Темная материя

— Где этот актер…

— Ну да, он адвоката играл…

— И Скаут была его дочкой…

— Дьявол, — сказал Олсон. — В общем, ты тоже не помнишь.

— Да я помню, но… не помню, — сказал я недовольно.

Настроение уже не казалось испорченным. Общая неудача поставила нас в равное положение, и этот знак старения Олсона помог воскресить в моей душе открытого и обаятельного юношу, которым был Кроха. Полное безмятежного благоденствия, расцвело передо мной прошлое.

Хором мы воскликнули:

— «Убить пересмешника».

И расхохотались.

— Позволь спросить, — начал я. — В чем тебя обвинили?

Олсон взглянул на потолок, вытянув тощую, в морщинах шею, похожую на какой-то несъедобный экологически чистый овощ в магазине диетических продуктов.

— Меня обвинили и признали виновным в высказывании грубых непристойностей в адрес молодой женщины. Так называемая жертва была восемнадцати лет от роду, вместе со мной она участвовала в неформальной программе исследования. Пару лет я занимался эротическим оккультизмом. Начал с группой из десяти-двенадцати человек, потом она уменьшилась почти вполовину, знаешь, как это бывает, а под конец остались я да Мелисса. В общем, нам удалось продлить акт до бесконечности. К несчастью, она проболталась об этом подвиге своей мамаше, и та просто взбесилась и подняла шум на всю вселенную. В итоге полиция нравов Блумингтона взяла меня тепленького прямо в бесплатной служебной квартире и отвезла в участок.

Олсон снова взглянул на дверь.

— Индиана, оказывается, самый ханжеский штат в Америке.

— Ты сидел в тюрьме штата Индиана?

— Начал в Терре-Хот, затем перевели в Льюисбург, Пенсильвания. Через шесть месяцев отправили сюда, в Пекин, Иллинойс. Им доставляет удовольствие выбивать человека из равновесия. Но я могу заниматься своим делом в тюрьме с таким же успехом, как и в любом другом месте.

Прибыли кальмары. Мы взялись протыкать жареных моллюсков и отправлять в рот. Дон Олсон откинулся на спинку стула и застонал от удовольствия.

— Наконец-то нормальная еда! Тебе не понять.

Я согласился: мне не понять.

— Дело? Что за дело? Что можно делать в тюрьме?

— Общаться с заключенными. Учить по-другому думать о том, что они сделали и где оказались.

Олсон вновь принялся за еду, но объяснений не прервал. Кусочки кальмаров и теста иногда выскакивали у него изо рта. Взгляды на дверь словно расставляли знаки препинания в предложениях.

— Ну, что-то вроде социальной помощи.

— Социальной помощи.

— Плюс старые заклинания от порчи, — сказал Олсон, пошевелив растопыренными пальцами. — Пока не зашкварчит, стейка не продашь.

Эшли забрала тарелку Олсона, постаравшись не подходить близко к нему. Вернувшись с маленьким, но тяжело груженным подносом, она пустила по столу тарелки с изяществом крупье.

Олсон отхватил ножом кусок свиной отбивной и поднес ко рту.

— Ух, — сказал он, чуть пожевав, — обалдеть… Здесь ребята знают, как готовить свинью, ага.

Он перестал ухмыляться, проглотил.

— Когда мы все влюбились в Спенсера Мэллона, Минога была вместе с Гути, Ботиком и мной. А вот почему не было тебя, я никогда не понимал. С нами тебя не было, но ты наверняка слышал обо всем.

— Не обо всем, — сказал я. — Но я просил тебя прийти сюда не только поэтому.

Олсон дал знак официантке освежить напитки и еще разок взглянул на дверь.

— Я так думаю, ты тогда просто решил оставаться в стороне. А по сути, мне, во всяком случае, так запомнилось, тебе было страшно от всего, чем мы занимались.

— Я не видел смысла изображать из себя студента колледжа. Особенно Гути, бог ты мой. А от вашего «гуру» меня просто воротило.

Я смотрел, как Олсон ест. Потом разрезал гигантский гамбургер и откусил небольшой кусок от истекающей соком половинки.

— Мэллон наслал проклятие на всех вас, включая мою жену.

Олсон уставился на меня. Словно включили мощный аккумулятор, словно внезапно ожила статуя.

— Господи, да ты все еще ломаешь голову над этим. И все так же дрожишь от страха. — Он покачал головой, улыбаясь. — Ты в самом деле полагаешь, что существует разница между благословением и проклятием? Если так, ты очень меня удивишь.

— Брось, — сказал я, отчасти застигнутый врасплох его проницательностью. — Ты-то хоть не корми меня мэллоновской туфтой.

— Называй как хочешь, — сказал Олсон, переключая все внимание на свежую «Маргариту». — Но я б сказал, те же принципы разделяю и я. И Минога.

— Я же просил: Ли Труа.

— Как скажешь.

Я резал огромный гамбургер, не спуская глаз с Дона Олсона. Я пытался понять, как далеко он зашел.

— Ты попал в тюрьму из-за благословения Мэллона?

— Благословение Спенсера помогло мне заниматься тем, чем я хотел, сорок лет, не считая времени в заключении.

Что-то будто толкнуло меня:

— В Пекине федеральная тюрьма. Что там может делать осужденный за половое преступление?

— Не совсем так. — Олсон странно улыбнулся. Еще один взгляд мне за плечо. — Вообще-то не Мелисса Хопгуд засадила меня туда. Назовем это финансовым просчетом.

— Налоговое управление?

Налоговое мошенничество — слишком скучно для человека, который когда-то был геройским Крохой.

Олсон от души наслаждался, набив рот свининой. Я заметил, что он принимает решение, пока жует.

— Ошибка состояла в том, что механизм, который мы использовали, чтобы делать деньги, оказался чертовски ненадежным.

Он ухмыльнулся и поднял руки: попался.

— Мелисса знала одного парня. Оказалось, что он был кем-то вроде посредника, классный координатор. Из серьезной семьи. Много денег плывет в страну, много уплывает. Помоги я ему со сбытом, я бы заработал достаточно, чтобы уйти от дел и тихо-мирно поселиться где-нибудь. Я даже подумывал написать книгу.

Он подмигнул мне.

— А сплетни об эротической магии были, кстати, чистой правдой, и Мелисса на самом деле выболтала все толстой Мэгги Хопгуд обо всех своих оргазмах, но добавила кое-что о нашем плане по сбыту, вот почему одним холодным-холодным утром за мной пришли.

— Торговля наркотиками.

— Скажем, моя схема быстрого обогащения не сработала. С этого дня становлюсь честным тружеником и добрым другом.

— А теперь можно к делу?

Дон Олсон положил вилку и нож. На его тарелке оставались лишь кость, узелок хряща и следы соуса.

— Минуту назад ты сказал, что тебя все еще интересует Спенсер и былые времена.

Я промолчал.

— А у Миноги не пробовал узнать, что случилось тогда на лугу?

Я продолжал молчать.

— Неудивительно. Та еще темка… Вы, ребята, наверное, наобщались с полицией на всю жизнь.

— Нас в основном расспрашивали о Ките Хейварде. Были ли у него враги — все в таком духе. Единственное, что я знал, так это то, что моя подруга на дух его не переносила. О чем я, естественно, промолчал.

— Гути его тоже ненавидел.

— А Спенсер говорил что-нибудь о Хейварде?

Теперь настал черед Олсона подвесить вопрос в воздухе.

— Я провел небольшое исследование и выяснил кое-что очень интересное. Ты помнишь, году в шестидесятом было много шума о Сердцееде?

— Хейвард не мог быть Сердцеедом, — уверенно заявил Олсон. — Он не по этим делам.

— Я и не говорю, что он. Но он имел отношение к убийствам, и у меня ощущение, что он как-то повлиял на случившееся там, на лугу.

— Поспрошай для верности у нашей распрекрасной мисс Тэнг [22], — сказал Олсон.

Он уставился в потолок.

— Ну а мне, чтоб снова встать на ноги, нужна, скажем, тысяча долларов. — Он ухмыльнулся. — Сумма, разумеется, на твое усмотрение.

— По пути ко мне домой можем остановиться у банкомата. Верно: сумма на мое усмотрение.

Я дал знать официантке, что готов расплатиться. Она принесла счет, и я вручил ей кредитку. Олсон откинулся на спинку стула и скрестил на груди руки. Он не сводил глаз с моего лица. Наверное, это стоило ему усилий, поскольку следить за дверью он не мог. Я забрал квитанцию, оставил чаевые и поднялся на ноги. Олсон продолжал изучать меня.