Варьельский узник

Когда гости разъезжались, Эммануэль круглые сутки занимался делами: разбирал донесения, заверял печатью и подписью документы, принимал просителей, гонцов и, конечно, много времени посвящал своему любимому детищу — карте острова. Отряды не только доставляли ему сведения о передвижениях варваров, но также составляли подробное описание местности, ее растительности и животного мира. Заботами де Лувара добрая треть до сих пор полностью неизведанной территории варваров к этому времени была достаточно детально изучена.

Тем временем обязательные ежевечерние аудиенции Олега продолжались. Большую часть времени юноша стоял, устало прислонившись к стене и закрыв глаза, погруженный в свои мысли. Эммануэль поглядывал на него, безуспешно пытаясь догадаться, о чем он думал в эти минуты,— о своем ли преступлении, о будущем или о неком Флоримоне, судьба которого так беспокоила его в бреду? Вряд ли юноша ответил бы искренне на его вопрос — он, похоже, давно принял решение нести свою ношу в одиночестве до конца.

В июле Эммануэль сдержал, наконец, свое обещание, и они отправились на Птичий остров. Дабы не создавать лишнего шума, он велел солдатам остаться невдалеке. Был отлив, и они вдвоем с Олегом двинулись дальше по песчаной косе. Эти четыре часа, которые тюремщик и узник провели отрезанные от всего мира, остались в памяти де Лувара на всю жизнь. Он рос один, без матери и товарищей, под бдительным и строгим присмотром своего отца. Слишком рано свалившееся на него бремя обязанностей повелителя одной из самых больших земель Систели заставило его очень быстро повзрослеть. И теперь здесь, на песчаном пляже, вдали от забот и проблем, Эммануэль заново переживал свое основательно подзабытое детство.

Весело крича, Олег бросал «блинчики» по воде. Вскоре их внимание привлекла лужа, окруженная крутыми гранитными глыбами. Они принялись взбалтывать ее длинной палкой, изъеденной морской солью. Де Лувар наклонился слишком сильно вперед, не успел ухватиться за протянутую руку Проклятого и плюхнулся в грязь. Когда могущественный сеньор поднялся, с головы до ног перепачканный дурно пахнущей жижей, юноша от хохота чуть не свалился вслед за ним. Не в силах терпеть подобное издевательство, Эммануэль бросился к нему и за щиколотку стащил вниз. Несколько минут они, весело хохоча, боролись в луже, как два подростка. Де Лувар оказался сильнее, но Олег был верткий как уж. Через некоторое время, чтобы не задохнуться от смеха, узник запросил пощады.

Они искупались в небольшой бухточке, смывая тину и грязь. Море ласково лизало прибрежную гальку. В душе Эммануэля зарождалось какое-то странное, воистину удивительное чувство. Никто никогда прежде не рассказывал ему, что иногда достаточно просто жить, смотреть в бескрайнее синее небо и, лежа на песке, нежиться в набегающих волнах теплого моря. Для облеченных властью такие удовольствия казались непозволительной роскошью; только кочевникам и изгоям вроде Проклятого они принадлежали по праву рождения.

— Вы хотели понаблюдать за птичьими гнездами,— вспомнил вдруг Эммануэль.

Они поднялись и, вытянув руки над головой, чтобы ветер быстрее просушил их одежду, стали подниматься вверх по песчаной косе. В какой-то момент де Лувар понял, что поднимается один, и обернулся. Олег стоял невдалеке на коленях, скорчившись от боли, опустив голову. Вид изуверского страдания в прекрасное летнее утро, такое ясное и радостное, отдался болью в сердце Эммануэля. В этот момент он отчетливо понял, что давно уже любит этого юношу, нечестивого и отверженного, как брата.

Несколько минут прошли в молчании. Затем послышался глухой стон, и Олег еще больше согнулся, коснувшись волосами песка. Де Лувар сел на корточки и принялся перебирать пальцами гальку, с тревогой поглядывая на него. Юношу трясло, с его губ сорвалось несколько криков, что в последнее время случалось крайне редко. Через мгновение он затих.

Прошло еще несколько минут, прежде чем осужденный поднялся, побледневший и осунувшийся.

— Птичьи гнезда...— Слова давались ему с трудом.

Эммануэль приблизился к нему и протянул руку, помогая встать:

— Проклятие...

— Согласен,— кивнул юноша.

Прошло еще несколько минут. Радостное настроение возвращалось к ним вместе с румянцем на щеках Олега.

— Нам лучше на время поменяться местами, мне надо перевести дух. Недельку вы поносите браслет, потом снова я.

— Вы не поверите, но у меня нет такого желания,— улыбнулся Эммануэль.— Мне вполне хватает собственных поводов для головной боли.

— А их много?

— Достаточно.

— Я знаю: Рилор.

— И не он один. Вы тоже.

Почти час они добирались до Птичьего берега, о котором говорилось в вельтских манускриптах. Он был весь усеян гнездами —от прибрежной галечной полосы до скальных вершин. Многие уже пустовали, но птенцы еще учились летать, и птицы по-прежнему держались поблизости. Они летали вокруг тысячами. .

Путники решили не подходить слишком близко, чтобы случайно не спугнуть эту неумолкающую огромную белоснежную массу. Они выбрали удобное место для наблюдения на одном из прибрежных утесов. Олег, обхватив руками колени, завороженно замер.

Прошло немало времени, прежде чем оба тронулись в обратный путь. Как раз начался отлив, и они беспрепятственно выбрались с острова по песчаной косе к ожидающему их эскорту. Де Лувар вскочил на коня и поскакал навстречу своему «бремени».

Ты помнишь, моя девочка, я тебе рассказывала, как умер Эммануэль и какие последние слова он произнес перед смертью? Их никто так и не понял, хотя вокруг постели умирающего стояли его сыновья. Он сказан од-но-единственное слово: «Птицы...» В последние мгновения своей жизни повелитель сезера вспоминал о самом ярком переживании далекой юности — о птицах с того самого острова.

В августе внушительный отряд, отправленный вглубь острова на север, вернулся ни с чем. Орды варваров, объединившиеся под предводительством Рилора, бесследно затерялись в дюнах, к восторгу вассалов Лувара. Эммануэля же терзали мрачные предчувствия.

— Через три месяца начнется зима,— делился он своими размышлениями с Сальвиусом,— наши земли окажутся отрезанными от всего мира, равно как и владения Ларви. На месте Рилора я бы не стал атаковать Лувар в августе, а дождался бы ноября. Похоже, именно это он и планирует,— Эммануэль бросил взгляд на Олега, стоящего у стены, и заметил блеск в его глазах.— Вы мечтаете о сражениях, мессир?

— Да,— кивнул тот.

— В вашем возрасте это неудивительно.

До замка доходили кое-какие обрывочные сведения о Рилоре. Крестьяне пограничных с варварами земель рассказывали, что он рыжеволос, очень молод, силен и поклялся во что бы то ни стало посадить господина Лувара в одну из тех железных клеток, в которых от голода и холода умерло столько варваров.

— Неплохая идея. Пожалуй, я отведу одну клетку специально для него,— мрачно ответил Эммануэль.

— У Ларви сто двадцать солдат, у нас — триста. Варвар будет атаковать первым,— высказал предположение Сальвиус.

— Я бы не был в этом так уверен,— начал узник, но вдруг вздрогнул, рванул веревочные путы на руках и наклонился вперед.

Эммануэль и Сальвиус привычно сжались, с тревогой ожидая криков. Три секунды, десять... Олег выпрямился, побледнев, тяжело дыша. Приступ оказался несильным.

— Замок Ларви так же хорошо укреплен, как и Лувар? — спросил он еще дрожащим от боли голосом.

— Нет,— ответил ему Эммануэль,— Гораздо хуже.

— В таком случае Рилор не будет его атаковать. Он ему не нужен. Ну разве что поживиться награбленным. Его привлекает Лувар. Только здесь, в надежной крепости у варваров есть шанс засесть надолго. Если он не глупец, то нападет на нас, но на штурм вряд ли решится. Скорее всего, он придумает какой-нибудь хитрый маневр: к примеру, бросит небольшой отряд на Ларви. Вы кинетесь туда на выручку, а в это время Рилор попытается захватить Лувар.