Эвервилль

Никаких человеческих лиц, конечно, тоже не было. Только повторения, как отражения в анфиладе зеркал или эхо, подхватывающее приказ. Эхо, ищущее смысл, но не имеющее своего смысла.

Нужно найти сердце змеи. Это единственная надежда: отыскать, где сердце.

Звон в голове сделался невыносимым, но Гарри продолжал идти. Чем ближе он подходил — шестьдесят ярдов, пятьдесят, сорок, — тем яснее слышал тихий шепот.

Бояться нечего, говорил он себе.

Его удивила собственная храбрость.

— Нет ничего такого, чего бы ты не видел раньше… Успокоила и ободрила.

— Только дай мне обнять тебя… Погоди-ка, сказал он себе.

— Скоро мы будем только вместе… Это не он. Это Иад.

— Никто не сможет нас разделить. — Голос зазвучал торопливо, будто понимая, что он раскрыт. — Ты знаешь это сердцем… сбоим человеческим сердцем…

Когда Гарри был уже в десяти ярдах от огромного, мед ленно проворачивавшегося колеса, шепот исчез и остался лишь звон, в котором тонули людские крики. Он заметил, как справа к нему устремился Гамалиэль, и понял, что сей час умрет. Без молитв, без покаяния. Его убьют одним уда ром.

Жить ему оставалось секунды. Секунды на то, чтобы найти Киссуна.

Он набрал в грудь побольше воздуха и, не слыша собственного голоса, крикнул изо всех сил:

— Я ищу Клейтона О'Коннела!

Сначала не последовало никакой реакции. Колесо продолжало вращаться, и перед измученным взором Гарри мелькали бессмысленные формы. Но потом, когда Гамалиэль подошел совсем близко и поднял руку, потянувшись к горлу Д'Амура, движение стало замедляться. Должно быть, Гамалиэль услышал какой-то приказ, потому что замер, остановился и отступил немного.

Звон в голове Гарри тоже стих, хоть и не полностью. Он стоял перед иадами, тяжело дыша, как узник, чьи цепи чуть-чуть ослабили.

В массе иадов произошло движение. Какой-то узел рас крылся, и оттуда, из самого нутра (внутри Иад состоял из того же мерзостного вещества, что и снаружи) появился Киссун.

Вид у него был тот же, что и на горе: ясный и умиротворенный.

— Как ты сумел узнать, кто я? — спросил он.

Он стоял далеко, но голос его раздавался у Гарри в ушах, как и шепот иадов.

— Я ничего не узнавал, — ответил Гарри. — Просто услышал.

— От кого? — Киссун вышел из своего живого святилища на асфальт улицы. — Кто тебе сказал?

— От твоей матери.

Лицо Киссуна оставалось бесстрастным. Ни одна черта не дрогнула.

— Ее зовут Мэв О'Коннел, если ты забыл, — сказал Гарри, — и ее повесили вместе с тобой и твоим отцом.

— Ты научился говорить с мертвецами? — удивился Киссун. — С каких пор?

— Она не умерла, Клейтон. Она очень даже живая.

— Что за дурацкие шутки? — воскликнул Киссун. — На деешься таким образом кого-нибудь спасти?

— Твоя мать осталась жива, Клейтон. Ветка сломалась, а потом она нашла дорогу в Субстанцию.

— Не может быть.

— Проход всегда был там, и он не закрывался.

— Как она смогла пройти?

— У нее в запасе всегда имелась парочка заклинаний, не так ли? И воля, чтобы заставить их работать. Видел бы ты, что она устроила на перекрестке! Видишь свет? — Гарри обернулся и показал на то место, где стоял бордель. Небо там заметно светилось. — Тоже ее работа.

Киссун посмотрел туда, и на лице у него промелькнуло сомнение. Гарри остался доволен.

— Ну, не знаю, Д'Амур… Ты продолжаешь меня удивлять.

— Я и сам удивился.

— Если ты солгал…

— Зачем мне лгать?

— Чтобы задержать меня.

— Ты все равно добьешься своего.

— За каким чертом? — пожал плечами Гарри. — Рано или поздно ты все равно сделаешь то, что задумал.

— Сделаю, — согласился Киссун. — И никакая мать мне не помешает.

Он смотрел на свечение в небе.

— Что она там делает? — спросил он.

— Восстанавливает бордель, — ответил Гарри. — Как в старые добрые времена.

Киссун на мгновение задумался.

— Старые добрые? — повторил он. — Да черт бы их побрал!

С этими словами он без долгих разговоров направился к перекрестку, а Д'Амур пошел следом.

Гарри не нужно было оглядываться, чтобы понять: иады сняли осаду здания и потекли вслед за Киссуном. Казалось, несмотря на свою жестокость, они не имели намерения — а может быть, и желания — причинять кому-либо зло. Звон в голове Гарри почти стих, превратившись в тихий шепот, и он воспользовался этим, чтобы привести в порядок мысли и продумать план. Он почти не сомневался, что без хозяина иадам его мысли неинтересны.

Он прекрасно понимал, что внезапное возвращение матери не смягчит Киссуна. Скорее всего, он отправился к ней не из неясных чувств, а из любопытства.

Таг факт, что женщина, породившая его на свет, не умерла, не отобьет у Киссуна желания скормить весь мир своим букашкам. Оставалась надежда, что в момент встречи с Мэв он потеряет неуязвимость, но даже если так — каким оружием его возьмешь? И что будут делать в этот момент иады — смотреть и ждать? Это казалось маловероятным.

— Вряд ли ты ожидал такого, да? — сказал Киссун, когда они завернули за угол. — Я имею в виду иадов.

Гарри оглянулся. Громадное колесо нависло над ним, подобно волне, грозя обрушиться, и постоянно меняло очертания. Казалось, оно захватывало и трансформировало даже воздух, а темнота помогала ему.

— Я сам не знаю, чего ожидал, — ответил Гарри.

— Ты видел немало демонов, но вряд ли встречался с таким. — Киссун показал на колесо. Он не ждал от Гарри ни возражения, ни согласия. — Они скоро изменятся. А потом еще раз изменятся. Поэтому и бессмертны.

Гарри вспомнил, что говорила Норма про мир. Верны ли ее слова в отношении Иад? Изменчивы и неуязвимы?

— Это лишь малая часть тех, что ждут на другой стороне.

— Я рад, что не увижу этого, — сказал Гарри.

— Решил не воевать? Умно. Ты не знаешь, что тебе теперь делать, да? И от этого тебе страшно. Лучше сдаться. Иди домой и смотри телевизор, пока очередь не дошла до тебя.

— Ты так ненавидишь мир?

— Меня унесли волки, Д'Амур. Я очнулся в темноте с веревкой вокруг шеи. Я задушил их, конечно; и когда я стоял над ними, перемазанный их кровью, я подумал; не они мои враги. Мои враги — те, кто взял меня ночью, беззащитного, и повесил на дереве. Их кровью я должен умыться. Их глотки я должен рвать. Но как? Как полудурок, сын пьяницы и хозяйки борделя, может справиться с Сапас Умана? — Он остановился и улыбнулся. — Теперь ты знаешь.

— Знаю.

— Один вопрос, Д'Амур, прежде чем мы придем туда.

— Спрашивай.

— Тесла Бомбек.

— Что?

— Где она?

— Она погибла.

Киссун смотрел на Гарри некоторое время, словно пытаясь определить, лжет тот или нет. Потом произнес.

— С ней было интересно. Наши встречи в Петле я вспоминаю почти с нежностью. — Он сам улыбнулся несуразности своих слов. — Конечно, она боец легчайшего веса. Но сражалась храбро. — Он сделал паузу, глядя мимо Гарри на Иад, и задал вопрос — Знаешь, зачем они пожирают собственный хвост?

— Нет.

— Чтобы доказать свое совершенство.

Киссун повернулся и пошел дальше. За поворотом они увидели перекресток и дом, воссозданный Мэв. Теперь он выглядел почти твердым, как картина, написанная светом. Добавились детали — то окно, то статуя. Киссун ничего не сказал, но его шаг замедлился.

— Где мать? — спросил он.

— Внутри, наверное.

— Приведи ее. Я не хочу входить.

— Это же иллюзия.

— Я знаю, — ответил Киссун. Показалось ли Гарри, или голос его и вправду дрогнул? Киссун повторил: — Приведи ее.

— Хорошо. — Гарри поднялся на крыльцо и вошел.

Он оказался в настоящей эротической стране чудес. Стены были увешаны картинами, в основном на классические темы: «Суд Париса», «Леда и лебедь», «Похищение сабинянок». И повсюду — женская плоть, ставшая со времени его ухода еще более сочной и влекущей. Женщины в нижнем белье, болтающие друг с другом в гостиной. Женщины с рас пущенными волосами, омывающие свои тяжелые груди. Женщины, возлежащие на постелях, ласкающие себя между ног, улыбающиеся призрачным клиентам.