Лучшее за год. Мистика, магический реализм, фэнтези (2003)

У меня тоже есть видеокамера, но я уже давно перестал брать ее с собой. Я обнаружил, что, пока ты поглощен усилием запечатлеть какое-то мгновение, само мгновение выпадает из твоей жизни.

Семейство задержалось в зале еще на одну песню, пока отец складывал свою аппаратуру, и они ушли. Девочка возглавляла шествие, а ее братик вприпрыжку следовал в хвосте, как фантик на веревочке.

Через десять минут мы с Викторией тоже ускользнули — тихо, не нарушая этикета. Этот тур заканчивался поздно, а нам еще надо было попасть на другой. Результат и оценку можно узнать и потом.

Все текло своим чередом: юные исполнители со своими группами поддержки в постоянном движении от одного зала к другому, нарастающее напряжение в ожидании похвалы и боязни провала.

После конкурса английской народной песни мы планировали перекусить. Как правило, на таких мероприятиях накрывают столы, но, не являясь поклонником чизбургеров и маринованных огурцов, я предложил идею получше. По пути к машине мы завернули в зал, где проходил первый конкурс, — поглядеть на призовой лист.

Чантл заняла первое место. Второе и третье достались конкурсантам, которых я не запомнил. Ну что поделаешь. Принимаем к сведению и движемся дальше.

Сев в машину, мы поехали к побережью, до которого было три-четыре мили. Смена обстановки, подумал я, будет очень кстати. Я чувствовал, что Вики расстроена, раздражена, недовольна выступлением, своей манерой исполнения, голосом и вообще солнцем над головой.

Немного помолчав, Вики сказала:

— Знаешь, мне что-то не хочется возвращаться.

— Что случилось, дочка?

— Хочу домой. Нет смысла продолжать.

На это я высказался примерно в том смысле, что не намерен заставлять ее делать что-то вопреки ее желаниям, но должны же быть у них какие-то разумные основания.

Дочь отвернулась к окошку, не сказав ничего определенного.

Мы нашли кафе на Эдвардиан. У них закончилась ветчина для сандвичей, но зато не было недостатка в чизбургерах и маринованных огурцах. Мы заговорили об утреннем конкурсе, в частности о победе Чантл.

— Не могу сказать, что она ее не заслужила, — сказал я. — Техника у нее безупречная, и года через два-три есть шанс, что она станет по-настоящему хорошей певицей. Но сейчас она слишком механистична. Натаскана, словно овчарка.

Я не преминул добавить, что Чантл действительно очень одаренная и многое сейчас зависит от того, насколько естественно будет развиваться ее талант.

Вики гоняла соломинкой льдинку в стакане с кока-колой.

Я продолжил:

— И еще всем известно, что тот зал — проклятое место, а судьи — со странностями.

Это была шутка, но в словах моих было и зернышко правды. Уже третий раз мы пролетали в этом конкурсе. И прежде призы доставались крошечным девчушкам, порой не всегда попадающим в такт, но активно закатывающим глазки и размахивающим ручками. Складывалось впечатление, что судьи ставят оценки улыбкам, жестам и поклонам, а не мастерству.

Вики улыбнулась, а когда мы возвращались в машину, произнесла:

— Я все-таки продолжу.

Итак, мы не поехали домой и возвратились на конкурс. Я был рад, так как знал, что в дневном туре будут выступать Викины ровесники и ребята постарше. Пусть дочка и не завоюет призов, но она будет в достойной компании. Награды — это хорошо, но гораздо важнее то, к какому кругу ты принадлежишь, кого называешь своими друзьями.

Мы еще чему-то смеялись в машине, когда я снова вспомнил малышку Чантл. Она почему-то не давала мне покоя, и я внезапно понял почему.

Неожиданно в моей памяти всплыл кадр из документального фильма о Второй мировой. Фильм назывался, кажется, «Лондонский блиц». Не помню, сколько лет мне было, когда я смотрел его, но хорошо помню шок. Возле дома, в который попала бомба, лежала на тротуаре семья. Среди погибших был крошечный малыш, лежащий с открытым ртом. Образ этот всплыл в моем мозгу, потому что имел что-то общее с лицом поющей девочки, виденной утром. Мне неприятно об этом говорить, но это так. Темные круги вокруг, глаз, приоткрытый рот с опущенными уголками и маленькие неровные зубки.

Полчаса спустя я увидел ее снова.

Мы въехали на церковное подворье, представляющее собой внушительную, огороженную территорию. Саму церковь украшало множество разнообразных пристроек, среди которых был и отделанный деревом неф. Именно в этом нефе стояло великолепное фортепиано, было довольно тепло и имела место хорошая акустика.

Я оставил Вики готовиться к выступлению. Мой ребенок жаловался на сухость в горле, а бутылка с водой была уже пуста. Я отправился на поиски новой.

Импровизированная столовая обнаружилась в глубине здания — помещение без окон с расставленными между колонн металлическими столами и пластиковыми стульями. Народу здесь было немного, и я сразу увидел Чантл. Я узнал ее, хотя девочка сидела ко мне спиной, но эта юбка до пят, кардиган… Наряженная кукла. Она что-то тихо напевала себе под нос, выводя пальцем узоры на столе из рассыпанного сахарного песка.

— Привет, — поздоровался я.

Кукла подпрыгнула. Не буквально, но порыв был.

— Я слышал утром, как ты пела. Поздравляю, ты пела очень хорошо.

Я сразу же пожалел, что заговорил с ней. Похоже, ее охватила паника. Она не знала, что делать, как отвечать. Она смотрела на меня, но ее глаза были пусты.

— Чантл! — услышал я позади.

Это была ее мать. Она не удостоила меня взглядом, точнее, посмотрела сквозь меня. Я поздоровался, и ей пришлось признать факт моего присутствия. Она пробормотала что-то о том, как они опаздывают, и я не мог понять, адресованы эти слова мне или ее дочери. Честно говоря, я чувствовал себя идиотом, и в то же время мне было страшно. Да что там страшно! На какое-то мгновение я ощутил всепоглощающий безотчетный ужас. В то самое мгновение, когда в глазах Чантл появилось выражение… Я не могу сказать определенно, что это было.

Я взял бутылку минералки и вернулся к дочери. Когда начались выступления детей старшего возраста, нам посчастливилось услышать несколько изумительных сопрано, а один веснушчатый подросток — он подъехал позднее — спел что-то из Генделя. Ангел не спел бы лучше.

Наш последний «забег» проходил в деревянном нефе. Вики, похоже, смирилась с тем, что этот фестивальный день был не самым удачным в ее певческой карьере, и относилась к происходящему легко и благодушно. Делай, что должно, и будь что будет — такой подход нравился мне гораздо больше, чем нервное ожидание награды или провала. Пой ради самой песни, а награда, если таковая случится, пусть будет приятным сюрпризом. Это — путь без потерь.

Первое, что я увидел, войдя в неф, был господин с видеокамерой. Я огляделся в поисках остальных членов семейства. Все в сборе. Мальчик сидел между матерью и сестрой. Вот его мне было действительно жалко. В этой семье он выглядел единственным нормальным человеком, и могу вообразить, каких страданий стоили ему такие вот «решающие» дни. Надо было выдержать часы невыносимой скучищи, высидеть тихо и чинно в компании взрослых, все внимание которых приковано к сестре! Так я думал.

Вики вышла третьей. Она спела — и спела хорошо. Проблема с горлом никуда не делась, и голос был на пределе в некоторых местах, но по сравнению с утренним залом здесь была прекрасная акустика, а Вики расслабилась и успокоилась.

Пока моя дочь пела, сзади раздался какой-то резкий звук. Вики не прервалась — позднее она сказала мне, что вообще ничего не заметила. Но меня этот звук заставил оглянуться. Брат Чантл что-то уронил. Его мать бросила на него испепеляющий взгляд. Я посмотрел на Чантл. Она была какая-то потухшая, словно выжатый лимон. Образ убитого ребенка снова встал у меня перед глазами. Цепочка диких ассоциаций заставила меня представить все семейство живущим где-нибудь при похоронном бюро и ежевечерне укладывающимся в гробы, чтобы поспать до утра…

Наваждение быстро схлынуло. Мой ребенок пел.

Даже аплодисменты здесь звучали громче. Вики возвратилась на место раскрасневшаяся и явно довольная собой.