Дуновение холода

— Ты затаила обиду, Мередит. А я ведь извинился за то, что совершил в тот день.

— Да, — сказала я, поворачиваясь к зеркалу. — Совсем недавно извинился.

— Почему он вас избил? — спросил Ведуччи.

— Здесь не место любопытству смертных! — прогремел Гаранис.

Он избил меня, когда я поинтересовалась, за что изгнали из Благого двора Мэви Рид, прежнюю богиню Конхени. Теперь она называлась золотой богиней Голливуда, теперь и последние пятьдесят лет. Я жила со свитой в ее поместье в Холмби-Хиллс, хотя с недавним пополнением помянутой свиты даже в ее просторных владениях стало тесновато. Мэви освободила для нас еще немного места, отбыв в Европу — мы надеялись, что там она будет в недосягаемости для Тараниса.

Мэви-то и рассказала нам самую страшную тайну Тараниса. Он хотел на ней жениться, после того как отослал за бесплодие третью свою жену. Мэви ему отказала, потому чго эта самая последняя жена забеременела от другого сидхе. Мэви отважилась сказать королю, что бесплоден он сам, а не его бывшие жены. Дело было сто лет назад. Таранис ее изгнал и всем своим подданным запретил с ней разговаривать. Если бы двор Тараниса узнал, что королю сообщили ого возможном бесплодии столетие назад, а он никому не сказал и ничего не сделал… Когда бесплоден король, бесплодны его народ и его земля. Таранис обрек свой народ на медленную гибель. Сидхе живут почти вечно, но когда нет ночей — это значит, что после их смерти Благих сидхе не останется. Если бы Благие сидхе узнали, что он наделал, по закону они могли потребовать священного жертвоприношения — с Таранисом в главной роли.

Король дважды пытался убить Мэви с помощью магии, с помощью жутких заклятий, в использовании которых не сознается ни один Благой. Убить он пытался именно ее, не нас, хотя уже должен был задуматься, не прознали ли мы его секрет. То ли он боялся нашей королевы, то ли думал, что его подданные никому из Неблагих не поверят — но угрозой себе он считал Мэви, а не нас.

— Если вы избивали принцессу, когда она была ребенком, это может повлиять на рассмотрение дела, — сказал Ведуччи.

— Я сожалею, что не сдержал тогда свой гнев, — ответил Таранис. — Но одна многолетней давности вспышка не отменяет того, что трое стоящих здесь Неблагих сидхе обошлись с леди Кейтрин куда ужасней.

— Если в прошлом короля и принцессы имелись факты насилия, — заметил Биггс, — то обвинения, выдвинутые против ее любовников, могут иметь личный мотив.

— Вы хотите сказать, что у короля имеется любовный мотив? — сказал Кортес с усмешкой, как явную нелепицу.

— Случаи физического насилия, когда мужчина избивает девочку, нередко сменяются сексуальным насилием, когда девочка вырастает, — ответил Биггс.

— В чем вы меня обвиняете? — вознегодовал Таранис.

— Мистер Биггс пытается доказать, что у вас имеются романтические намерения по отношению к принцессе, — ответил Кортес, — а я ему возражаю.

— Романтические намерения, — медленно повторил Таранис. — Что вы под этим подразумеваете?

— Есть ли у вас желание вступить в брак или в сексуальные отношения с принцессой Мередит? — спросил Биггс.

— Не понимаю, каким образом этот вопрос относится к жестокому нападению на прекрасную леди Кейтрин.

Все стоявшие рядом со мной стражи замерли, даже Гален. Всем было очевидно, что король не ответил на вопрос. Сидхе уклоняются от ответа только по двум причинам. Первая — из духа противоречия и любви к игре словами. Таранис не любил играть словами и для сидхе был очень прямолинеен. Вторая причина — когда ответ означает нежелательное признание. Но нежелательным признанием для Тараниса стал бы только ответ «да». Нет, быть того не может. Не может Таранис иметь по отношению ко мне романтические планы. Не может!

Я посмотрела на Дойла и Холода. Мне нужна была подсказка. Пропустить мне это мимо ушей или копать глубже? Что лучше? Что хуже?

Кортес заявил:

— При всем сочувствии к травме, полученной в детстве ее высочеством, собрались мы, чтобы расследовать другую трагедию — нападение, совершенное этими тремя сидхе на леди Кейтрин.

Я удивленно посмотрела на Кортеса. Он отвернулся, видимо, ему даже самому показалось, что это прозвучало слишком грубо.

— Вы осознаете, что находитесь под магическим воздействием короля? — спросила я.

— Я бы знал, если бы находился, — отмахнулся Кортес.

— Природа магического воздействия такова, — сказал Ведуччи, делая шаг вперед, — что не дает осознавать происходящее. Именно поэтому оно так строго преследуется законом.

Биггс повернулся к зеркалу:

— Вы используете магию для воздействия на присутствующих здесь, ваше величество?

— Я не пытаюсь подчинить себе всех присутствующих, мистер Биггс, — ответил Таранис.

— Позвольте задать вопрос нам, — попросил Дойл.

— Я не стану говорить с чудовищами из Неблагого двора, — заявил Таранис.

— Капитана Дойла ни в чем не обвиняют, — сказал Биггс.

Я отметила, что наши адвокаты не так легко поддаются магии Тараниса, как наши противники — за исключением Ведуччи, который вроде был вполне адекватен. Остальные же были на стороне Тараниса; только формально на его стороне, но при его магической силе этого достаточно, чтобы он все больше овладевал их разумом и волей. Такова своеобразная магия королевской власти: если вы по-настоящему встаете на сторону короля, ваше решение дает ему силу. Когда-то волшебная страна избрала Тараниса королем, и даже сейчас это древнее соглашение не утратило мистической силы.

— Все они чудовища, — сказал Таранис. Он посмотрел на меня со всей страстью и силой зелено-лепестковых глаз. — Вернись к Нам, Мередит, вернись, пока Неблагие не превратили тебя в свое подобие.

Если бы я не успела освободиться от его чар, этот страстный призыв мог бы на меня повлиять. Но сейчас я была в безопасности — среди своих стражей, в ауре нашей силы.

— Я повидала оба двора, дядя. И узнала, что оба они прекрасны и оба ужасны, каждый по-своему.

— Как ты можешь сравнивать свет и радость Золотого двора с мраком и ужасом Темного?

— Наверное, только я и могу, дядя, Из всех высокородных сидхе за последние десятилетия.

— Таранис, Мередит. Прошу, называй меня Таранис.

Мне не нравилось, что он так настаивает на обращении по имени. Он всегда требовал от Неблагих очень точно следовать формальностям. А тут он даже не попросил зачесть вслух все его титулы. Это было так на него не похоже — забыть о чем-то, что возвышает его в чужих глазах.

— Хорошо, дядя… Таранис.

Едва я выговорила его имя, как в воздухе повисла тяжесть. Дышать стало трудней. Он вплел свое имя в приворотные чары — каждый раз, как я его произносила, заклятье стягивалось прочней. Он шел против всех правил — сидхе обоих дворов вызывали на дуэль за меньшее. Но короля на дуэль не вызовешь: во-первых, он король, а во-вторых, один из величайших воинов сидхе. Может, он и потерял слегка в силе, но я-то вообще смертная. Мне придется проглотить любое оскорбление, которое он себе позволит. Может, на это он и рассчитывает?

— Ее высочеству нужно присесть, — сказал Дойл.

Адвокаты принесли кресло, извинившись, что не додумались сами. Это все магия, это она заставляет забыть обо всем на свете. Забыть о насущном — о том, что нужен стул, что ноги устали — до тех пор, пока не поймешь, что все тело болит, а ты и не заметил. Я с благодарностью опустилась в кресло. Знала бы, что придется так долго стоять, надела бы каблуки пониже.

В секунды суеты у кресла не все стражи прикасались ко мне, и Таранис оделся золотистым светом. Но как только стражи вернулись по местам, король снова стал обычным. Насколько может выглядеть обычным Таранис.

За спиной у меня встал Холод, положив руку мне на плечо. Я думала, что Дойл встанет с ним рядом, но место у другого моего плеча занял Рис, а Дойл опустился на колено на полу, взяв меня за руку. Гален переместился вперед и сел по-турецки, прислонившись спиной к моим обтянутым чулками ногам. Он гладил мне ногу рукой — бессознательный жест, который у человека казался бы собственническим, а у фейри скорее выдавал беспокойство. Эйб встал на колено с другой стороны, повторив позу Дойла. Ну, не совсем повторив. У Дойла одна рука лежала на рукояти короткого меча, а другая так же спокойно накрыла мою ладонь. Эйб мою руку крепко сжал: был бы он человеком, я бы решила, что он испуган. Я припомнила, что он скорее всего впервые видит Тараниса с той поры, когда король изгнал его из Благого двора. Эйб никогда не числился в фаворитах Андаис и, наверное, в междворцовых переговорах по зеркалу не участвовал.