Страна Рождества

Дверца «Призрака» открылась, и из нее вышел Чарли Мэнкс.

Встав во весь рост, он водрузил на голову шляпу — федору Мэгги, как увидела Вик. Он поправил поля, заломил их должным образом. Мэнкс сейчас был моложе, чем сама Вик, и почти красив со своими высокими скулами и острым подбородком. У него по-прежнему недоставало части левого уха, но рубцовая ткань была розовой, блестящей и гладкой. Его верхние зубы выступали, впиваясь в нижнюю губу, что придавало ему характерный придурковатый вид. В одной руке он держал серебряный молоток, которым лениво помахивал взад-вперед, — маятник часов, отмеряющий мгновения в месте, где время ничего не значит.

Лунный полумесяц храпел. Земля содрогалась. Он улыбнулся Вик и приветственно приподнял шляпу Мэгги, но затем повернулся к детям, которые шли к нему из-под ветвей их невозможной елки. Длинные фалды его сюртука так и взметнулись.

— Привет, малышки, — сказал он. — Я скучал по вас, тосковал по вас! Давайте прибавим света, чтобы я вас рассмотрел.

Он поднял свободную руку и потянул воображаемый шнур, висевший в воздухе.

Загорелись Санные Горки — запутанная нить синих огней. Вспыхнуло Колесо Обозрения. Где-то рядом закрутилась карусель, из невидимых динамиков полилась музыка. Эрта Китт пела своим грязно-сладким, порочно-приятным голоском, рассказывая Санта-Клаусу, какая она паинька, тон ее свидетельствовал об обратном.

В ярком карнавальном свете Вик замечала, что одежда детей запятнана грязью и кровью. Увидела одну маленькую девочку, спешившую к Чарли Мэнксу с распростертыми объятиями. Впереди на ее рваной белой ночнушке различались кровавые отпечатки ладоней. Она достигла Чарли Мэнкса и обняла его за ногу. Он обхватил ее затылок, прижал ее к себе.

— О, малышка Лорри, — сказал ей Мэнкс. С другой стороны подбежала обнять Мэнкса еще одна девочка, немного выше, с длинными прямыми волосами, доходившими ей до колен. — Моя милая Милли, — сказал он. На девочке повыше был красный с синим мундир Щелкунчика, с патронташами, скрещенными на тонкой грудной клетке. За золотой пояс у нее был засунут нож, голое отполированное лезвие которого блестело, как горное озеро.

Чарли Мэнкс выпрямился, но продолжал обнимать своих девочек. Когда он повернулся к Вик, натянутое его лицо сияло, возможно, гордостью.

— Все, что я сделал, Виктория, я сделал для своих детей, — сказал Чарли. — Здесь нет места грусти, нет места вине. Здесь каждый день Рождество, и так пребудет вовек. Каждый день какао и подарки. Смотрите, что я дал двум моим дочерям — плоти от моей плоти и крови от моей крови! — и всем остальным счастливым, совершенным детям! Можете ли вы дать своему сыну что-то лучшее? Давали когда-нибудь?

— Она красивая, — сказал мальчик за спиной у Вик, маленький мальчик с негромким голосом. — Такая же красивая, как моя мама.

— Интересно, как она будет выглядеть без носа, — сказал другой мальчик и зашелся в безжизненном смехе.

— Что вы можете дать Уэйну, кроме несчастья, Виктория? — спросил Чарли Мэнкс. — Можете ли вы дать ему его собственную звезду, собственную луну, горки для катания, которые каждый день сами собой перестраиваются в новые кольца и петли, шоколадный магазин, в котором никогда не кончаются шоколадки? Друзей, игры и забавы, свободу от болезней, свободу от смерти?

— Я приехала не торговаться, Чарли, — снова крикнула Вик. Трудно было не сводить с него взгляда. Она все время поглядывала по сторонам и боролась с желанием посмотреть через плечо. Она чувствовала, что дети подкрадываются, собираясь вокруг нее со своими цепями, топорами, ножами и ожерельями из отрубленных пальцев. — Я приехала вас убить. Если вы не вернете мне моего мальчика, все это исчезнет. Вам, вашим детям и всей этой полоумной фантазии, последний шанс.

— Она самая красивая девушка, какую я только видел, — негромко сказал маленький мальчик. — У нее красивые глаза. У нее глаза, как у моей мамы.

— Ладно, — сказал другой мальчик. — Можешь взять ее глаза, а я возьму ее нос.

Из темноты под елкой донесся безумный, истерический голос, певший:

Маленький мальчик захихикал.

Остальные дети молчали. Вик никогда не слышала более страшного молчания.

Мэнкс поднес к губам мизинец: чуть приметный жест раздумья. Затем опустил руку.

— Не кажется ли вам, — сказал он, — что следует спросить у Уэйна, чего хочет он? — Он наклонился и прошептал что-то более высокой из двух своих девочек.

Девочка в костюме Щелкунчика — Милли — пошла босиком к задней части «Призрака».

Вик услышала возню слева, резко повернула голову и увидела ребенка, стоявшего менее чем в двух ярдах от нее. Это была пухлая маленькая девочка в свалявшейся белой шубке, сквозь расходящиеся полы которой было видно, что больше на ней ничего нет, кроме грязных трусиков «Чудо-женщина». Когда Вик посмотрела на нее, та замерла, словно они играли в какую-то сумасшедшую игру «Замри». В руках она стискивала топор. Через открытый рот Вик видела множество зубов. Ей казалось, что она различает три их отдельных ряда, углубляющиеся в глотку.

Вик снова посмотрела на машину, когда Милли потянулась к дверце и открыла ее.

Мгновение ничего не происходило. Открытая дверь зияла роскошной темнотой.

Она увидела, как Уэйн голой рукой хватается за край двери, увидела, как он высовывает ноги. Затем он соскользывет с сиденья на булыжники мостовой.

Он глядел на ночь, на огни, разинув от удивления рот. Он был чистым и красивым, его темные волосы были зачесаны назад с удивительно белого лба, а красный рот открывался в изумленной улыбке…

…и она увидела его зубы — костяные лезвия, идущие острыми, тонкими рядами. Такие же, как у всех остальных.

— Уэйн, — со сдавленным всхлипом произнесла она.

Он повернул голову и посмотрел на нее с изумлением и восторгом.

— Мама! — сказал он. — Привет! Эй, мам, правда, это невероятно? Это все по-настоящему! Это в самом деле по-настоящему!

Он посмотрел поверх каменной стены, в небо, на большую низкую луну со спящим серебряным лицом. Увидев луну, он рассмеялся. Вик не помнила, когда он в последний раз смеялся так свободно и так легко.

— Мам! У луны есть лицо!

— Иди сюда, Уэйн. Сейчас же. Иди ко мне. Нам надо ехать.

Он посмотрел на нее, и между его темных бровей появилась складка недоумения.

— Почему? — сказал он. — Мы ведь только что приехали.

Подкравшись сзади, Милли обняла Уэйна за талию, приникнув к его спине, как любовница. Он дернулся, удивленно оглядываясь, но потом замер, меж тем как Милли что-то шептала ему на ухо. С ее высокими скулами, полными губами и впалыми висками, она была ужасно красивой. Он внимательно слушал, широко раскрыв глаза… а потом рот у него раскрылся еще сильнее, обнаруживая еще больше торчащих зубов.

— А! А, ты шутишь! — он посмотрел на Вик в изумлении. — Она говорит, что мы не можем ехать! Мы никуда не можем ехать, потому что я должен развернуть свой рождественский подарок!

Девочка наклонилась и снова горячо зашептала Уэйну на ухо.

— Отойди от нее, Уэйн, — сказала Вик.

Толстая девочка в шубе подобралась на несколько шагов ближе, была уже почти так близко, чтобы всадить свой топор в ногу Вик. За спиной Вик слышала другие шаги — дети подкрадывались.

Уэйн озадаченно посмотрел искоса на девочку, нахмурился и сказал:

— Конечно, ты можешь помочь развернуть мой подарок! Каждый может помочь! Где он? Пойдем за ним, и вы можете разорвать его прямо сейчас!

Девочка вытащила из-за пояса нож и направила его на Вик.

— Что вы только что сказали, Виктория? — спросил Мэнкс. — Последний шанс? Я думаю, это ваш последний шанс. На вашем месте я бы развернул этот байк кругом, пока это еще возможно.