгие годы он видел многое – люди рождались и умирали, приходили и исчезали в небытие земные владыки, целые империи рассыпались в прах, так что даже имени от них не оставалось…

Неизменным оставалось лишь одно – человеческая природа. Настолько загадочная, противоречивая, что понять ее гораздо сложнее, чем проникнуть в самые сокровенные тайны мироздания! Гранд мастер до сих пор не уставал удивляться, как прихотливо сочетается пытливый ум – и всепобеждающая глупость, неистребимая жажда жизни – и тяга к саморазрушению… Только человеку может быть свойственна безоглядная смелость, когда ради того, во что веришь, можно пойти на костер и на плаху, – и липкий страх, что заставляет подличать и лгать, предавать и себя, и самых близких и в последний смертный миг целовать руки своим палачам в безумной надежде – а вдруг пощадят? Только он может жертвовать собой ради других – и безжалостно убивать себе подобных, без устали искать тайное знание – и тут же непременно употребить его себе же во вред… Воистину темна душа человеческая!

Наверное, этого никому не дано понять до конца, даже ему.

Чуть шевельнулась тяжелая бархатная портьера, словно кто-то стоит за ней и не решается войти. Грандмастер прислушался, повернул голову и негромко сказал:

– Входи, Тринадцатый! Я знаю, что ты здесь.

Портьера колыхнулась снова, и из-за нее появился высокий, очень худой молодой мужчина.

Он выглядел смущенным, неловко переступая по ковру длинными ногами, непрестанно теребил рукав рубашки, смотрел куда-то в пол, словно школьник, застигнутый за недозволенным занятием.

– Прости, учитель. Я не хотел мешать твоим размышлениям, но…

– Так что же привело тебя сюда? – строго спросил Грандмастер. – Садись и рассказывай.

Его собеседник опустился в тяжелое резное кресло с высокой спинкой и заговорил медленно, тщательно подбирая слова:

– Сегодня ночью погибла девушка. Утром ее нашли в парке…

На секунду в воздухе возникло призрачное видение – деревья, старик с собакой и мертвое тело в овражке… Видно было как будто сквозь легкую кисею, чуть подсвеченную разноцветными фонарями.

– Мастер, это не простое убийство.

Тринадцатый вымолвил это тихо, но твердо.

По лицу Грандмастера на миг пробежала тень. Он сделал легкое движение рукой, словно разгоняя дым, – и видение исчезло.

– Ты забыл наш закон? Мы не можем вмешиваться в людские дела… Без крайней на то необходимости. Тебе, Тринадцатый [4], это должно быть известно лучше, чем кому-либо другому.

Голос его звучал мягко и в то же время строго. Тринадцатый опустил голову.

– Знаю, Мастер. Но это… Это как раз такой случай.

– В самом деле? – В глазах Грандмастера на мгновение промелькнула искра интереса. – И почему ты так решил?

– Это человек из моего прошлого. Из тойжизни.

Тринадцатый вымолвил это совсем тихо, почти шепотом. Лицо его застыло, словно маска, взгляд стал отсутствующим, устремленным в пустоту, и Грандмастер видел, что в глазах его отражается не тихое пламя свечи, а зловещие багровые отблески совсем другого огня.

Он сам на секунду почувствовал запах дыма от костра, услышал крики несчастных, сжигаемых заживо, и восторженный рев толпы… Как давно это было! Больше четырех веков прошло с тех пор, как в славном городе Шлоттенбурге после страшной засухи устроили жестокую охоту на ведьм. Ярнес Тибад, Тринадцатый страж порога, тоже погиб тогда, и много лет прошло до той поры, когда его душе суждено было возродиться вновь.

– Ты уверен? – тихо спросил Грандмастер.

Тринадцатый кивнул:

– Да. Это было перед тем, как я… умер.

Его руки повисли вдоль тела, словно плети. В свете свечей лицо казалось изможденным – провалы глаз, впалые щеки, бледная кожа… Но Грандмастер знал, какая сила таится в этом чахлом с виду теле. Мало кому из наследников Древней Крови, чудом сохранившейся еще с тех времен, когда ангелы прельстились красотой дочерей человеческих, удалось выжить и осознать себя во враждебном мире, где каждого, кто не похож на других, всегда стремятся укротить, обезличить… А не получится – убить.

А вот Тринадцатый смог совершить невероятное. Он вернулся от самых ворот смерти, сумел найти свой путь и занять уготованное ему место в Круге.

Но сейчас он выглядел совершенно растерянным и беспомощным, сбитым с толку.

– Я уверен, что знаю его. Знаю… Но не помню.

– И ты не можешь его увидеть? – Грандмастер удивленно поднял брови.

Для мага найти любого из живущих, увидеть, чем он занимается, даже проникнуть в его мысли – задача вовсе не сложная, стоит только сосредоточиться на несколько мгновений и произнести про себя короткое заклинание. Но Тринадцатый отрицательно покачал головой:

– Нет. Он безумен. Более того – он знает, кем был раньше! Его душа заблудилась между миром живых и мертвых, и теперь он опасен, как бешеный зверь.

Тринадцатый вскочил и принялся расхаживать по комнате, меряя пространство большими шагами. Казалось, ему тесно здесь. Он морщил лоб, нелепо взмахивал руками, становясь похожим на большую птицу, которая пытается взлететь – и не может.

– Его надо остановить, остановить непременно!

Пламя тонких восковых свечей, вставленных в массивные канделябры, чуть дрогнуло. Словно та сила и страсть, с которой были сказаны эти слова, всколыхнула их, подобно нежданному порыву ветра.

– Успокойся и сядь. От тебя в глазах мелькает.

Тринадцатый покорно опустился на свое место. Он помолчал недолго и добавил с невеселой усмешкой:

– Мастер… Позволь мне. Я ведь тоже когда-то был сумасшедшим!

На мгновение его глаза стали пустыми и совершенно прозрачными, ледяными от ужаса… Эх, Тринадцатый! Досталось же ему. Десять лет, проведенные в скорбном доме, где влачат свое жалкое существование те, кого принято считать неизлечимыми душевнобольными, не прошли для него даром. Только чудом он избежал гибели и даже теперь еще не совсем свыкся со своим положением [5].

Грандмастер задумался. Если где-то рядом бродит неприкаянная душа, воплотившаяся в убийцу, и Тринадцатый чувствует особую связь с ним, такое действительно нельзя оставлять без внимания! Кто знает, чем это может обернуться? Хрупкое равновесие между добром и злом и так слишком часто нарушалось в пользу последнего…

Из-под груды бумаг на столе Грандмастер извлек пожелтевшую таблицу с изображением небесных светил, испещренную его собственными пометками, и долго изучал ее, бормоча себе под нос что-то вроде: