Дом Полнолуния (СИ)

Нет, это даже не страшно. Это отвратительно. Это как черви во рту. Помню, приснилось мне однажды, что у меня полный рот червей, скользких, холодных, извивающихся. Я тогда заблевала всю постель, проснувшись, и все не могла успокоиться, еле доползла до душевой, долго пила вонючую воду из-под крана, и меня снова выворачивало, и так раз за разом. Мне все казалось, что это был не сон, что один из них остался еще где-то во мне и шевелится, что все они еще живы и копошатся в моей комнате на постели в луже блевотины… Брррр! Такое же чувство вызывает у меня туман. Омерзение, от которого можно умереть. Почему? Правда ли это? Мне не хочется проверять.

Туман бывает разный. Иногда он похож на грязную вату, и становится душно, душно, как будто снаружи нет воздуха, нет ничего, и туман высасывает кислород из комнат, из коридоров, из моих легких – несчастные остатки, клочки, обрывки жизни. У меня начинает звенеть в ушах, кровь бухает в висках, а в Здании тихо-тихо, как-то мертво, ветер исчезает в никуда, перестает шуршать газетами. И только в конце коридора, у лестничной площадки, начинает тихо и заунывно скрипеть дверь. Очень странно и упрямо, вот так – скрип, скрип, скрип-скрип, скрип – а потом хлопает. Будто кто-то ходит из коридора в комнату и обратно. Кто-то очень сердитый. Ходит, иногда бахает дверью, а иногда стучит в стену, очень громко, словно со злости кулаком.

Это – самые страшные вечера. Когда туман превращается в вату, Здание даже прекращает душить меня кошмарами – я все равно не сплю. Я сижу в своей комнате, закрыв дверь на задвижку и придвинув к ней стол, сижу, забившись в угол, теребя трясущимися пальцами бахрому пледа, сижу, обливаюсь потом, хватаю ртом воздух, слушаю. Слушаю, как кто-то в дальнем конце коридора скрипит и хлопает дверью, в ярости бьет по стене кулаком. Иногда дальше, тогда легче, а иногда ближе и громче, тогда я комкаю рукой плед и закусываю губу, чтобы не закричать, а сама все время смотрю на дверь. Я прекрасно знаю, что если он захочет войти, ни дверь, ни стол его не удержат. Но он не входит. А потом наступает утро. Исчезает пугающая тишина и скрип двери, возвращается ветер. Меняется туман. Первые полчаса даже чувствуется облегчение.

Раньше я думала, что для того, чтобы перестать бояться чего-то, нужно это что-то увидеть, узнать, почувствовать. Теперь я знаю, что это правило срабатывает, когда нужно начать чего-нибудь бояться. Я помню, очень ясно помню, как однажды решила узнать, кто же это ходит там, в дальнем конце коридора. Кажется, тогда я еще верила в неуловимого хозяина. Не знаю.

Я открыла дверь и осторожно выглянула в коридор. Тихо – только скрипит дверь и с легким щелчком мигает длинная лампа у меня над головой. В коридоре сумрачно, свет горит лишь местами, и то очень тускло. Дальний конец коридора полностью темен. Я еще тогда засомневалась, стоит ли идти туда, все-таки пуганая уже, зачем нарываться лишний раз… Но потом взяла себя в руки (бессмысленное, идиотское занятие) и пошла на звук. Каждый шаг давался с трудом, казалось воздух густеет все больше и больше, все тело орет, вопит, каждой клеточкой умоляет – не надо, ой, господи, не надо, не ходи, не лезь – а воздух превращается в такую же вату, как туман за окном. А еще становилось страшнее и страшнее – тоже с каждым шагом – просто так, ни с чего, без причины, какой-то животный ужас, паника. Я чувствовала, как она выходит из самого нутра и скапливается облаком вокруг меня. Я дошла до темного участка коридора – от страха начали подкашиваться ноги. Странно, звук ударов и скрип двери почти не приблизились, разве что совсем немного, и в то же время находились очень близко, буквально в метре. Там ничего не было, только страх и звуки, звуки и страх, и…

Я не выдержала и побежала оттуда, как можно быстрее, рванула, как заяц, к своей комнате, к тусклому свету мигающей лампы, к относительной безопасности. А звуки следовали за мной попятам, хлопали двери, мимо которых я пробегала, каждая, по очереди, и возле каждой кто-то бил кулаком в стену, пытаясь пригвоздить мою прыгающую тень. А потом я добежала до своей комнаты, захлопнула за собой дверь и привалилась к ней спиной, тяжело дыша. Я думала, что уже все, мне хватило бы и этого, я готова была держать дверь, если он захочет войти. Дурочка.

Дверь просто распахнулась – с такой силой, что я отлетела к дивану и сильно ударилась головой. Я видела – за дверью никого не было, но все же он находился здесь, в комнате, ходил по ней, разъяренно хлопал дверью, которая начала вдруг заунывно скрипеть. Господи, я сама привела его в свою комнату, я впустила его. Я сидела, скорчившись, у стены, я думала, что сошла с ума. И вдруг он ударил в стену, прямо у меня над головой, так, что пыль полетела. Этот удар был более чем реален. Даже если я сошла с ума, даже если мне кажется, я не хочу, не хочу, чтобы следующий попал в меня! Я вскрикнула, вскочила на ноги, кинулась к двери. Она захлопнулась с грохотом, чуть не расквасив мне лицо, и следующий удар пришелся на дверной косяк возле моего плеча. Я шарахнулась к столу, потом снова к двери, к окну, к дивану… Этот кто-то больше не стучал и не скрипел, он бил изо всей силы, почему-то опаздывал на секунду, попадая по столу, по стене, по подоконнику, по двери, по дивану… Не видел ли он меня так же, как и я его? Не знаю. Зато наверняка хорошо слышал. Я металась по комнате, пыталась выбраться, но дверь не поддавалась. Я задержалась возле нее, дергая изо всех сил ручку, услышала его, обернулась, глянула в пустоту…

Очнулась я уже утром. Вся левая сторона лица болела и, кажется, опухла, как будто мне дали добротную затрещину, а в уголке рта запеклась кровь. Голова гудела. Дверь была распахнута настежь, стол перевернут, плед валялся в углу, в куче битого стекла, возле лежащего на боку дивана. Все. Больше я не выхожу вечером навстречу скрипящей двери и чьим-то кулакам. С меня хватит.

Возможно, когда-то вот так же я не открою кому-то другому, кто появится в Здании, чтобы я больше не была – я, одна – а чтобы вот так сразу стать – мы. Возможно, все и затевалось именно для этого. Кто-то другой постучит в мою дверь, а я буду сидеть в углу, комкая плед, и бояться. Господи, тоска-то какая. Я очень часто об этом думаю. Зря. Все в Здании – зря. Знаю же, что никого здесь, кроме меня, нет, и не будет никогда. А туда же…

Да, а иногда туман похож на кисель. Грязно-белый густой молочный кисель, который стремится проникнуть в Здание, ощупывает стены в поисках щели, находит разбитые окна и затекает в коридор, медленно, с чувством собственного достоинства разливается по всему этажу и шепчет, шепчет, шепчет… У него точно есть голос – тоненький, трясущийся от постоянного смеха. И пальцы. Иногда мне кажется, что он слепой. Очень любопытный слепой, стремящийся ощупать и узнать все на свете. А все на свете – это Здание. И я в нем.

Туман всегда застает меня врасплох, и тогда начинаются гонки. Он появляется в дальнем конце коридора (кажется, все напасти приходят именно оттуда) и степенно движется в мою сторону, хихикая, заполняет собой пространство. Если я нахожусь не на своем этаже, а чаще всего случается именно так, я кидаюсь к лестнице и бегу вверх, прыгая через две ступеньки. Туман умен, он тоже устремляется вверх, и мы поднимаемся, разделенные бесконечной коробкой коридора, я – убегаю, он – догоняет. Зачем я ему? Не знаю.

На моем этаже мы появляемся одновременно: с одной стороны вылетаю я, задыхаясь больше от страха, чем от бега, с другой стороны выплывает туман, казалось бы, медлительный, но уже никто не верит в грубую сказку об инертном молочном киселе.

Моя комната – точно посередине. Вот тогда начинается самое интересное. Я несусь по коридору, путаясь в складках одежды, навстречу туману, бегу, стараясь думать только о цели, об освещенном дверном проеме, но уже ясно слышу, и с каждым шагом все четче и четче, как бормочет-хихикает белая упрямая гуща, стремительно заполняющая собой пустоту от пола до потолка, чувствую ее непреходящую жадность.

Я не знаю, что случится, если туман меня поймает, может, ничего страшного. Но надеяться на лучшее в Здании – безнадежное дело. Я не хочу пробовать. Что-то внутри подталкивает, гонит меня вперед, дает силы успеть первой. Я влетаю в комнату, захлопываю за собой дверь, хватаю плед и затыкаю им щели внизу, у порога. Я прислушиваюсь к коридорной тишине и успеваю уловить момент, когда туман добирается до моей двери, начинает ощупывать ее, гладить, бормотать что-то сам себе. Он знает, что я здесь, внутри, что я живая, теплая, что я боюсь его, что я прижалась ухом к двери и слушаю коридорную тишину. Он знает это и не уходит, долго-долго не уходит, а я мерзну. Один раз было так, что туман держался двое суток, а у меня закончилась еда. Я чувствовала его за дверью и боялась выйти, а он хлюпал и бормотал, что ему холодно. Я чуть не открыла ему дверь тогда, но вовремя спохватилась. Здесь нельзя жалеть никого и ничего. Даже себя. Себя – бесполезно.