Кровь и лед

— И что с ней сделается в таком случае?

— Она так промерзнет, что рассыплется, как стекло.

ГЛАВА ПЯТИДЕСЯТАЯ

25 декабря, 13.15

Майкл укутал Элеонор в такое количество слоев одежды, что сейчас ее не узнала бы и родная мать. Она медленно брела по заснеженной площади, похожая скорее на огромный тюк с тряпьем. Журналист все время поглядывал по сторонам, однако в округе никого не было. Что хорошего в прогулках по Антарктиде, так это то, что вероятность натолкнуться на прохожих даже в Рождество крайне мала. Когда они проходили мимо старого продуктового склада, Майкл немного поторопил ее, как и возле гляциологической лаборатории Бетти и Тины; со стороны ледового дворика раздавалось жужжание циркулярной пилы. Элеонор бросила на журналиста вопрошающий взгляд, однако он помотал головой и повел ее дальше. При приближении к псарне две собаки встали и принялись радостно вилять хвостами, надеясь, что сейчас их возьмут на традиционную пробежку, но, к счастью, псы не стали лаять. Свет в лаборатории морской биологии горел, и это было хорошим знаком. Майкл надеялся, что Дэррил вовсю работает над решением проблемы Элеонор и Синклера.

Наконец, завидев на отшибе лагеря конечный пункт их маршрута, Майкл прямиком направился туда. Они прошли под деревянными шпалерами и поднялись по пандусу.

Даже под толстым ворохом одежды Элеонор знобило.

Майкл отворил дверь, раздвинул пластиковый занавес и завел девушку в ботаническую лабораторию. Их моментально окутал горячий влажный воздух, и Элеонор от удивления ахнула. Он провел ее дальше, в глубь помещения, где помог расстегнуть на парке молнию и снять шапку с перчатками. Волосы девушки беспорядочно рассыпались по плечам, однако на щеках розовел непривычный румянец, а зеленые глаза горели.

Сбрасывая с себя верхнюю одежду, Майкл сказал:

— Здесь они изучают растения; как местные виды, которых очень мало, так и занесенные человеком. В сравнении с другими местами на планете окружающая среда в Антарктике наименее загрязнена, и это создает для лабораторных исследований идеальные условия. — Он смахнул прилипшие ко лбу длинные волосы. — Хотя, судя по тому, как дела развиваются сейчас, такое положение долго не продлится.

Но Элеонор уже устремилась дальше, привлеченная упоительным ароматом спелой клубники, стебли которой свисали из пересекающихся труб гидропонной системы на потолке. Зеленые зазубренные листья клубники были увенчаны белыми цветочками с желтыми рыльцами, а ягоды, мокрые от распыляемой воды, аппетитно сверкали в искусственном освещении. Экерли лично приложил руку к обустройству лаборатории, поэтому ее внутреннее убранство представляло собой адскую смесь из высокотехнологичного оборудования и нагромождения самодельных приспособлений, алюминиевых трубок, резиновых шлангов, пластиковых горшков и мощных ксеноновых ламп. В данный момент лампы горели не на полную мощность, но когда Элеонор, закрыв глаза, зарылась лицом в цветущие заросли клубники, Майкл включил их на максимум.

Помещение тотчас залил ярчайший свет, усиленный рядами самодельных отражателей, которые Экерли смастерил из вешалок и листов фольги. Ягоды клубники засверкали рубинами, лепестки цветов вспыхнули ослепительно белым, а капельки воды на зеленых листьях заискрились, словно бриллианты. Элеонор засмеялась и открыла глаза, прикрывая их рукой, как козырьком.

Такой счастливой Майкл видел ее только в тот день, когда продемонстрировал чудеса с проигрыванием музыки Бетховена на стереосистеме.

— Говорил же я вам! — сказал он.

Она закивала головой, все еще улыбаясь, и ответила:

— Говорили, сэр, говорили. Хотя я до сих пор не понимаю, как это получается.

Она быстро окинула взглядом горящие лампы с серебристыми рефлекторами и снова прикрыла глаза рукой.

— Попробуйте клубнику, — предложил Майкл. — Здешний повар использует ее при приготовлении слоеных пирожных.

— Правда? — восхитилась она. — А это разрешено?

Майкл потянулся вверх, сорвал со стебля самую мясистую ягоду и поднес к губам девушки. К ее щекам прилила кровь. Она немного поколебалась, затем нагнула голову к клубнике и аккуратно откусила половинку.

Купаясь в лучах теплого света, который переливался на ее шелковистых волосах и золотистом обрамлении броши, она с наслаждением смаковала угощение.

— Доедайте, — сказал Майкл, все еще держа перед ней оставшуюся половинку.

Девушка медленно подняла глаза, и их взгляды встретились. Губы Элеонор блестели от клубничного сока. Неожиданно Майкл испытал такое смятение чувств, в которых была и нежность, и робость, и вожделение, что смущенно отвел глаза.

Продолжая неотрывно смотреть ему в глаза, Элеонор подалась вперед и ухватила ртом оставшуюся часть клубники. Мягко подцепила ее зубами, при этом легонько коснувшись губами кончиков его пальцев, и сорвала ягоду с зеленого хвостика. Майкла словно парализовало.

— Спасибо, Майкл, — промолвила она.

Ему это не снится? Она действительно впервые обратилась к нему по имени?

— Я получила несказанное удовольствие.

— Это мой вам рождественский подарок.

— Правда? — удивилась она. — Неужели сейчас Рождество?

Он кивнул. Майкла так и подмывало обнять девушку, но он не осмелился. В конце концов, он пригласил ее в лабораторию совсем не за этим. У них все равно нет совместного будущего.

Только почему Майклу все время приходится убеждать себя в этом?

— На Рождество мы всегда украшали дом омелами, плющом и хвойными ветками, — мечтательно сказала она. — По случаю праздника мама делала пудинг, а сверху в него втыкала веточку падуба, вымоченную в бренди. Когда папа подносил к ней спичку, вся комната озарялась ярким светом, словно от костра.

Она отвернулась и вышла из-под направленного света ламп.

— Свет очень горячий.

Элеонор двинулась дальше по проходу, шурша длинным синим платьем с пышными рукавами и высоким белым воротничком, который особенно подчеркивал стройность ее фигуры. Она провела пальцами по рядам томатных кустов, листьям салата-латука, редиса и лука, которые стояли на столах в низких горшках с прозрачной жидкостью.

— Здесь нет грунта, — произнесла она, не оборачиваясь. — Тогда как они растут?

— Это называется гидропоника, — пояснил Майкл, следуя за ней по проходу. — Все необходимые растениям минералы и питательные вещества находятся в воде. Добавьте свет, воздух — и готово.

— Потрясающе, — сказала она. — Это место мне напоминает оранжерею на Великой выставке. Отец однажды отвел нас туда с моей сестрой Эбигейл.

— Когда это было?

— В тысяча восемьсот пятьдесят первом году, — сообщила она, словно это было общеизвестным фактом. — В Хрустальном дворце в Гайд-парке.

Майкл до сих пор не мог свыкнуться с мыслью, что разговаривает с человеком из прошлого.

В конце лаборатории стояла еще одна батарея ламп, освещающая меленькую плантацию роз, лилий и обожаемых Экерли орхидей.

— Боже, как красиво! — восхитилась Элеонор, ныряя в узкий проход, по обеим сторонам которого тянулись горящие красным розы и разноцветные орхидеи на длинных изогнутых стеблях. Даже в отсутствие почвы здесь было жарко и пахло сыростью джунглей. Элеонор глубоко вздохнула и расстегнула на воротнике верхнюю пуговицу, правда, ею и ограничилась. — Никогда бы не подумала, что в столь холодном и глухом месте может существовать такая красота, — сказала она, наслаждаясь буйством цветов и запахов. — А кто ведает всеми этими растениями? Вы?

— Нет, что вы. Если бы я за них отвечал, они бы завяли через неделю, — признался Майкл.

Но как он мог ей объяснить, что случилось с Экерли? И какой будет ее реакция, расскажи он ей правду? Признается ли ему после этого в своей непреходящей и тщательно скрываемой жажде?

По правде говоря, Майкл страшился услышать из ее уст что-то в этом роде.

— Мы все здесь понемногу трудимся, — выкрутился он. — Но в основном все выполняется автоматически по командам компьютеров и таймеров.