Избранные произведения в 2 томах. Том 1. Саламандра

И действительно, индиец с нетерпением поджидал их. Его благородная статная фигура казалась сейчас как бы еще выше, какой-то сверхчеловечески монументальной. Он издали звал их за собой нетерпеливым мановением руки.

Когда они наконец догнали его, он на ходу бросил:

— Нельзя терять ни минуты. Постараюсь как можно скорее вывести вас отсюда, за пределы действия света.

И они молча поспешили прочь от загадочной станции, шли на восток какой-то тесной скалистой горловиной. Вскоре рельсовый путь неожиданно оборвался, дальше петляла меж гор узкая тропа.

— Вот теперь можно ненадолго и оглядеться, — первым нарушил молчание Ришивирада, прислонясь к террасному выступу.

Спутники не замедлили воспользоваться его предложением. Тут-то они и увидели в последний раз станцию Буон-Ритиро, а дальше за нею чернеющие контуры «Infernal».

Они увидели, как из фосфоресцирующих глыб стал сочиться густой туман и огромными фиолетовыми клубами накрывать вокзал и окрестности. Клубы расцветали на ощетиненных пиками гребнях, в устланных осыпями расселинах, в ущельях, на перевалах и, завиваясь в гадючьи кольца, лавиной сползали вниз. Вскоре туман накрыл собой все. В клубящемся фиолетовом месиве исчезла станция, мертвенно застывший поезд и спящие путешественники…

— Вот и конец, — вполголоса сказал индиец. — А нам пора в путь. Через три часа встретим рассвет.

И, не обмолвившись более ни словом, они двинулись дальше на восток…

Европейские газеты от 30 августа 2345 года и в последующие дни заполнены были сенсационной новостью о таинственном исчезновении поезда «Infernal Me,diterrane, № 2», отбывшего из Барселоны 23 августа в 6.10 вечера. Последней станцией, которая еще сигнализировала (в 21.15) о его прохождении, было селеньице Вентимилья. Что стряслось в дальнейшем с поездом и его пассажирами, так и осталось загадкой. Во всяком случае, в Сан-Ремо ни в ту ночь, ни в следующие он не прибывал. Но и катастрофа была исключена: на линии нигде не найдено никаких следов, которые подтверждали бы такую версию. Все поиски и расследования ни к чему не привели. «Infernal» самым необъяснимым образом безвозвратно исчез где-то на перегоне между Вентимильей и Сан-Ремо.

БЛУЖДАЮЩИЙ ПОЕЗД (Легенда железной дороги)

На вокзале в Горске лихорадочное оживление. Канун праздников, несколько нерабочих дней — вожделенная пора! Мелькали возбужденные женские личики, трепетали яркие ленты на шляпках, пестрели дорожные пледы. В толпе прокладывал себе дорогу элегантный господин в стройном цилиндре, чернела сутана духовного лица, под арками в толпе мелькали синие колеты военных, а неподалеку преобладало серое — в серых блузах работали путейцы.

Бурная жизнь клокотала и, стесненная слишком тесными перронами вокзала, с лязгом и грохотом перехлестывала на привокзальную площадь. Голоса пассажиров, выкрики носильщиков, сигнальные свистки, шипенье пара — все звучало вразнобой, сливалось в ошеломительную симфонию, втягивало, оглушало — волны этой могучей стихии усыпляли, укачивали, дурманили…

Служба движения жила интенсивно. В вокзальной сутолоке выныривали красные фуражки железнодорожных служащих; отдавали распоряжения, удаляли с путей зевак, быстрым внимательным взглядом провожали отходящие поезда. Вдоль длинных составов лихорадочно и нервно пробегали кондукторы; служащие блокировочных постов — лоцманы железнодорожных станций — исполняли указания короткие и четкие, как свисток — сигнал отправления. Правил темп, размеренный на минуты, секунды — служащие то и дело сверялись со временем по двойному белому диску станционных часов.

И все-таки спокойный сторонний наблюдатель уже через несколько секунд ощутил бы нечто, противоречащее обычному распорядку.

Похоже, что-то непредвиденное проскользнуло в нормированную предписаниями и освященную традициями жизнь станции. В механическую равномерность движения вкралась какая-то неопределенная, но важная помеха.

Быть может, чуть более нервная жестикуляция, беспокойные взгляды, выжидающее выражение лиц. Что-то нарушилось в безупречно отлаженном организме. Нездоровое, зловещее напряжение растекалось по его разветвленным артериям, прорывалось нервными, полусознательными вспышками.

Служащие усердно преодолевали озабоченность, подспудную неуверенность, загадочным образом внесшую сбои в привычно действующий механизм. Каждый суетился больше обычного, лишь бы заглушить тягостное недоумение, удержать на уровне идеальную слаженность работы, кропотливое, но зато безопасное равновесие функций.

Ведь это их территория, их сфера, где они добросовестно и прилежно трудились много лет, сфера, которую, казалось бы, навряд ли кто изучил лучше их, то есть par exellence прекрасно.

Работа на железной дороге — особого рода жизнедеятельность, где посвященные не имеют права чего-либо не уметь; они единственные, кто осуществляет целую сложную систему действий, не могут позволить себе растеряться или захватить себя врасплох. Потому что любое движение издавна рассчитано, взвешено, отмерено, тщательно подогнано; и хотя сложный организм железнодорожной службы вовсе не превосходит возможностей человеческого разума, точность и мера без всяких неожиданностей, бесперебойный ритм повторяющихся движений — закон в жизни железной дороги.

Поэтому персонал станции чувствовал солидарную ответственность за бессчетные толпы пассажиров, коим надлежало обеспечить покой и полную безопасность.

А между тем внутренняя неуверенность, напряжение, даже страх неуловимыми флюидами передавались публике, вызывали повышенную нервозность.

Будь то хоть случайность, которую невозможно предвидеть, но по прошествии времени все же удается рационально объяснить (к примеру, непредусмотренные стечения обстоятельств), - они, профессионалы, при всей своей беспомощности, не впали бы в отчаяние. Но… произошло нечто, не поддающееся никакому объяснению.

Нечто невообразимое, химерическое, безумное, одним мановением перечеркнувшее весь отлаженный распорядок действий, всю привычную систему.

И железнодорожным служащим было стыдно перед собой и перед другими людьми, непрофессионалами.

В данное мгновение все усилия сосредоточились на том, чтобы «дело» не получило огласки и «широкая публика» не узнала; задача предельно ясна: «странная история» не должна попасть в газеты, любой ценой следует избежать «скандала».

До сих пор просто чудом удалось сохранить тайну, оберегаемую узким кругом лиц, то есть специалистов. Поразительная солидарность объединила этих людей в исключительных обстоятельствах: они молчали. Лишь выразительные взгляды, условные жесты и многозначительные намеки позволяли им понять друг друга. «Общественность» пока ничего не знала. Однако беспокойство рабочих, судорожная торопливость служащих незримыми токами передались и публике, уже предрасположенной к «наваждению».

А «наваждение» было загадочное и странное…

С некоторых пор на линиях государственных железных дорог появился какой-то поезд, отсутствующий в расписаниях, не зарегистрированный ни в одном документе, не числящийся среди курсирующих составов, словом, чужак без всякой лицензии и полученного на выход на линию разрешения. Не удалось даже определить, к какой категории он относится, из какого вышел депо, ибо в краткие мгновения, когда его видели, сориентироваться не представлялось возможным. Во всяком случае, судя по неправдоподобной скорости, с какой поезд проносился перед глазами изумленных зрителей, он значился в весьма высоком ранге — по меньшей мере экспресс.

Более всего беспокоила непредсказуемость его появления. Чужак налетал то здесь, то там, внезапно врывался на станцию откуда-то из дальних пространств железных дорог, с дьявольским грохотом мчался по рельсам и снова исчезал в неведомой дали. Сегодня его видели под станцией М., завтра он оказывался где-нибудь в чистом поле за городом В., еще через несколько дней с ослепительной наглостью и скоростью метеора миновал будку путевого обходчика неподалеку от полустанка Г.