Спящий в песках

– Но... Но ведь карьер был обнаружен мною! – взъярился Ньюберри.

– Карьер – да, но не граффити, – возразил Блэкден. – А некоторые из них представляют несомненный интерес.

– Конечно, – добавил с улыбкой Фрэйзер, – вы были настолько... как бы поточнее выразиться... увлечены собственными поисками гробницы, что на такие мелочи, как письмена, не обращали внимания. Отныне вам не стоит беспокоиться: местоположение гробницы известно. Она найдена.

– Что-о-о?! – Ньюберри утер лоб. – Где она? Где?

– Вон там, – Фрэйзер указал рукой, – в самом конце сухого русла, которое наполняется водой лишь в сезон дождей.

Дрожа от бешенства, Ньюберри несколько секунд смотрел на него неверящим взглядом, потом лицо археолога исказила судорожная гримаса, он повернулся и побежал прочь.

– Без толку! – крикнул ему вослед Блэкден, – мы только что оттуда. К гробнице они никого не подпускают.

Но если Ньюберри и услышал его, то не подал виду: он продолжал мчаться вперед. Мы с Петри, однако, за ним не последовали.

Позднее я узнал, что Ньюберри забросил свою работу, уехал в Англию и поклялся никогда более не ступать на землю Египта. Несколькими месяцами ранее мне было бы трудно поверить, что поиски гробницы могут породить столь жаркое соперничество и превратиться в навязчивую идею, способную довести человека до отчаяния, лишить его контроля над собой и побудить к совершению самых неожиданных поступков. С течением времени, однако, я стал относиться к его чувствам с пониманием, а точнее говоря, с некоторых пор в определенной мере даже разделять их, хотя, как сказал мне как-то вечером Петри, от всей этой истории остался неприятный осадок.

– Пусть случившееся послужит вам уроком, – посоветовал он мне. – Не следует направлять все свои силы и помыслы на достижение одной-единственной цели, ибо в этом случае вы рискуете пройти мимо множества других важных и интересных вещей.

Я кивнул, признавая правоту его слов. Но уже через минуту, сунув руку в карман и нащупав там бумажку с надписью, скопированной мною в карьере, я извлек для себя еще один урок: напав на какой-либо след, держи свои соображения при себе и не спеши сообщать всем и каждому о своей находке. В Египте скрытность отнюдь не является недостатком.

Несколько дней спустя, в начале января, Петри получил разрешение на посещение вожделенной гробницы. Я сопровождал его. Нетерпеливое желание узнать наконец, какие чудеса и тайны хранит это древнее захоронение, заставляло меня буквально трепетать от возбуждения. Увы, нас постигло горькое разочарование. Гробница оказалась пустой. Более того, даже роспись на ее стенах пострадала от рук каких-то вандалов. Я в полном недоумении растерянно озирался по сторонам, отказываясь верить, что перед нами действительно предмет страстных чаяний Ньюберри. Неужели таковым окажется результат ею многолетних поисков? Что же все-таки он рассчитывал найти на самом деле? Мне смутно припомнился наш давний разговор о тайной мудрости древних, о событиях, упоминать о которых по тем или иным причинам было строжайше запрещено, о веками хранимых тайнах, со временем превратившихся в народные предания, такие как, например, легенда о не нашедшем успокоения царе.

– А как насчет мумии? – спросил я француза, знакомившего Петри с результатами раскопок. – Удалось ли вам отыскать какие-нибудь следы самого Эхнатона?

Криво ухмыльнувшись в ответ, француз жестом пригласил нас следовать за ним. Пройдя по минному темному коридору и спустившись по каменным ступеням, мы оказались в круглом, обрамленном колоннами помещении. Француз поднял факел, и моему взору предстала погребальная камера.

Увы, повсюду были видны следы разрушения и насилия. Рисунки и рельефы на стенах уничтожали намеренно: головы, лица, имена в текстах исчезли – их старательно стерли. Пол усеивали каменные обломки, как оказалось – остатки разбитого саркофага. Я поднял и поднес к свету один из них. Поразительно! У меня в руках был осколок гранита!

– Какой же силой должны были обладать те, кто разрушил все это! – не сумев сдержать изумление, воскликнул я. – Такое впечатление, будто кто-то хотел навсегда искоренить саму память о погребенном здесь человеке!

– Так оно и есть, – кивнул Петри. – Думаю, на сей счет не может быть никаких сомнений. Он повернулся к французу.

– А на чем вообще основывается ваша уверенность в том, что здесь был захоронен именно Эхнатон?

Француз ответил на своем языке. Я не уловил смысл его слов, однако достаточно оказалось и жеста, которым они сопровождались: он указал на чудом сохранившийся над дверью картуш – овал, по традиции обрамлявший имя царя.

Внимательно рассмотрев картуш, Петри пожал плечами и повернулся ко мне.

– Да, это единственное, что здесь уцелело. Надо полагать, погромщики его просто проглядели.

Я покачал головой и, обведя взглядом картину разрушения, спросил:

– Но кому могло прийти в голову прилагать такие усилия ради того, чтобы уничтожить его имя?

– Кто знает? В конце концов, он был царем-вероотступником, еретиком. А ересь по самой своей природе угрожает власти и установленному порядку.

– Полагаете, это было сделано по повелению жрецов Амона?

Петри подобрал фрагмент саркофага и принялся тщательно его изучать.

– Несомненно, – задумчиво произнес он. – Эхнатон закрыл их храм и своими реформами практически лишил жрецов могущества и власти. Так что у них имелись веские основания для ненависти к мятежному фараону. Вполне естественно, что они намеревались предать его забвению.

Помолчав, археолог подошел поближе к фигуре со стертым лицом.

– И все же... – задумчиво пробормотал он. – И все же... – Петри провел рукой по самым крупным выбоинам в штукатурке. – Удары здесь наносились с куда большей силой, чем требовалось, чтобы просто сделать изображение неузнаваемым. Ненависть и отвращение, руководившие действиями разрушителей, можно назвать поистине безграничными. Осмелюсь утверждать, что ярость тех, кто крушил гробницу, смешивалась со страхом. Такое впечатление, будто одно лишь воспоминание об Эхнатоне повергало их в ужас. И не только о нем самом. Вот, взгляните... – Петри указал на следующий рисунок. – Видите? Здесь, судя по фигурам, были изображены его дети. Их лица тоже стерты. Нечто похожее мы встречаем не только здесь, но и в других местах. Неопровержимые свидетельства тщательного искоренения всего, что связано с именем Эхнатона, его деяниями и его родом, мы находим по всему Египту.

– Неужели? – удивился я. – Но разве и он, и его потомки не принадлежали к законно царствовавшей династии?

– Принадлежали, – кивнул Петри. – Им предшествовала долгая череда великих царей, но, похоже, эта древняя династия правителей Египта пресеклась именно на двух сыновьях Эхнатона.

Я попытался вспомнить все, что рассказывал мне о них Ньюберри. Особенно о том, который изменил свое имя.

– Один из них, кажется, назвался Тутанхамоном?

– Да. – Петри посмотрел на меня с удивлением. – Вот уж не думал, что вы о нем знаете.

– Увы, но, кроме имени, мне ничего не известно.

– Вы в этом не одиноки. Сведения о нем практически отсутствуют, а о его предшественнике Сменхкара информации и того меньше. Оба правили, обе умерли, а все остальное покрыто мраком. Что ни говорите, а жрецы Амона добились своего. Вплоть до начала нашего столетия, до времени, когда здесь начали проводить раскопки, никто даже не слышал о фараоне по имени Эхнатон.

– Неужели его имя было напрочь вычеркнуто из истории государства?

– О да, – кивнул Петри. – В сохранившихся египетских текстах вы не отыщете ни единого упоминания о нем. Похоже, саму память о нем предали проклятию.

– Да, похоже, – негромко подтвердил я, в который уже раз вспомнив легенду о лишенном покоя царе, и снова посмотрел на разбитый саркофаг. – Его и вправду постигло страшное проклятие.

Завершив наконец осмотр, мы направились к выходу. После сумрака погребальной камеры солнечный свет и голубизна неба показались нам особенно яркими и доставили обоим несказанное удовольствие. Похоже, посещение гробницы оказало странное воздействие не только на меня, но и на Петри, ибо пока мы шли пешком по равнине, он хранил молчание, да и весь тот вечер пребывал в меланхолическом настроении. Позднее, когда мы сидели возле костра, он заговорил об Эхнатоне и периоде его правления, причем слова его заставили меня вновь вспомнить о Ньюберри.