Элла

— Если б мне не приходилось платить налог на добавленную стоимость за внешние устройства, все было бы не так плохо.

— Точно, — отозвался Кен. — Джули, передай Роберту тарелку.

— Видишь ли, одиннадцать девяносто девять за банку масла — вроде как дороговато, — продолжал дядя Роберт. — Но следует помнить, что почти два фунта из них уходит прямиком налоговому агенту.

— И то верно. Тебе грудку или ножку?

— И того и другого, Кении, по кусочку. Видишь ли, я голосовал за лейбористов, впервые за двадцать три года, и впервые за двадцать три года они выиграли — и что же? Ничего не изменилось! НДС, пошлины на бензин, автомобильные налоги — разве стало бедному человеку хоть чуть-чуть легче? Не доверяй ни принцам, ни сынам человеческим, от которых тебе никакой помощи! Джули, вон та брюссельская капуста очень аппетитно выглядит…

Джульетта польщенно улыбнулась, подкладывая ему добавки, хотя и знала, что выглядит капуста так себе — разваренной и водянистой. К тому же на всех ее не хватало, так же как и печеного картофеля. С брюссельской капустой вечно такая морока — чистить ее, срезать крошечные кочерыжки с каждого кочанчика… Но Кену и его брату она положила щедро. Элле и Фрэнку досталась всего парочка, и Джульетта замаскировала пустоту на их тарелках брюквой: почти так же сытно, зато гораздо легче готовить.

— Кому вина? — спросила она.

— Мне красного, Джули, если оно еще осталось.

— Да полно! — уверила она, и так оно и было. Может, Джульетта и не рассчитала с капустой, но вина она купила достаточно. И еще пару бутылок «Бифитера», на случай, если кто захочет. Еще не хватало — остаться без выпивки на Рождество! — У тебя, должно быть, в горле пересохло: ты же целое утро говорил.

— Мне каждый раз кажется, что я читаю проповедь минутки две, не больше, а потом гляну на часы — и оказывается, уже полчаса прошло.

— Остальным тоже так кажется, — уверил Кен.

— Я видел, Элла меня внимательно слушала. Да, девочка? Элла кивнула, замерев с приборами в руках.

— Всю службу взгляда не отрывала.

Элла не смела глаз поднять. Ей и в голову не приходило, что дядя Роберт мог заметить во время проповеди, как она на него уставилась.

— Я сегодня чуть не решился велеть тебе встать рядом со мной. Подумывал об этом. Так сказать, мгновенное вдохновение — так бывает, когда проповедуешь экспромтом, ты знаешь, Кении. Тобой движет дух Господень, и надо следовать идеям, которые сами приходят на ум. Ты ведь не была бы против, Элла?

Она покачала головой. Руки ее сделались бледнее скатерти. Стоять в церкви рядом с дядей Робертом — да она бы в обморок грохнулась, или вообще умерла бы! Она бы и с места не смогла встать. При одной только мысли об этом у нее коленки задрожали.

— На что она тебе сдалась? — презрительно спросил Кен.

— Невинность. Когда я говорил об испорченных детях, вдохновение вдруг шепнуло мне: «Покажи им, о чем ты говоришь. Представь пред их очи образ чистоты и спроси: «Почему?» Спроси их: «Почему мы позволяем себе марать такую чистоту?» Такие слова острее самого острого меча. Они одним махом проникают в самое сердце. Невинность — один удар. Испорченность — другой удар. Для грешной души они — смертельное оружие».

— Элла уже слишком взрослая, она давно не ребенок, — заметил ее отец.

— Ей четырнадцать, — добавила мать.

— Об этом я и подумал, — признал дядя Роберт.

— Ну, не то чтобы она не была невинна… — протянул Кен.

— Это вполне естественно, ей ведь только четырнадцать, так что в этом отношении… — подхватила Джульетта.

— Лучше б так и было, — перебил ее Кен.

— Нет, в смысле, да, наверняка, — промычал дядя Роберт с набитым ртом. — Я имею в виду, это каждый примет как само собой разумеющееся, стоит только взглянуть на нее. Но что до чистоты духа… детской невинности… Ведь в четырнадцать ты уже не дитя, Элла.

Она снова помотала головой.

— Голос вдохновения умолк — так же быстро, как и появился. Я решил, что у каждого есть собственный образ детской чистоты. В смысле — свой собственный образ, до того, как порча проникла внутрь. До того, как гниль пустила корни в душе. И это только испортило бы все дело, покажи я им четырнадцатилетнюю девицу, пусть даже собственную племянницу, и внучку Эрика Уоллиса, в качестве напоминания о Святом Младенце. Заметь, Элла, будь ты года на два помладше — я бы это сделал.

— Хорошо, — пролепетала она, чувствуя, что от нее ждут ответа.

— В твоем возрасте девочки меняются, — продолжал он. — Ты понимаешь, о чем я? Они становятся… женщинами.

— Элла еще не женщина, — вставила ее мать.

— Но станет ею, Джули, дорогая моя. Личико-то у нее пока еще детское. И волосы тоже. Но тело тем не менее уже становится женским.

— Она скоро пострижется, — предупредил Кен. — А то это уже становится предметом тщеславия.

— Ах! Тщеславие! Ну, это женский грех, не детский. Твое тело уже начало меняться, Элла?

Она умоляюще взглянула на родителей, но те уставились в свои тарелки. Дядя Роберт, наклонившись вперед, пристально глядел на нее. Его бакенбарды стали похожи на щупальца.

— Марии, должно быть, было примерно столько же, сколько тебе сейчас, — сказал он. — Может, она была чуть постарше, но месячные у нее еще не начались. Потому-то Бог и избрал ее. Она, конечно, была замужем, но оставалась девственницей. Больше, чем девственницей: ее тело было совершенно чистым, — он сунул в рот картофелину. — У тебя уже начались месячные?

— Она немного отстает в развитии, — ответила за нее Джульетта.

Лицо и руки Эллы пылали от стыда. Кусок не шел в горло. Есть рядом с этим человеком было все равно что копаться в грязи. Она почувствовала на щеках слезы — их дорожки тут же высыхали на пылающей коже.

— Для девичьего тела нет ничего лучше, чем как можно дольше оставаться чистым, — объявил дядя Роберт. — Девочки в наше время становятся готовы к половой жизни все раньше и раньше. Некоторые даже в девять лет! В газетах чуть ли не каждую неделю появляются истории про тринадцатилетних девиц, что живут с одиннадцатилетними мальчиками, как жена с мужем. Да разве это удивительно? Посмотришь на нынешних детишек — им едва за двенадцать перевалило, а выглядят на все восемнадцать.

Элла вцепилась в свои приборы, борясь с желанием выскочить из-за стола. Ее мать от неловкости ковыряла картошку в своей тарелке.

— У нас таких полно на сервисе. Приходят покупать сладости. Им еще и сигареты-то не продают, а они уже носят эти коротенькие топики. Пупки проколоты. Груди — вот такие!

Элла уронила вилку.

— Папа, мне надо в туалет! — она уже почти сорвалась с места.

— Ладно, иди, — он не разрешил бы ей, но это был, возможно, самый быстрый способ отвлечь дядю Роберта от его любимой темы. — Надо бы мне тоже вернуться к проповедям.

— Вот это по-божески, Кен! А ты, Джули, молись, дабы отвадить дьявола от души своей маленькой девочки!

Эллу мучительно рвало в туалете. Ее тошнило так долго и сильно, что внизу ее явно должны были услышать. Желудок сотрясали судороги — до тех пор, пока последние струйки слюны, стекающие в раковину, не окрасились кровью.