Отбросы

Харви представлял себе иногда, что бы случилось, если бы он ушел тогда вместе с матерью. Началась бы другая жизнь?.. Наверняка! Без драк и оскорблений... Правда, Пол знал: иной раз слова ранят больше, чем физическое наказание, и, возможно, мать навязчиво напоминала бы ему, как тяжело он ей достался.

Харви сжал пальцами виски, словно мысли причиняли ему боль, сощурился. В глазах замелькали белые звезды. Он напряг челюсти и так стиснул зубы, что голова и в самом деле разболелась. Только теперь воспоминания, казалось, покинули его. Раскачиваясь, Пол растирал лицо огромными ручищами и просидел так довольно долго.

Снаружи завывал ветер.

Глава 8

Гарольд смотрел, как в щербатой кастрюльке закипает молоко, одновременно прислушиваясь к завыванию ветра. Временами порывы его были столь мощными, что, казалось, вот-вот снесут непрочный деревянный домик, содрогавшийся при каждой очередной атаке разбушевавшейся стихии.

Уединенное жилище Пирса находилось не более чем в четырехстах ярдах от основного здания, видного из окон комнаты. В кухоньке окна отсутствовали, и Гарольд стоял в желтоватом свете голой, без абажура, пятидесятиваттной лампочки, свисавшей с потолка на скрученном шнуре. Тут стояла небольшая газовая плита, в углу примостились старая эмалированная раковина и несколько навесных шкафчиков, наскоро прибитых к деревянной стенке поржавевшими гвоздями. На кухне, едва ли имевшей двенадцать квадратных футов, пахло сыростью. Западную стену сплошь покрывала плесень. «Но, слава Богу, хоть крыша не течет», — подумал Гарольд. Перед его приходом кто-то пытался, очевидно наскоро, произвести уборку, но по многим признакам можно было догадаться, что здесь не жили по крайней мере лет пять-шесть. Везде лежал толстый слой пыли и сажи, поэтому Гарольд решил сам все основательно вычистить в выходные дни. В конце концов, отныне здесь его дом.

Пирс выключил газ и, сняв с плиты кастрюлю, стал аккуратно переливать молоко в стоявший рядом кувшин. Пустую кастрюлю опустил в раковину, отозвавшуюся металлическим звуком. Гарольд побрел в соседнюю комнату. Она показалась чуть больше кухни, в ней разместились впритык узкая кровать, стол, два обшарпанных стула и несколько шкафчиков, выглядевших так, будто их наскоро мастерили нерадивые столяры-практиканты. Парафиновая плитка, стоявшая рядом с кроватью, являлась единственным источником тепла. Немного согревшись, Гарольд подошел к окну, соскреб со стекла налипшую грязь и взглянул в темноту. В ночи ярко светились огни больницы.

Он оторвался от окна. Нахлынули воспоминания о пережитом дне. Гарольд повернулся спиной к окну, как бы перечеркивая то, что видел там. Подойдя к кровати, присел на край и стал потягивать из кувшина молоко. Оно было горячим, обжигало горло.

Гарольд глубоко вздохнул. Мысль о крошечном зародыше, пожираемом пламенем, опять заставила его содрогнуться. О Господи, увиденное в котельной возродило к жизни те ужасные воспоминания. Он думал, что его работа поможет ему забыть или, по крайней мере, смириться с тем, что случилось тогда, много лет назад. И что же? Ему нужно привыкать к мысли, что его работа — сжигать... Иногда это будут человеческие существа, иногда... Его мучил этот вопрос. Тот, на подносе, напоминал пришельца из космоса, но вместе с тем это тоже было человеческое существо. Детеныш. А его просят сжигать детей. Заставляют, хоть и невольно, выпустить его кошмар на свободу.

Просят сжечь Гордона, его братика, снова и снова, и так много раз...

...Гарольд медленно шел к двери котельной. Уже за десять футов от нее он услышал размеренное жужжание генератора. Его шаги эхом отдавались в тускло освещенном коридоре, а дыхание облачками пара повисало в тяжелой, гнетущей атмосфере. Почему-то на сей раз в подвале было холоднее, чем обычно. За спиной оставались плотно закрытые двери анатомических лабораторий, скрывавших свои секреты. Гарольд взялся за ручку котельной и вошел. Ударивший в нос смрад от загаженного белья заставил сжаться. Мимо жужжащего генератора он направился к топке. Слышался приглушенный рев пламени, и Пирс поднял лежавшие на выступе топки толстые рукавицы. Надел их, потянулся за гаечным ключом и крепко ударил сплеча по засову.

Дверца отворилась.

Бело-оранжевое пламя кружилось в бешеном танце, обдавая жаром лицо Гарольда. Огнедышащая пасть топки, казалось, пожирала воздух котельной, и Гарольд стал задыхаться, отступая назад, не выдерживая напора жара.

Позади вдруг с шумом захлопнулась дверь, и Пирс с бешено колотящимся сердцем обернулся, не спуская глаз с нее, ожидая, что вот-вот войдет Гривс или какой-нибудь другой санитар. Дверь оставалась плотно закрытой. Гарольд снова глянул на бушующее пламя. Так он и стоял, пока его единственный глаз не начал различать какие-то таинственные фигуры внутри этой адской печи. Подобно детям, которые часто видят что-то в пламени угольного камина, Гарольд, не мигая, пожирал взглядом разгоравшийся огонь.

Хотел было шевельнуться, но ноги будто прибили гвоздями к полу, и он все продолжал смотреть и смотреть на пламя.

В уголке глаза появилась слеза, скатилась по щеке. Они там, там... обугленные останки бесчисленного множества детей, и одного из них на его глазах сжег Гривс.

Пирс чувствовал себя таким беспомощным, наблюдая за тельцем, пожираемым пламенем — как и тогда, в ночь тысяча девятьсот сорок шестого года, при виде заживо сгоревших брата и матери.

Он разжег тот огонь...

Языки пламени принимали теперь причудливые формы, и Гарольд увидел лицо брата Гордона. Он должен вырвать его из огня. И, повинуясь внезапно возникшему желанию, Гарольд сунул руки в печь.

Боль, расколовшая мозг, перекинулась на руки. Пламя, коснувшись рукавиц, в секунды обратило их в прах. Гарольд не мог шевельнуться. Боль распространилась по всем телу, его руки обуглились и почернели. Огромные волдыри вздувались на глазах, как зловещие темные цветы, и тут же лопались, выпуская из себя густую спекшуюся жидкость. Сквозь обугленное мясо просвечивали белые кости... И наконец Гарольд нашел в себе силы, чтобы закричать...

Проснувшись, он все еще кричал, ощущая почти ту же боль, что испытывал во сне. Он долго не мог остановиться, пока наконец не понял, где находится, и тогда стал понемногу успокаиваться, крик перешел во всхлипывания, потом — в беззвучные рыдания.

Скрючившись под одеялом, Пирс неудержимо плакал и плакал.

Глава 9

Джудит Майерс стояла перед зеркалом спальни и рассматривала свое отражение. Она провела рукой по небольшой, почти незаметной выпуклости под грудью и повернулась, чтобы посмотреть на себя сбоку. Мягко коснувшись живота и оглядев его, она продолжала изучать свое обнаженное тело. Джудит только что приняла душ, и с ее мокрых волос, свисавших черными прядями, капала вода, оставляя темные следы на бежевом ковре. Макияж уже был смыт, но от этого лицо выглядело не менее выразительным. В приглушенном мерцании ночника щеки казались запавшими. Джудит оценивающе оглядела свою упругую грудь и выпуклость живота. Бедра несколько округлились, и это также вызывало в ней раздражение. Последний раз взглянув на выпирающий живот, она отвернулась от зеркала, потянулась за махровым полотенцем, лежавшем на большой двуспальной кровати, и принялась вытирать голову.

— Ты по-прежнему хочешь сделать это? — спросил Энди Паркер. Он лежал, вытянувшись под простынями, и наблюдал за ней. Сделав последнюю затяжку, он загасил окурок в пепельнице на ночном столике.

— Кажется, я уже просила тебя не курить здесь, — заметила Джудит, продолжая энергично вытирать волосы полотенцем.

— Не уходи от ответа.

Она немного помолчала, потом взглянула на него.

— Да, я по-прежнему хочу это сделать.

Паркер выдержал взгляд, неодобрительно покачал головой.

— Послушай, Энди, — раздраженно снова заговорила Джудит. — Мы постоянно возвращаемся к тому, что уже решено. Мне надоела эта тема.