Имаджика: Пятый Доминион

Человек покачал головой, и даже с другой стороны улицы, сквозь пелену мокрого снега, Миляге было видно, какое отчаяние и смятение отразились на его лице. Он не знал, почему при виде этого выражения все внутри у него сжалось. Ступив ногой в воображаемую реку, он начал пересекать улицу. Выражение на лице убийцы изменилось: отчаяние уступило место недоверию, а недоверие сменилось ужасом, словно Миляга совершал нечто немыслимое, невыносимое. Когда Миляга оказался на середине дороги, мужество оставило Пая. Качание головой перешло в яростный припадок отрицания, и, откинув голову назад, он испустил странный стон. Потом он снова начал пятиться от объекта своего ужаса — Миляги, — словно в надежде раствориться в пустоте. Но если и существовала в мире магия, способная помочь ему в этом (а в этот вечер Миляга вполне был в состоянии в это поверить), то убийца ею не владел. Но его ноги были способны на еще большие чудеса. Как только Миляга достиг другого берега реки, Пай-о-па повернулся и пустился в бегство, перескочив через стену парка и, судя по всему, совершенно не заботясь о том, какая площадка для приземления ожидает его с другой, недоступной взору стороны.

Продолжать преследование было бессмысленно. От холода кости Миляги заболели еще сильнее, а в таком состоянии путешествие через два квартала обратно к квартире Юдит неминуемо будет долгим и болезненным. К тому времени, когда это путешествие было окончено, вся его одежда промокла до нитки. Go стучащими, зубами, кровоточащим ртом и прилипшими к голове мокрыми волосами, он подошел к подъезду, являя собой зрелище жалкое и непривлекательное. Юдит ждала его в вестибюле вместе с пристыженным консьержем. Увидев Милягу, она немедленно бросилась ему на помощь. Состоявшийся между ними обмен репликами (Сильно ли ты пострадал? — Нет. — Удалось ли убийце сбежать? — Да.) был краток и конструктивен.

— Пойдем наверх, — сказала она, — Тебе необходима кое-какая медицинская помощь.

3

Сегодняшняя встреча Юдит и Миляги была до того переполнена драматическими событиями, что ни с той, ни с другой стороны никаких дополнительных изъявлений чувств не наблюдалось. Юдит ухаживала за Милягой со своим обычным прагматизмом. Он отказался от душа, но вымыл лицо и пострадавшие конечности, осторожно очистив ладони от песка и мелких камешков. Потом он переоделся в сухую одежду, которую она отыскала в шкафу Мерлина, хотя, надо заметить, Миляга оказался выше и худее отсутствующего хозяина. После этого Юдит спросила, не хочет ли он, чтобы его осмотрел доктор. Он поблагодарил ее и отказался, уверив, что с ним все в порядке. Так оно и было: умывшись и переодевшись во все сухое, он вновь был в форме, несмотря на боль от ушибов.

— Ты позвонила в полицию? — спросил он, стоя на пороге кухни и наблюдая за тем, как она заваривает «Дарджилинг».

— Смысла нет, — сказала она. — Они уже знают о существовании этого парня. Может быть, я попрошу Мерлина, чтобы он им позвонил попозже.

— Это уже вторая попытка? — Она кивнула. — Ну, если это тебя может успокоить, я думаю, что она окажется последней.

— Почему ты так считаешь?

— Потому что он выглядел так, словно готов был броситься под машину.

— Не думаю, что это причинило бы ему особый вред, — заметила она и рассказала о происшествии в Виллидже, закончив описанием чудесного исцеления.

— Он должен был погибнуть, — сказала она. — Его лицо было разбито… даже то, что он встал на ноги, уже было чудом. Сахар, молоко?

— Пожалуй, плесни чуточку скотча. Мерлин пьет?

— Да, но он не такой знаток, как ты.

Миляга рассмеялся:

— Так вот как ты меня рекомендуешь? Миляга-алкоголик?

— Нет. Честно говоря, я тебя вообще никак не рекомендовала, — сказала она в некотором смущении. — Конечно, я наверняка упоминала о тебе мимоходом в разговорах с Мерлином, но ты… как бы это сказать… ты — моя греховная тайна.

Этот отзвук разговора на холме заставил его вспомнить о человеке, чье поручение он здесь выполнял.

— Ты говорила с Эстабруком?

— С какой это стати?

— Он пытался связаться с тобой.

— Я не желаю с ним разговаривать. — Она опустила его чашку на столик, отыскала бутылку скотча и поставила ее рядом. — Угощайся.

— А ты не хочешь глоток?

— Только чай, виски не хочу. У меня в голове и так черт знает что творится. — Она вернулась к окну, чтобы взять чашку. — Я ничего не понимаю, — сказала она. — Для начала — откуда здесь взялся ты?

— Я не хотел бы, чтобы мои слова звучали напыщенно, но мне действительно кажется, что перед этим разговором тебе лучше присесть.

— Да объясни ты мне, что происходит, — сказала она, и в голосе ее зазвучали обвиняющие нотки. — Как долго ты следил за мной?

— Всего лишь несколько часов.

— А мне показалось, что я видела, как ты следил за мной пару дней назад.

— Это был не я. До сегодняшнего утра я был в Лондоне.

Это известие ее озадачило.

— Так что ты знаешь об этом человеке, который хотел меня убить?

— Он сказал, что его зовут Пай-о-па.

— Плевать я хотела на то, как его зовут, — сказала она, окончательно отбросив напускную сдержанность. — Кто он? Почему он хотел мне зла?

— Потому, что его наняли.

— Что?

— Его нанял Эстабрук.

Нервная дрожь прошла по ее телу, и она расплескала чай.

— Чтобы убить меня? — сказала она. — Он нанял человека, чтобы убить меня? Я тебе не верю. Это безумие.

— Он сходит с ума по тебе, Юдит. Он сделал это, потому что не хотел, чтобы ты принадлежала кому-то другому.

Она поднесла чашку ко рту, сжимая ее обеими руками, и костяшки ее пальцев были такими белыми, что удивительно, как это фарфор не треснул в ее руках, словно яичная скорлупа. Она сделала глоток; лицо ее помрачнело.

— Я тебе не верю, — повторила она, но на этот раз более решительно.

— Он пытался связаться с тобой, чтобы предупредить тебя. Он нанял этого человека, а потом передумал.

— А откуда ты-то это знаешь? — Вновь обвинительные нотки послышались в ее голосе.

— Он послал меня, чтобы предотвратить беду.

— И тебя тоже нанял, да?

Не так-то приятно было услышать это из ее уст, но он ответил правду: да, он действительно был всего лишь наемником. Выходило так, словно Эстабрук пустил по следу Юдит двух собак, одна из которых несла ей смерть, а другая — жизнь, и предоставил судьбе решать, какая из собак схватит ее первой.

— Пожалуй, я тоже выпью, — сказала она и двинулась к столу за бутылкой.

Он встал, чтобы налить ей виски, но малейшего его движения было достаточно, чтобы она замерла, и он понял, что она боится его. Он протянул ей бутылку, но она не взяла ее.

— По-моему, тебе надо уйти, — сказала она. — Скоро вернется Мерлин, и я не хочу, чтобы ты был здесь…

Он понимал причину ее нервозности, но почувствовал себя обиженным этой переменой тона. Пока он ковылял назад под мокрым снегом, крохотная часть его души надеялась на то, что ее благодарность выразится в объятии или хотя бы в нескольких словах, которыми она даст ему понять, что он ей небезразличен. Но преступление Эстабрука запятнало и его. Он не был спасителем, он был агентом ее врага.

— Если ты так хочешь, — сказал он.

— Именно так я и хочу.

— Последняя просьба. Если ты сообщишь полиции об Эстабруке, то, пожалуйста, не упоминай обо мне.

— Почему? Ты что, опять работаешь с Клейном?

— Давай не будем вдаваться в этот вопрос. Просто представь себе, что ты меня не видела.

Она пожала плечами:

— Ну что ж, я могу исполнить твою просьбу.

— Спасибо, — сказал он, — Куда ты положила мою одежду?

— Она еще не просохла. Почему бы тебе не остаться в этой?

— Не стоит, — сказал он, не в силах удержаться от крошечного укола. — Черт его знает, что Мартин подумает.

Она не удостоила его ответом, и он ушел переодеваться. Одежда его висела на горячей батарее в ванной комнате. Она стала немного теплее, но, погружаясь в ее мокрые глубины, он чуть было не отказался от своего упрямства и не остался в одежде ее любовника. Чуть было, но не совсем. Переодевшись, он вернулся в гостиную и увидел, что она снова стоит у окна, словно ожидая возвращения убийцы.