Номер 16

— Звучит это ужасно.

Стивен пожал плечами, его лицо приобрело беспомощное выражение.

— Но что мы могли поделать? Мы ведь не сиделки.

— Хотела бы я знать, что творилось у нее в голове.

— У двери она каждый раз говорила мне: «Ну, всего хорошего, Стивен! Если мы больше не свидимся, не поминайте лихом». И при ней все время были одни и те же вещи. Маленький чемоданчик и зонтик, как будто она куда-то уезжает. Однако каждый день она через пару часов возвращалась. Больше всего мы беспокоились, как бы она не заблудилась в городе. Иногда таксисты, завидев ее, останавливались и говорили: «Садитесь, Лил, я подброшу вас до дома». И если она была готова вернуться, то садилась в машину, отвечая: «Сегодня я не смогу уйти дальше. Не сегодня. Но завтра я попробую еще разок». И так повторялось изо дня в день, без исключений. Все это подтверждают. И ее всегда привозили домой. Я по временам думал, что это не так уж плохо, ведь она по-прежнему в состоянии общаться, хотя бы с обслуживающим персоналом. Все вокруг знали вашу бабушку Лилиан.

— А что это за цветы? Наверное, в комнате их целая тысяча.

Стивен пожал плечами.

— Она никогда не рассказывала мне, для чего они, зачем она их собирает. Но сколько я ее помню, она всегда возвращалась домой с цветами. И каждый раз с розами. Ее дважды заставали за тем, что она воровала их в палисаднике Честерфилд-хаус в Мейфэре. К счастью, я знаком с тамошним старшим портье, поэтому каждый раз все обходилось. Но могло бы кончиться плохо. Она даже вытаскивала цветы из мусорных баков или уносила из цветочных магазинов, забыв уплатить.

— Как же она умерла? В свидетельстве о смерти сказано, что это был сердечный приступ.

Стивен потер рот. Он явно избегал смотреть Эйприл в глаза. Он дважды пытался ответить, но каждый раз осекался.

— Прошу вас, Стивен. Расскажите.

— Она умерла в такси, на заднем сиденье, Эйприл. Она сильно испугалась. Во время одной из своих обычных прогулок. Один водитель заметил ее. Она была совершенно растеряна. И на этот раз дошла до самой Мраморной арки. На моей памяти она никогда не забиралась так далеко, и это порядочное расстояние для женщины ее возраста. Но в тот день все было по-другому. Видите ли, обычно, когда кто-нибудь ее находил, она разговаривала сама с собой и размахивала зонтиком или тростью. В этом не было ничего необычного. Мы все наблюдали ее за этим занятием Лилиан будто увлеклась спором с кем-то невидимым. И обычно она впадала в такое состояние, в такое волнение, незадолго до возвращения домой. Или же, как я уже говорил, когда ее находили и подвозили до дома. Но в то утро, когда она умерла, таксист говорил, что Лилиан казалась совсем больной. По-настоящему изможденной. Она стояла, привалившись к решетке парка, совсем бледная и едва не падая. Она была чем-то сильно расстроена и держалась на ногах из последних сил. Поэтому водитель остановился и помог ей сесть в такси. Но она так и не вышла из ступора, как случалось обычно. Она казалась потрясенной чем-то, больше не сознавала, где находится и куда ее везут. Водитель вышел из машины и позвонил на главный пульт, попросил нас вызвать «скорую». Но Лилиан умерла, не дождавшись. Мне показалось, это был обширный инфаркт. Так я тогда подумал. Но самое странное… Знаете, она вышла из транса перед смертью, когда такси въехало на площадь. Водитель видел ее лицо в зеркале. Огорченное. Она была по-настоящему раздосадована. Или даже испугана чем-то. Или кем-то. Как будто кто-то сидел в машине рядом с ней.

Эйприл посмотрела в чашку на остатки чая. После долгого неловкого молчания она заговорила:

— Возможно, ей было бы лучше в каком-нибудь специализированном учреждении?

— Да, наверное. Но ее навещала медсестра, и, когда она приходила, Лилиан была в полном порядке. Эксцентричная, однако же вменяемая и в ясном уме, способная позаботиться о себе. Она была довольно сильной женщиной для своего возраста, и только когда выходила из дома, когда покидала здание, вот тогда она… Теряла рассудок.

Наверное, Лилиан страдала от какой-то болезни: Альцгеймера, деменции. Если бы только они с мамой знали…

— Бедная бабушка Лилиан.

Но Стивен, кажется, не обратил на слова Эйприл никакого внимания. Он был погружен в собственные мысли.

— Однако самое странное в тот день, — внезапно проговорил он, — оказалось у нее в сумочке.

Старший портье, озадаченно хмурясь, рассматривал свои ботинки.

— У нее там лежал билет на самолет. До Нью-Йорка. Вместе с паспортом, срок которого истек пятьдесят лет назад. По-видимому, в последний раз Лилиан действительно собралась покинуть нас навсегда.

После того как Стивен ушел, Эйприл поужинала макаронами под соусом песто, купленными в магазинчике на Моткомб-стрит, а затем наполнила ванну. В ванной комнате не было кабинки, и над стальным краном в разводах не было душа. Эйприл присела на пуфик рядом с ванной, наблюдая, как толстая струя воды звучно ударяет по стертой эмали. Трубы за выцветшей пятнистой стеной пели и стонали. Дожидаясь, пока наполнится ванна, Эйприл вышла, распаковала привезенную с собой одежду и выложила косметичку на комод в комнате Лилиан.

Она поймала себя на том, что придумывает себе занятия. Пытается отвлечься от мысли, что придется ночевать в этой квартире, и старается не задаваться вопросом, чем занималась здесь по вечерам Лилиан. Две дальние спальни давно уже не использовались по назначению и были приспособлены под кладовые, так что едва ли бабушка заходила сюда, разве только для того, чтобы пополнить свою сокровищницу. В гостиную же она только приносила свежие цветы, под которыми в снопе перед окном скрывались увядшие в прах. Эта комната была для бабушки священна. Всю мебель в столовой покрывал толстый слой пыли. В квартире не нашлось ни телевизора, ни хотя бы работающего радиоприемника. Эйприл уже обнаружила старый сломанный приемник в бакелитовом корпусе, завернутый в газету и засунутый в недра ящика с оловянными кружками. Однако, за исключением радио и нескольких книжек, ни одна из которых не относилась к современным изданиям, Эйприл даже представить не могла, чем ее двоюродная бабушка развлекалась в одиночестве на протяжении множества вечеров. Неудивительно, что Лилиан разговаривала сама с собой — Эйприл пробыла здесь только день, но уже готова последовать ее примеру.

Приняв ванну — причем за это время ее глаза трижды слипались и она погружалась в дремоту, длившуюся, пока не остывала вода, — Эйприл вернулась в спальню и закрыла дверь. Белье под старинным стеганым покрывалом казалось чистым, но она не смогла заставить себя лечь на простыню. На верхней полке шкафа нашлись одеяла, и Эйприл соорудила из них постель прямо поверх покрывала.

Эйприл погасила свет, и ее поначалу поразила наступившая темнота. Она даже помедлила, прежде чем лечь, но усилием воли заставила себя успокоиться — она слишком устала, чтобы нервничать. В свежем белье и чистой футболке с надписью «Social Distortion» [6] Эйприл свернулась клубочком, лежа лицом к двери, как делала всегда, если ночевала в незнакомом месте.

Устроившись, она прислушивалась к далекому шуму машин, изредка проезжавших через Лаундес-сквер. Она сознательно переключила медленно текущие мысли на Лондон, не позволяя им сосредотачиваться на этом месте, бродить по квартире, блуждать по странным захламленным комнатам, объятым темнотой и тяжким молчанием.

Подтянув колени к животу, Эйприл зажала между теплыми бедрами сложенные вместе ладони — эта привычка осталась у нее с детства. Она сейчас же осознала, что проваливается в глубокий сон, который продлится много часов, до самого утра Эйприл уносило все глубже и дальше отсюда. Наконец ее разум успокоился. Но только не комната, оставшаяся по ту сторону сомкнутых век.

Эйприл не стала отвлекаться на шорох и негромкий топот ног, стремительно переместившихся от двери в изножье постели. Это просто сосед по квартире, Тони, — зашел, по обыкновению, на цыпочках, чтобы быстренько забрать что-то, забытое в ее комнате. Слишком измученная, чтобы разлепить глаза, где-то в недрах сознания Эйприл была твердо уверена, что Тони скоро уйдет. Уйдет.