Доктор Лерн, полубог

Вдруг Донифан позеленел. Я слежу по направлению его взгляда… Над ручкой двери, ведущей в маленький зал, прикреплена стеклянная пластинка, знаешь, для того, чтобы на двери не оставалось следов от захвата пальцев, — и в глубине этого темного зеркала я в и ж у г л а з а Л е р н а, к о т о р ы е н е о т с т у п н о н а б л ю д а ю т з а н а м и.

Вот он уже бросился на нас… У меня ноги подкашиваются. Мак-Белль маленького роста. Лерн подмял его под себя. Тот отбивается. Кровь течет. Твой дядюшка озверел — он пускает в ход ноги, ногти, зубы… Я кричу, тащу его за платье… Вдруг он поднимается на ноги. Мак-Белль в обмороке. Тогда Лерн разражается диким хохотом, взваливает его на плечи и уносит его по направлению к лаборатории. Я продолжаю кричать, и тут мне приходит в голову позвать собаку: «Нелли, Нелли…» Собака прибежала, я ей показываю на удаляющуюся группу, и она бросается вслед за нею в тот момент, когда Лерн исчезает со своей ношей за деревьями. Она тоже исчезает. Я прислушиваюсь, слышу лай Нелли. И вдруг все смолкает — слышно только шуршание падающего за окном снега.

Лерн оттаскал меня за волосы. Но после этого ему пришлось целыми днями клясться и уговаривать меня, и нужна была вся сила моей веры в его слова и надежда на блестящее будущее, чтобы я не сбежала при первой возможности.

А он, убедившись воочию, что я не была ему верна, полюбил меня еще жарче.

…Бесконечные дни…

Я почти не смела надеяться, что Мак-Белля постигла та же участь, что Клоца: изгнание. Ни он, ни его собака не появлялись больше. Наконец, профессор попросил меня велеть приготовить желтую комнату для шотландца. «Значит, он жив»? — необдуманно спросила я. — «Наполовину, — ответил Лерн, — он сошел с ума. Сначала он считал себя Богом, потом Лондонской башней; теперь он воображает, что он собака, завтра, вероятно, он выдумает что-нибудь новое». — «Что вы с ним сделали такое»? — «Милая моя, — воскликнул профессор, — с ним ничего не сделали. Запомни хорошенько мои слова и прикуси язычок, если, кроме вздора, он ничего молоть не может. Когда я унес Мак-Белля после нашей драки в столовой, я сделал это, чтобы полечить его — ведь ты сама видела, что он был в обмороке. При падении он сильно расшиб себе голову; вот происхождение его раны и сумасшествия. Вот и все. Поняла?»

Я замолчала, хотя была убеждена, что если твой дядюшка не прикончил Донифана, то только из боязни ответственности перед его семьей и перед судом.

В тот же день они привели его в замок. Голова его была вся в повязках… Он меня не узнал…

Но я все же продолжала его любить и навещала его потихоньку.

Он быстро выздоровел, но из-за того, что его держали взаперти, он сильно потолстел. Между Мак-Беллем на фотографической карточке и Мак-Беллем желтой комнаты осталось так мало сходства, что тебе даже и в голову не пришло бы, что это один и тот же человек…

— Эмма, — проговорил я чуть слышно, — возможно ли, что ты ласкала этого идиота?

— Разве любят только за ум? Наоборот, я даже читала в каком-то романе, что Мессалина, бывшая императрицей и страстной женщиной, терпеть не могла поэтов. Мак- Белль…

— Ах, замолчи, ради Бога!

— Дурень, — сказала она, — ведь теперь ты мой возлюбленный, только ты…

— Подлежит большому сомнению, — подумал я. — Ну, скажи, а относительно Клоца ты ничего не знаешь? Что с ним сделал дядя? Ты говорила об изгнании…

— Я все время была убеждена, что он его выгнал. Его поведение перед отъездом и поведение Лерна, когда он вернулся из Германии, убедили меня в этом.

— А у него была семья?

— Мне кажется, что он сирота и холост.

— А сколько времени Мак-Белль пробыл в лаборатории?

— Около трех недель… месяц.

— А его волосы были такого же белокурого цвета до происшедшей с ним перемены? — спросил я, вернувшись к своему первоначальному предположению.

— Ну конечно. Что тебе за мысли приходят в голову?

— А что сделали с Нелли?

— На следующий день после драки, я слышала, как она испускает раздирающие стоны, по-видимому, из-за того, что ее разлучили с хозяином. По словам твоего дяди, она теперь находится в псарне вместе с другими собаками: «на своем настоящем месте», — добавил Лерн. Ей удалось вырваться оттуда только как-то недавно ночью. Может быть, ты слышал это. Бедная Нелли, как она скоро разыскала Мак-Белля… Часто случается, что она воет по целым ночам. Не весело ей теперь живется…

— Скажи же мне, — спросил я, — каково твое мнение, какие выводы ты делаешь из всего этого? Что тут так тщательно скрывают? Где правда? Допускаешь ли ты возможность сумасшествия, как последствие падения и ушиба?

— А почем я знаю? Все может быть. Но я догадываюсь, что в лаборатории проделываются такие отвратительные вещи, при виде которых можно сойти с ума. Донифана туда никогда не пускали. Может быть, он увидел там что-нибудь до того омерзительное…

Я вспомнил о шимпанзе и об ужасном впечатлении, произведенном на меня его смертью. Эмма могла быть права. История с обезьянкой подтверждала ее гипотезу. Но может быть, вместо того, чтобы искать разгадку каждой тайны в отдельности, правильнее было бы перенестись за четыре года тому назад, вернуться к тому критическому времени, когда скопилось столько странных происшествий? Не вернее ли было исследовать то загадочное время, когда сразу захлопнулось столько дверей, чтобы найти один общий ключ для всех вместе?

Из-под стеганого одеяла высунулась маленькая, белая, розовая ножка и блеснула, как драгоценность на шелке футляра.

— Черт возьми, милая барышня, неужели вы пользуетесь для ходьбы этой маленькой очаровательной штучкой с полированными и накрашенными, как японские кораллы, ногтями? Эта живая и боящаяся щекотки игрушка, пугающаяся кончика усов?.. Какая неосторожность!..

Маленькая ножка вернулась в свое большое саше. Но как ни мила, как ни быстра, как ни очаровательна была эта ножка, она по закону противоречия напомнила мне о другой: о той ноге, которая торчала на лужайке — я был убежден теперь, что там был кто-то зарыт, на этом проклятом кладбище — на этой светлой лужайке.

И вдруг мне показалось, что я нахожусь в потемках, где со всех сторон меня подстерегает опасность или западня.

— Эмма! А что, если мы убежим?

Она отрицательно помотала своей взлохмаченной головкой.

— Мне это уже предлагал и Донифан… Нет! Лерн обещал меня озолотить. Кроме того, в день твоего приезда, он поклялся мне, что убьет меня, если я его обману, или сбегу. Давно уже я знаю, что он может сдержать свое первое обещание, а с некоторого времени я чувствую, что он способен сдержать и второе…

— Действительно, Эмма, когда он нас представлял друг другу, я прочел в твоих глазах безумный страх смерти.

— … А кроме того, — продолжала она, — мы можем скрыть нашу любовь, но не можем утаить бегство. Нет, нет! Останемся здесь и будем смотреть в оба. Будем осторожны, но не будем терять времени даром!

А так как времени было немного, то мы им и воспользовались.

Был пятый час, когда я покидал мою ненасытную любовницу, чтобы направиться обратно в Грей-л’Аббей. Эмма не могла проститься со мной: мурлыкая и потягиваясь, как кошечка, она лениво и медленно возвращалась к действительной жизни из страны любовных грез.

БЕЗРАССУДСТВО

Я помчался в Грей во всю прыть. Праздник был в полном разгаре. Развеселившаяся толпа преследовала меня насмешками и ругательствами.

На вокзальных часах было пять часов. Я воспользовался свободным временем, чтобы приготовиться к дядиному осмотру. Мне хотелось, чтобы он легче попал в те сети, которые он сам мне расставил, требуя от меня изготовления составной части, бывшей у меня в запасе в целом виде. Нарядившись в синюю блузу механика, замазав лицо и руки, вытащив из ящика инструменты и перерыв в них все, я вынул слегка новый карбюратор, ударив его в нескольких местах молотком и перепачкав его салом.

Несколько царапин пилкой, проведенных где попало, окончательно придали ему грубый и неотесанный вид вещи, только что вышедшей из кузницы.