Витторио-вампир

– Полно тебе, успокойся, юноша, – снисходительно произнес Старейший. – Мне и без того ясно, что твоя доблесть выходит за рамки чести и здравого смысла.

– Нет, неправда! Ваши прегрешения передо мной требуют, чтобы я сражался с вами до последнего вздоха – с каждым из вас.

Я обернулся к раскрытой двери. Упорно не прекращавшаяся, назойливая музыка доводила меня до изнеможения, а от всего, что со мной произошло за последнее время, голова просто шла кругом.

– Почему снизу доносится такой невообразимый шум? Это что, кровожадная расправа?

Трое бородачей расхохотались.

– Ну, можно сказать, ты недалек от истины, – пророкотал один из них глубоким басом. – Мы представляем Двор Рубинового Грааля – так нас называют. Однако мы предпочитаем, чтобы ты использовал латинское или французское наименование – как произносим его мы сами и как надлежит произносить.

– Двор Рубинового Грааля? – недоуменно переспросил я. – Кровопийцы, тунеядцы, кровососы, пьяницы – вот вы кто! Что такое «Рубиновый Грааль»? Кровь?

Я старался воссоздать в памяти то ощущение, которое испытывал каждый раз, когда она впивалась зубами мне в шею, но не поддаваться при этом завораживающей силе сопутствовавшего укусу видения… Тщетно! Меня неотступно преследовало захватывающее воспоминание, уносящее в сказочную даль, – восхитительное воспоминание о цветущих лугах и прикосновениях ее нежных грудей.

– Кровопийцы! Рубиновый Грааль! Именно так вы поступали со всеми несчастными, со всеми, кого похищали? Пили их кровь?

– Так о чем же ты просишь меня, Урсула? – Старейший устремил на нее многозначительный взгляд. – Как могу я сделать подобный выбор?

– Но, Годрик! Взгляни – ведь он храбр, прекрасен и могуч. Годрик, если только ты скажешь «да», никто и словом не возразит. Никто не задаст ни одного вопроса. Пожалуйста, умоляю тебя, Годрик. Разве я когда-нибудь просила тебя?..

– Просила о чем? – перебил я, переводя взгляд с ее несчастного, убитого горем лица на Старейшего. – Чтобы мне сохранили жизнь? Об этом ты просила? Лучше бы ты убила меня!

Старик понимал меня. Ему не надо было ничего объяснять. В подобных обстоятельствах я не мог рассчитывать на милосердие. Мне оставалось только броситься в бой и любыми способами уничтожать их, одного за другим.

Внезапно, словно окончательно утратив терпение, Старейший с удивительным проворством поднялся во весь рост и, величественно шурша красными одеждами, направился в мою сторону. Крепко ухватив за ворот, он, как пушинку, протащил меня за собой через анфиладу сводчатых арок до площадки каменной лестницы.

– Взгляни вниз, на Двор, – сказал он.

Огромный зал поражал своими размерами. Выступ, на котором мы стояли, тянулся по всему периметру ограждавших помещение стен. А внизу не было ни пяди голого камня – все было роскошно задрапировано великолепными портьерами из затканной золотом ткани цвета бордо. За длинным столом сидели нарядные кавалеры и дамы. Вся их одежда была сшита из тканей цвета красного бургундского вина – такова, видимо, здешняя традиция, – хотя… нет, то был цвет крови, а не вина, как мне подумалось сначала. Деревянный стол перед ними был пуст – ни единого блюда с едой, ни одного бокала с вином. Однако все они выглядели вполне довольными и, занимаясь светской болтовней, с интересом наблюдали за танцовщиками, занимавшими все свободное пространство и искусно плясавшими на толстых коврах, как если бы им доставляло удовольствие именно это ощущение надежного покрытия под скользящими подошвами туфель.

Под звуки ритмической музыки танцовщики с блеском исполняли целые каскады арабесков. В их костюмах органично сочетались самые разнообразные национальные стили – от типично французского до вполне современного флорентийского. Однако во всех узорах украшений обязательно присутствовали либо аппликации из кружков красного шелка, либо вытканные на красном фоне цветы или какие-то другие фигуры, весьма напоминающие звезды и полумесяцы, – я не смог толком разглядеть.

То была мрачноватая, но завораживающая картина: одежды одного и того же сочного цвета, оттенки которого варьировали между отвратительно гнилостным цветом крови и потрясающим, великолепным алым.

Я обратил внимание на изобилие канделябров, подсвечников, факелов. Как просто было бы превратить в пылающий костер все эти гобелены и портьеры! Интересно, думал я, загорелись ли бы при этом и они сами, как сгорают на кострах ведьмы и еретики.

– Витторио, прояви благоразумие, – услышал я шепот Урсулы.

Как бы ни был тих ее шепот, один из тех, кто был внизу, оглянулся. Он восседал в центре стола, на почетном месте, а его стул с высокой спинкой напомнил мне тот, который занимал дома отец. Человек взглянул на меня – белокурый, похожий на косматого, которого я сразил в бою, но у этого длинные локоны, веером рассыпавшиеся по широким плечам, были ухожены и шелковисты. Он выглядел гораздо моложе моего отца, но много старше меня самого, и лицо его отличалось той же невероятной мертвенной бледностью, что и лица остальных. Жесткий взгляд холодных синих глаз на мгновение задержался на мне, потом вновь обратился в сторону танцующих.

Казалось, все вокруг дрожит в такт колебаниям яркого пламени. Дым разъедал глаза. Внезапно я осознал, что фигуры, вытканные на гобеленах, отнюдь не благородные дамы и единороги, которых я видел в комнате, убранной в утонченном французском стиле, но сами демоны, танцующие в аду. Чуть ниже каменного выступа, опоясывающего зал, были высечены изображения ужасных горгулий, а капители разветвляющихся колонн, подпиравших потолок над нашими головами, украшало множество демонических крылатых тварей, вырезанных из камня.

Дьявольские создания гримасничали и ухмылялись со всех стен. На одном из гобеленов громоздились друг над другом все круги ада, описанные самим Данте.

Я внимательно рассматривал сияющую, ничем не покрытую столешницу. Голова шла кругом, меня тошнило, сознание мутилось.

– Ты можешь считать себя полноправным членом нашего Двора, раз она того просит, – сказал Старейший, сурово подталкивая меня к перилам, не позволяя мне высвободиться, не позволяя даже обернуться. Его голос, лишенный всяких эмоций, звучал спокойно и неторопливо. – Она желает, чтобы мы ввели тебя в наш Двор в награду за то, что ты умертвил одного из нас, такова логика ее мышления.

Он задумчиво окинул меня с ног до головы холодным взглядом. Прикосновение руки, державшей меня за ворот, не казалось ни жестоким, ни грубым.

Во мне бушевала буря невысказанных ругательств и проклятий, но вдруг… я осознал, что куда-то падаю…

Мощным броском Старейший перекинул меня через перила балкона, и через мгновение я оказался внизу, на толстом ковре, где меня рывком поставили на ноги.

Танцовщики посторонились, и мы предстали перед лицом Властителя, восседавшего на стуле с высокой спинкой. Резные деревянные фигуры его королевского трона, разумеется, были исполнены чувственности, плотского вожделения и злобы.

Черное дерево было тщательно отполировано и источало запах масла, который смешивался с благовониями, курившимися во множестве светильников, а пламя факелов слегка потрескивало.

Музыка смолкла. Поначалу я даже не заметил, где именно располагается оркестр, а когда наконец увидел его – очень высоко, на отдельном небольшом балкончике, – мне бросились в глаза все та же бледная фарфоровая кожа и убийственная жестокость в устремленных на меня взглядах. Все музыканты были мужского пола, худощавого телосложения, скромно одетые и, как мне показалось, очень испуганные, как будто предчувствовали что-то недоброе.

Я взглянул на Властителя – истинное воплощение красоты и величия. Он не шевельнулся и не проронил ни звука. Густые светлые волосы, зачесанные со лба назад, падали на плечи, как я заметил еще раньше, длинными непокорными шелковистыми локонами.

Его наряд выглядел весьма старомодно: просторное бархатное огненно-красное одеяние – но не солдатская рубаха, а нечто более похожее на мантию, – отороченное в тон темным мехом, из-под которого до самых кистей длинных рук спускались богато отделанные пышные рукава, расклешенные ниже локтей. На шее Властителя висела огромная цепь из медальонов – каждое тяжелое звено представляло собой богато оправленный в золото неограненный рубин, красный, как и вся его одежда.