Ритуал

Эрик рассчитывал на более раннее нападение. Его клинок прошел между ребер Тины и распорол сердце. Девушка не успела даже вскрикнуть, лишь с силой выдохнула. Ее дыхание окружило его белым облачком, ее взгляд, буйный и полный неверия одновременно, погас, тело обмякло, и руки бессильно упали в снег.

Запах ее теплого дыхания не отпускал его. Недавно она съела шаурму, выкурила сигарету и попыталась скрыть ее вонь жвачкой. Коричной.

На мгновение Эрик пожалел, что отнял у нее жизнь. Но Тина была далеко не симпатичным подростком, заблуждавшимся в лесу. Она — одна из них, она подвергла бы опасности других людей и дальше распространила бы заразу.

Из темно-серых туч над Мюнхеном валил снег, над зелеными елями пролетела стая ворон, громко каркая, словно жалуясь, что он убил девушку.

Он еще раз ее осмотрел. Именно такие мгновения он ненавидел больше всего. Мгновения, когда он вынужден убивать. Убивать таких тварей, как Тина.

— Фов, — негромко сказал он и, вытащив у нее из груди кинжал, вытер его снегом. Во всяком случае, в его расследовании появилась отправная точка.

Эрик отнес труп к машине, собрал одежду Тины и вернулся назад к развалинам виллы. Девушку он стащил вниз по ступенькам на кухню — а там застыл как вкопанный.

Из потайного подвала вздымалось облако едкого дыма, Эрик закашлялся, чертыхаясь: тут все же кто-то побывал, воспользовавшись тем, что он отвлекся погоней за Тиной.

Уронив труп на плиты, Эрик спустился по ступенькам к сейфовой двери. Он совершил ошибку, не заперев ее.

— Проклятье! — пробормотал он.

Осторожно переступив порог лаборатории, он щелкнул выключателем. Лампы в потолке не загорелись, ведь электричества не будет, пока он не включит аварийный генератор. Свет от карманного фонарика лег на хаотичную мешанину из обломков тлеющей мебели и дымящихся предметов обстановки. В целом подвал напоминал трехмерную картину Сальвадора Дали. В одночасье погибли все записи отца.

Эрик постарался оценить размах разрушений. Повсюду валялись осколки стекла. Едкая вонь, шипение, дыры в бумагах, CD-дисках и дискетах говорили о том, что тут разлили несколько литров кислоты. Эрик осторожно переступал через лужи на полу. Кислотный коктейль оказался действеннее зажигательных бомб. От обширной базы данных, собранной его отцом, не осталось ничего, пригодного к использованию.

В задней части подвала располагалась маленькая химическая лаборатория, сейчас разгромленная, реагенты из раздавленных колб, смешавшись с кислотой, не оставили ничего, кроме странного стеклянного пузырька, который Эрик нашел под обломками на полу. Эрик замер. Пузырек был самой большой ценностью семьи, много большей, нежели все имущество в разных странах. И тем не менее враги просмотрели пузырек, вероятно, потому, что на первый взгляд он был пуст — лишь толика какого-то засохшего вещества на дне. Рядом с пузырьком лежала почти разложившаяся от кислоты записка. Эрик поднял и то, и другое. Все это он спрячет в надежной банковской ячейке.

Ядовитая вонь жгла легкие. Пора уходить. Затащив труп Тины в подвал, он бросил его там. Как только ядовитые пары развеются, он вернется, чтобы еще раз обыскать лабораторию и избавиться от тела.

Устало он активировал ловушки, задвинул на место купонный шкаф и сел в «порше». Кто бы тут ни побывал, он постарался уничтожить записи отца Эрика и его предков. Последнего охотника из семьи фон Кастеллей этот неизвестный счел, по всей очевидности, меньшей опасностью.

Эрик вернулся в отель в центре Мюнхена, чтобы принять душ и пообедать. После он позвонит нескольким информаторам отца или свяжется с ними по электронной почте, что-бы разузнать что-нибудь об этом Фове. На охоту он сегодня больше не пойдет, сегодня пролилось достаточно крови.

Припарковав «кайен» в подземном гараже, он поднялся на лифте, решительно не обращая внимания на хорошенькую даму, вошедшую с ним кабину. Его преследовало воспоминание о погасшем взгляде Тины. То, что он умел убивать, еще не означало, что смерть ему безразлична. Совсем наоборот.

В номере он сорвал с себя оружие и одежду, принял душ и как был голый растянулся на кровати. Заложив мускулистые руки за голову, примяв влажные черные волосы, он лежал и смотрел в потолок.

Смерть отца, кровь и перестрелки, Жюстина, вывороченные кишки, Тина, вонь трупов, Фов, взметающийся клинок, Упуаут, исполненный ужаса плач, испуганное лицо и лязгающие клыки. Все кружилось странным водоворотом, и проанализировать, осознать происходящее он был не в силах.

Вскочив с кровати, он бросился в смежную комнату, где стоял его раскинутый мольберт. Без него он редко куда-либо выезжал.

Поспешно смешав краски, он лихорадочно рисовал, накладывая черные и красные мазки, закрашивая их желтым, белым. И не переставал, пока не освободился от разъедавшего как яд серого, не выплеснул его на холст. Задыхаясь, он отступил на шаг, чтобы осмотреть свое творение. С грунтованного холста на него смотрели два глаза, глаза Тины, в которых отражались неопределенные страхи.

Его собственные страхи.

Но потом, медленно-медленно на него снизошел покой, которого он так страстно желал. Из предосторожности он проглотил еще пару своих особых капель, опустошенно добрел до кровати и провалился в сон.

— …власти Санкт-Петербурга сообщают о чудовищном происшествии, подобного которому не зафиксировано в архивах города. Как нам сообщили, живот маленькой девочки был вспорот тупым ножом или очень толстой иглой, — говорила в камеру корреспондентка, стараясь выглядеть особенно встревоженной.

Выругавшись, Эрик сел на кровати. Предыдущий постоялец, по всей видимости, включил в телевизоре функцию будильника, и аппарат послушно исполнял свою обязанность, невзирая на то что в кровати спал другой человек. Эрик хотел уже схватить пульт управления, но тут до него дошло, о чем собственно говорит корреспондент:

— По всей очевидности, нападавший забрал с собой внутренние органы и до неузнаваемости изрезал лицо жертвы. Следователь упомянул также о вырванном горле.

— Дерьмо! — возбужденно выругался он. — Дерьмо, дерьмо, дерьмо. — Подняв трубку, Эрик набрал номер коммутатора. — Закажите мне билет на авиарейс до Санкт-Петербурга, — потребовал он. — На сегодня. Не важно, что вам для этого потребуется.

По экрану пошли изображения изувеченной девочки — размытые, чтобы не терзать зрителя излишними подробностями. Эрик рассмотрел внутренний двор, мусорные баки, опрокинутое мусорное ведро; маленький детский кулачок все еще судорожно сжимал его перепачканную кровью ручку.

— …создана специальная комиссия. В ответ на наши вопросы мэр Санкт-Петербурга подчеркнул, что Северная Венеция остается безопасным городом и что чудовищное убийство не должно отпугивать туристов. По словам мэра, в Нью-Йорке ежедневно гибнет людей больше, чем в его городе. Сильке Майр для «Ньюс Интернейшнл».

Эрик отложил расследование по делу Фова. Объявился старый друг, явно желая стать добычей.

Он позвонил домоправителю в Санкт-Петербурге и венец выполнить кое-какие поручения. Стоило положить трубку, как телефон зазвонил: портье сообщал, что ему заказан омлет на рейс в шестнадцать часов. Еще останется время отвезти картину в галерею и компенсировать Дмитрию его сумасбродства на вернисаже.

Он даже не стал заворачивать в пленку созданную вчера ночью картину, просто снял ее с мольберта и пренебрежительно бросил в багажник «кайена». Если на ней появится царапина, дыра или новая полоска, он всегда сможет заявить: «абстрактная экспрессия».

Дмитрий встретил его с русским радушием, стаканом водки, горстью изюма и покачиванием головы.

— Как ты мог так со мной поступить, Эрик? — Он указал на стену, где когда-то висела обезображенная картина. — Как ты мог создать новый стиль, а после никаких картин не прислать?

— Уже продал! — рассмеялся Эрик.

— Типографская краска на газетах еще не просохла, а коллекционеры уже начали звонить и пытаться перебить ее друг у друга. — Они чокнулись. — Жаль, что так вышло с твоим отцом.