Гид по Лысой Горе (СИ)

Внешне они практически не изменились: рога, копыта и хвосты остались прежними, а вот морды их приобрели какой-то осмысленный вид. В них словно проявились человеческие черты,  отчего они стали ещё более ужасными, как покрытые шерстью лица людей-уродов, выставленные в петербургской кунсткамере.

 При этом самая ужасная морда оказалась у чёрного козла. Выпучив глаза и отведя уши строго перпендикулярно скулам, он так напрягся, словно внутри его что-то распирало со страшной силой.

 От неимоверного напряжения неожиданно раскрылись за его спиной два огромных чёрных перепончатых крыла, заставившие потесниться суккубов в стороны.

 Вслед за этим чёрный козёл стал быстро видоизменяться. Торс его враз лишился волосяного покрова,  на груди его неожиданно выросли женские груди, а вместо мохнатого члена поднялся кверху серебристый стержень, обвитый вокруг двумя серебристыми змейками.

 Передние ноги с копытами тут же приобрели вид человеческих рук, настолько реальных, что стали видны даже татуировки на них. На правой кисти было наколото слово «запутай», а на левой – «распутай».

Внезапная вспышка света, - и во лбу его загорелась утренняя звезда.  Ещё одна вспышка света, сдвиг, -  и над головой его поднялся зажжённый факел, выросший из темечка.

Чёрный козёл поднял левую руку вверх и двумя перстами показал на небо, вернее, на бледный лик луны, проступивший на синем небосводе. Правую руку он опустил вниз и двумя перстами показал на землю, вернее, вглубь Лысой Горы.

Вероятно, светом луны ему захотелось осветить преисподнюю, а возможно, этот жест означал всем, что сейчас он одной рукой распутает то, что запутала другая.

Неожиданно чёрный козёл  опустил поднятую руку и указал ею на Димонов. В ту же секунду сатиры пришли в движение и двинулись прямо на них.

- Что это? – пятясь назад, испуганно произнёс Димон-А.

- Ясно что, - со знанием дела ответил О`Димон. - Мультики начались.

18. ЛЫБЕДЬ 

Майя и Жива между тем миновали шлагбаум, расположенный у входа на гору, прошли мимо оранжевого мусоровоза и свернули к насыпной, утрамбованной щебнем,  дороге, ведущей к гаражному кооперативу.

 Чуть далее над крышами гаражей нависали автомобильные эстакады. Оттуда доносился неимоверный гул. И тем невероятнее было услышать совсем рядом тихое журчание воды.

- Что это? – удивилась Майя.

- Сейчас увидишь, - пообещала ей Жива.

Спустившись ниже по насыпи, Майя заметила в лощине огромный трёхстворчатый бетонный коллектор. Из него по средней створке вытекала  неспешно маленькая речка, больше похожая на широкий ручей.

- Это что, Лыбедь? – округлились глаза Майи.

Жива кивнула ей.

Даже не верилось, что этот ручей мог быть знаменитой речкой, названной так в честь Лыбеди - легендарной сестры трёх братьев-основателей Киева. Но именно здесь она, запрятанная под землю и  закованная в бетонные берега на всём своём протяжении, неожиданно вырывалась на волю.

Этот был единственный участок, где на протяжении полукилометра она протекала в своём естественном русле,  получив от мэрии даже охранную грамоту как памятник природы «Древнее устье реки Лыбедь».

Как же всё течёт и меняется в этом мире, подумала Жива. Некогда полноводная, глубокая, с широким устьем, куда заходили из Днепра торговые ладьи,  а рыбаки ловили во множестве разнообразную рыбу,  река эта превратилась в наше время в сточную канаву, а живописные берега её в мусорную свалку.

Былинные берега теперь состояли исключительно из строительных и бытовых отходов, из бутылок, тряпья, консервных банок и прочего хлама, свозимого сюда, по всей видимости, годами, а зажатое между Лысой горой и насыпной дорогой русло реки напоминало грязную, зловонную канаву.

И всё же, несмотря на захламленность, эта летописная местность до сих пор представляла собой некий природный оазис посреди урбанизированного пейзажа с гаражами, железнодорожными путями  и бетонными эстакадами.

Только благодаря статусу «памятника природы» здесь сохранилась ещё уединённая сельская идиллия с поющими птичками и журчащей водой.

В первый момент Майе здесь так понравилось, что она старалась не обращать внимания на старые автомобильные шины, торчащие из воды, и мусор, живописно повисший на ветвях деревьев.

Пластиковые кульки и тряпки висели чуть ли не в метре над водой. После сильных ливней вода здесь поднималась на метр и выше. Видимо, гаражи здесь не раз затапливало, поэтому  левый берег Лыбеди и был укреплён насыпным грунтом, в результате чего дорога стала пролегать  чуть ли не вровень с крышами гаражей.

Пройдя под высоковольтной вышкой линии электропередач, двоюродные сёстры спустились к реке. Вековые вётлы склоняли тут ветви  до самой воды. Деревья достигали такой толщины, что Майя и Жива  даже при желании не смогли бы вдвоём обхватить их руками.

Здесь, в низине было довольно тихо, если не принимать во внимание удалённый гул автотрассы. Правда, тишина эта была какая-то странная, жуткая. Здесь явно ощущалась близость Лысой горы, которая вздымалась  напротив.

На противоположном берегу почему-то валялось много мёртвых деревьев – чёрных, покосившихся, с изломанными стволами, и во всём этом мрачном угрюмом пейзаже чувствовалась какая-то заброшенность и потерянность.

Живе показалось вдруг, что она видит девушку в сером, потускневшем сарафане. Та печально сидела на тёмном камушке, грустно зажав колени руками, будто Алёнушка с известной картины Васнецова, и, пригорюнившись, глядела в тёмную воду.

- Зоя! –  позвала её Жива.

-  Где она? – обрадовалась Майя, - где ты видишь её?

Девушка в сером сарафане вдруг исчезла, как будто её и не было.

- Показалось, - вздохнула Жива.

- Зоя! Зоя! – покричала на всякий случай Майя, но ответа не последовало, лишь две серые утки, вспугнутые криком, взлетели от воды.

Двоюродные сёстры вновь поднялись на насыпную дорогу и пошли вдоль реки, глядя на тёмную, закрывающую полнеба Лысую гору

- Она  ведь жила именно здесь, на этой горе, – кивнула Жива.

 - Кто? - спросила Майя.

- Лыбедь, - ответила Жива и тут же поправилась, - княжна Лыбедь.  Она жила здесь в уединении, в отличие от своих братьев, живущих в центре Киева. И до самой смерти оставалась старой девой. Видимо, поэтому  гору эту  и назвали Девич-горой.

- Почему же она осталась старой девой?

- Считала, видно, что никто не достоин её руки и сердца. И хотя к ней сватались десятки женихов,  она всем отказывала.

- Слишком гордая была? – усмехнулась Майя.

- Скорее переборчивая, - ответила Жива. - А когда  постарела, то сама уже была никому не нужна. Сидела тут на горе, и с горя плакала, пока из слёз  её не образовалась эта  река.

- Да, поучительно.

Что-то невидимое за кустами вдруг вспорхнуло от реки, оказавшись большой белой птицей. От неожиданности девушки вздрогнули.

- Лебедь? - удивилась Майя. - Откуда здесь лебедь?

- Залетел, видно, случайно, сюда, - пожала плечами Жива, - с днепровских плавней…или с Галерного острова.

Шумно замахав крыльями, белый лебедь поднялся над вековыми вётлами, а затем скрылся за чёрной горой.

Плавное течение Лыбеди на перекате убыстрилось. Перед железнодорожным мостом, за которым начиналась автотрасса, двоюродные сёстры заметили метровую в диаметре железную трубу, выходящую непосредственно из-под толщи горы, перекинутую над рекой и зарытую в землю на другом берегу.

- Не понимаю, что может вытекать из-под горы? – озадачилась Майя.

Занятая своими мыслями, Жива неопределённо пожала плечами.

- Но скорей всего, - вдруг сказала она, - гору эту назвали Девичьей совсем по другой причине.

- По какой? – живо обернулась к ней Майя.

- Ну…возможно, потому … - помедлила с ответом Жива, -  что здесь с давних пор девушки исчезают.