Жестяная собака майора Хоппа

– Ты понимаешь, о чем он? – шепотом спросил инспектор Пирс.

– В общих чертах. Это волшебство.

– В каком смысле? – насторожился Седрик. – Твой приятель – экстрасенс? Вообще-то мы не одобряем таких методов…

– Экстрасенс? Что за чушь! Он…

Она замолчала.

– Я потом объясню. Когда ты сам все увидишь.

Инспектор Пирс переступил с ноги на ногу и хотел что-то сказать, но под взглядом Ариадны прикусил язык.

– Когда вы занимались музыкой, вы ведь играли на флейте? – неожиданно спросил Суонк.

Эльза вздрогнула.

– Да, я… Это важно?!

– Разумеется, если вы хотите вернуть дочь. Нужно дать ей знать, что вы не хотели ее прогонять. Чтобы она поняла, как вы ее любите и как много она для вас значит. Но слова здесь не помогут, она их не услышит. Вам придется пропустить ее через себя. Родить ее заново, из звуков музыки – той, что она писала для вас.

Он вытащил ноты и передал из Эльзе.

– Я должна это сыграть? Но… У меня нет инструмента. И я давно не репетировала, я…

Эльза не пыталась спорить и возмущаться, хотя все происходящее было, мягко говоря, странным. Но голос профессора Суонка или его слова каким-то образом загипнотизировали ее и прогнали малейшие сомнения.

– Придется попробовать. Другого выхода я не вижу, – профессор обернулся к Седрику. – Думаю, инспектор Пирс не откажет в любезности и раздобудет для нас флейту. В Филармонии наверняка есть какой-нибудь склад музыкальных инструментов.

– Флейту?! – не выдержал Седрик. – Что за фарс вы устроили? На кой черт вам понадобилась еще и флейта?

– Говоря вашим языком – для следственного эксперимента.

Привстав на цыпочки, Ариадна что-то шепнула инспектору на ухо.

– Ладно, – сдался Седрик. – Будет вам флейта…

Найти в Филармонии инструмент действительно не составило труда. Не прошло и четверти часа, как Седрик вернулся с блестящей серебристой флейтой, обернутой бархатной тряпицей.

– Пожалуйста, – он передал инструмент Суонку. – Надеюсь, вы хоть чуть-чуть понимаете, что делаете.

– Можете даже не сомневаться, – заверил его профессор. Он повернулся к Эльзе. – Вы готовы?

Женщина кивнула.

– Тогда слушайте внимательно. Играйте не останавливаясь. Не думайте об этой сюите как о музыкальном произведении – представьте ее как беседу с вашей дочерью. Постарайтесь своим исполнением передать все, что хотите ей сказать. Дать понять, что она для вас значит. Продолжайте играть, даже если вокруг будет происходить что-то кошмарное, во что вы не сможете поверить, – не останавливайтесь.

Эльза пробежалась пальцами по клапанам инструмента, затем сыграла коротенькую гамму. На лице ее появилось отрешенное выражение, словно она пыталась что-то вспомнить, но никак не могла понять, что же именно.

Ноты Марты разложили на покосившемся ржавом пюпитре. Ариадна встала сзади, чтобы в нужный момент переворачивать страницы. Некоторое время Эльза молча смотрела на листы, а затем поднесла флейту к губам.

Странно, но то, что начала играть Эльза, совсем не походило на то, что они слышали в исполнении искусственного музыканта. И дело не в инструментах – сама мелодия оказалась иной. В другой раз Ариадна сказала бы, что это абсолютно разные произведения, отличающиеся друг от друга, как день и ночь. У Эльзы сюита звучала нежнее и мягче и была наполнена странной, невыразимой словами тоской и грустью. Ариадна вдруг вспомнила о детстве и о том, что уже неделю не звонила матери…

Ариадна почувствовала, как кто-то дотронулся до ее плеча. Суонк. Не говоря ни слова, профессор указал на нотные листы. Ариадна опустила взгляд и замерла.

Нотные значки ожили на странице. Они дрожали, словно Ариадна смотрела на них сквозь подернутую рябью поверхность воды. Особо нетерпеливые перескакивали с места на место. А стоило Эльзе их сыграть, они и вовсе теряли форму. Чернильными червячками, стайкой головастиков ноты скользили по бумаге, сливаясь в ручеек и стекая со страницы. Но они не падали на пол; где-то в метре от земли повисло серое облако – темные петли извивались, расплываясь в воздухе. Так расплывается гуашь, попадая в воду. В нос ударил сильный запах лакрицы – тягучий, сладковатый аромат волшебства.

Эльза тоже заметила облако и испуганно посмотрела на Суонка. Профессор знаками дал ей понять, чтобы она продолжала играть, иначе ей же будет хуже.

Насколько Ариадна помнила сюиту, уже должен был начаться тот хаос звуков, в котором, по словам Суонка, и спрятался гиленгач. Однако же назвать звучащую мелодию бессмысленной язык не поворачивался. Наоборот – это было одно из самых красивых музыкальных произведений, которое когда-либо слышала Ариадна. В исполнении Эльзы мелодия ожила, причем оживала она в самом прямом смысле этого слова.

Облако становилось плотнее, постепенно обретая форму. Сперва это был лишь намек на человека – что-то вроде пятна Роршарха, в котором при желании можно увидеть что угодно. Но вскоре отчетливо стали видны контуры тела, появилась голова, руки, ноги… До конца сюиты оставалось три страницы.

– А у тебя усы шевелятся, – шепнул Суонк ей на ухо.

– Что?! – Ариадна хлопнула себя по щеке, и тут же чернильные полоски, точно змейки, соскользнули ей на руку.

Долго они там задерживаться не стали и, сорвавшись с кончиков пальцев, устремились к проявляющейся девочке. Какое отношение «усы» Ариадны имели к Марте Эрфурт, оставалось только гадать. Видимо, Эльза вложила в сюиту все свои горести и переживания с момента исчезновения дочери, а среди них оказался и образ Ариадны с нарисованными усами.

Две страницы… Уже не было никаких сомнений, что перед ними стоит маленькая худощавая девочка. Она еще выглядела смазанно и блекло, как на выцветшей фотографии не в фокусе. В руках девочка держала флейту.

– Мама? – голос прозвучал тише шепота.

Эльза вздрогнула.

– Не останавливайтесь, – беззвучно сказал профессор.

Марта стояла и смотрела на мать. А затем она поднесла к губам флейту и начала играть. Две мелодии слились в одну. Эльза уже не смотрела на ноты, мелодия лилась у нее изнутри. Ее флейта смеялась и пела от радости, ей вторила флейта дочери…

Ариадна не заметила, когда закончилась сюита. Несколько минут в гримерке стояла полная тишина, хотя Ариадне казалось, что она еще слышит затухающую мелодию.

– Мама? – снова сказала Марта. Голос ее зазвенел, как колокольчик. – Уже пора на сцену?

Флейта выпала из рук Эльзы. Она метнулась к дочери и схватила ее в охапку, словно боялась, что она может вновь исчезнуть. Растаять как дым, из которого она появилась. Уткнувшись лицом ей в шею, Марта шмыгнула носом.

– Думаю, нам пора, – сказал Суонк, беря Ариадну за локоть. – Наше дело сделано. Не стоит здесь задерживаться.

– Но…

Она посмотрела на нотные листы, на которых не осталось ни единого знака. Сюита исчезла или, быть может, обрела новую форму. А в золотистых волосах Марты темнели черные прядки – ровно шесть штук, по числу «усов». Ариадна усмехнулась, представив лицо Джаскониуса, когда тот увидит, что она все-таки смогла избавиться от несмываемых чернил. Интересно, если часть ее досталась этой девочке, кем бы та ни была, считается ли та теперь ее крестницей или кем-то в этом роде? И должна ли Ариадна заботиться о ней, как добрая фея?

– Да, вы правы, нам пора…

Они вышли из гримерки, тихо прикрыв за собой дверь.

– Что это было? – сказал инспектор Пирс, когда они отошли на достаточное расстояние. – Я хочу сказать… Она появилась…

Он замотал головой. Все случившееся было выше его понимания. Ариадна вздохнула: похоже, предстоит большая работа.

– На вашем месте, инспектор, я бы повременил с отчетом, – сказал Суонк. – Подождите денька три, и тогда вы точно будете знать, что это было.

– Хех, – майор Хопп усмехнулся и от души хлопнул племянника по спине. – А пока – дело закрыто! Поздравляю, Лейстрейд!

– Эльза тоже забудет, что произошло? – спросила Ариадна.

– Кто знает? – пожал плечами Суонк. – Волшебство зацепило ее очень сильно, от такого не просто избавиться. Что-то она забудет, но что-то останется с ней навсегда…