На несколько демонов больше

—   Это была честь для меня.

Голос его прямо из груди зарокотал во мне, и его объятие стало уверенней, когда он понял, что сила моих эмоций связана с благодарностью.

—   Мне жаль Бретта, — сказала я несчастным голосом, и он прижал меня крепче.

—   И мне тоже, — сказал он, и в голосе его было горе от потери не только сотоварища-вервольфа, но и возможного друга. — Я хочу его посмертно сделать членом нашей стаи.

—   Я была бы рада, — ответила я, чувствуя, как перехватывает горло. Дэвид сжал мне руку выше локтя и отпустил меня.

Я посмотрела ему в глаза и удивилась вспышке там страха. Это было проклятие — оно боялось меня, и только альфовская уверенность в себе Дэвида держала его на цепи. Любой другой не заметил бы этого мимолетного проблеска глубинного ужаса, но я знала эту штуку изнутри, из своих мыслей. Знала, что это. Оно было опасно.

—   Дэвид...

—   Не надо, — сказал он, и темные глаза пристально посмотрели на меня, предупреждая дальнейшие мои слова. — Я по­ступил правильно. Я обратил пять женщин, и трех из них это убило. Пока это проклятие сидит во мне, я могу помочь Серене и Капли. — Гнев его прошел, и Дэвид ушел в воспоминания. — И не так все плохо, — закончил он с беспомощным жестом. — Я себя ощущаю правильно. Целостно. Как будто я таким и дол­жен быть.

—   Да, Дэвид, но...

Он уверенно мотнул головой:

—   У меня все под контролем. Проклятие — оно как сам дьявол. Я его ощущаю в себе и должен взвешивать свои мысли, оценивая, мои они или его, но оно снова счастливо возможно­стью бегать, и мне есть чем ему пригрозить. Оно знает, что, если разозлит меня, я приду к тебе и ты его вытащишь и посадишь в костяную тюрьму.

—   Это так, — сказала я, вспомнив страх в его глазах от одного лишь моего прикосновения. — Дэвид, это так опасно. Да­вай я его выну из тебя. Все думают, что фокус уничтожен. Мы его спрячем...

Он поднял руку, и я замолчала.

—Когда во мне это проклятие, Серена и Калли могут перекидываться без боли. Ты действительно хочешь их этого ли­шить? Да и ничего страшногоiЯ не хотел заводить стаю, но...иногда наши решения от нас не зависят. Это проклятие при­надлежит вервольфам. И оставь его там, где оно сейчас, — ска­зал он твердо, заканчивая этот разговор.

Я привалилась к спинке дивана и оставила эту тему. Дэвид опустил голову, успокоился. Он выиграл этот спор и знал это. Айви глянула на меня — Дженкс, раздавая газировку, что-то шепнул ей на ухо, и вопросительное выражение сменилось улыбкой. Взяв две пластиковые чашки, она подошла и села у биль­ярдного стола, откуда ей все были видны.

—Выпить чего-нибудь хочешь, Рэйчел? — спросил Дэвид, и Айви подняла чашку, показывая, что уже налила мне что-то.

—Вон у Айви, — ответила я, и он коснулся моей руки и пошел посмотреть, что хочет Кизли.

Я пить не хотела, но подошла к Айви, присела на стол рядом с ней. Она приподняла тонкие брови и молча протянула мне чашку. Я мельком глянула ей на шею — Пискари ее укусил так аккуратно, что раны зажили почти без шрама. Моя шея до сих пор была с виду месивом шрамов и, похоже, такой и оста­нется. Но мне все равно. Душа у меня черная, так пусть и вне­шность соответствует.

Пискари был мертв уже две недели, и мелкие камарильи наседали друг на друга, выясняя, кто же теперь будет мастером Цинциннати. Траур уже почти кончился, и все Цинциннати готовилось к битвам и играм за власть. Матушка Айви имела не­плохие шансы на трон, что отнюдь не наполняло меня уверен­ностью. Хотя в список доноров Айви не войдет, на нее наверня­ка навалится множество невидимых миру обязанностей. Все вам­пиры П искари собрались под ее начало: если верх возьмет другая камарилья, их жизнь не будет стоить тех виноградных листьев, в которые покойный заворачивал сэндвичи с бараниной. Айви говорила, что ее это не волнует, но ее это явно мучило.

Сейчас она прокашлялась, предупреждая меня, и я убрала руку от шеи, пока случайно не включила шрам резонировать на ее феромоны. Запах от бильярдного стола поднимался вокруг меня — сочетание аромата вампиров, дыма сигарет и про­литого пива, и вспомнилось, как я гоняла шары в тихом пустом дансинге, ожидая, пока Кистен закроет заведение и начнется наш вечер.

Снова перехватило горло, и я поставила стакан.

—   Хороший стол, — сказала я несчастным голосом.

—   Рада, что тебе понравилось. — Голова Айви была возле моего плеча. Айви заморгала, но на меня не посмотрела. — Подарок тебе на день рождения от меня и Дженкса.

Дженкс взлетел в стрекоте крыльев.

—   С днем рождения, Рэйчел! — крикнул он с деланным весельем. — Я хотел подарить тебе лак, меняющий цвет ногтей, но Айви решила, что это тебе больше понравится.

Непролитые слезы застилали мне глаза, но черт побери, не буду я плакать. Я вытянула руку и провела пальцами по грубому сукну. Со швами. Как я.

—    Спасибо.

—    Черт побери, Айви! — Дженкс взмыл от меня зигзагом. — Я ж тебе говорил, что ты это плохо придумала? Смотри, она плачет!

Я хлюпнула носом и оглянулась тревожно: заметил только Кизли.

—Да нет, — сказала я чуть сдавленно. — М не очень нравится. Спасибо.

Айви взяла себе чашку, молчаливая, с сочувственно-несчастным видом. Мне не надо было ничего говорить. И не могла я. Каждый раз, как я эти две недели пыталась ее утешить, она сбе­гала. До меня дошло, что лучше всего глянуть ей в глаза и от­вернуться, а язык держать за зубами.

Пикси в молчаливом сочувствии опустился ей на плечо, и я увидела, что ее отпустило напряжение.

Пусть этот бильярд номинально был мой, но я понимала, что для Айви он значит больше. Это было единственное, что она взяла, помимо праха Кистена. И тот факт, что она отдала его мне, было подтверждением: она понимает, что дорог он был нам обеим и что мои страдания не меньше, чем ее.

Боже мой, как же мне его не хватает.

Лед в моем стакане сдвинулся и полез в нос, когда я поднесла его к губам глотнуть. Нет, плакать я не буду. Хватит. Эдден просил меня приехать поговорить с Фордом насчет моей памя­ти: «Ради твоего душевного мира, не для расследования», — ска­зал он. Но я не поеду. Пусть потеря памяти была на меня наведе­на, но раз ушла память, то пусть не возвращается. Только силь­нее станет боль. ФВБ попыталось переть против системы и вы­яснить, кто организовал сделку между Пискари и Алом, и так выйти на убийцу Кистена, но уперлось в тупик.

Мои невеселые размышления прервал звонок в дверь, и я дернулась.

—    Я открою, — сказала я, отлипая от стола и идя к двери. Надо чем-то себя занять, а то разревусь.

—    Кери, наверное, — сказал Дженкс с моего плеча. — Ты поторопись — пирог и дождь не слишком хорошо уживаются.

Я не могла не улыбнуться, но улыбка застыла и исчезла, когда я распахнула дверь перед Квеном. Его «бэха» стояла у тротуара, урча двигателем. Я вспомнила убитых вервольфов, и во мне вскипела злость. Слишком много народу я видела в морге. И не хочу я так жить. Трент мерзавец и гнусный убийца, стыд­но должно быть Квену на него работать.

—Здравствуй, Квен, — сказала я, рукой перекрывая вход. — А кто тебя пригласил?

Квен шагнул назад, явно пораженный тем, что увидел меня. Он заглянул мне за спину, где веселился народ, потом снова на меня. Прокашлялся, похлопывая по конверту, который держал в руках. Дождь поблескивал на его плечах, но его это совершен­но не трогало.

—Я не знал, что у вас тут междусобойчик. Мне только поговорить секунду с Дженксом, и я уеду.

Он задержал взгляд на моей голове, улыбнулся, и я сорвала с себя шляпу Кери.

—Как, даже вокруг пирога не попляшешь? — сказала я рез­ко, делая движение схватить конверт.

Я возьму эти деньги и найму адвоката, чтобы засадить его в тюрьму к Тренту, без разрешения выйти под залог.

Квен убрал конверт так, чтобы мне не достать, лицо его скривилось от досады.

—Это не твое.

Пиксенята стали собираться у двери, и Дженкс заверещал на них так, что уши у меня заболели.