Княжна (СИ)

— Она рабыня, — утвердительно спросил Теренций, обходя обнаженную женскую фигуру.

— Да, друг мой. Очень ценная. Танец Мауры способен покорить осажденный город, если защитники его не слепы. Она покажет жителям полиса свое искусство, и мы повезем ее дальше. Если конечно, никто не захочет купить ее для своих дочерей.

— А для себя? Она — женщина…

— Нет. Она в первую очередь носит в себе умение настоящего танца. На то я и облечен миссией, друг мой. Только те, кто имеет дочерей, могут претендовать на обладание Маурой. Только с тем, чтобы познать ее искусство, пока она молода и сильна.

— Ну, что же. Тогда для нас она лишь диковина. Детей в нашей семье нет, если не считать выводка чумазых, бегающих по задним дворам. Да и цена, наверняка, немалая.

— Знатные горожане могут купить ее на год или два. Взять в аренду.

— Тогда каждому следующему повезет больше предыдущего, ведь время сделает ее дешевле.

— Нет, мой друг. Пока Маура молода и сильна, время делает ее дороже, беспрерывные упражнения добавляют ей мастерства. Кто купит первым, тот и в выигрыше.

Черная девушка глядела перед собой и, пройдя линию ее взгляда, Теренций обшарил глазами полные груди, плечи, на которых в такт дыханию бежали по серебряной цепи блики красного огня. Потер ладони и поднял руку, собираясь коснуться черной кожи. Но передумал.

— Пусть она хоть станцует для нас. Ты подаришь нам один танец своей красавицы, Флавий?

— Всю ночь она будет танцевать в твоем доме, Теренций. Это поистине царский подарок.

Он сделал жест ладонью, и стражник укутал черные плечи покрывалом, накидывая край тонкой ткани на курчавую голову. Хаидэ смотрела, не отрывая глаз. Цвет кожи девушки был таким же, как у Нубы, ее черного Нубы. И впрямь недаром звучат в голове слова? Она появилась, чтоб изменить жизнь? С ней надо поговорить, обязательно.

Будто услышав напряженные мысли, Теренций повернулся к неподвижно сидящей жене и небрежно поклонился, прикладывая руку к широкой груди. Хаидэ заставила себя расслабиться и прогнала волнение.

— Мы, мужчины, благодарим тебя, Хаидэ, хозяйка дома сановника Теренция. И прощаемся до завтра. Пусть вечно горит огонь в очаге Гестии на алтаре этого дома.

— Пусть горит огонь Гестии, — повторили за ним мужчины, поспешно вставая и кланяясь хозяйке, подбирая подолы пышных одежд, запахивая на груди плащи.

Но Хаидэ не торопилась встать, чтобы ответно отблагодарить гостей.

— Ты пришел в наш дом, Флавий, мой бывший учитель, сам. Не присылая вместо себя дураков с выдуманными о нас речами. И привел тех, кто может быть интересен хозяйке дома. Так покажи мне их. Мне, жене знатного человека и дочери князя степей Торзы, который когда-то давал тебе кров и пищу.

Мужчины нетерпеливо затоптались у выхода во внутренние покои, где настиг их голос хозяйки. Кто-то хмыкнул, кто-то выразительно посмотрел на Теренция. Рабы, держащие в руках светильники, застыли в ожидании.

Она ждала, зная, муж не посмеет прикрикнуть и приказать, чтоб не выставить себя на посмешище перед чужими. Это было ее право, отвоеванное в первые годы супружества, когда она поняла, что вся жизнь ей — круг очага, озаренного негасимым огнем Гестии, только дом и ничего, кроме дома.

Флавий отвесил подчеркнуто вежливый поклон. Показалось ли Хаидэ или впрямь в полумраке живого огня тонкие губы красавца-поэта искривила ухмылка?

— Ты хочешь увидеть танец Мауры, прекраснокудрая Хаидэ, хозяйка знатного дома и дочь непобедимого князя степей?

— Нет, я хочу узнать о тех, о ком ты промолчал. Кто она?

Хаидэ кивнула в сторону второй женщины.

— Эта? Она гадает по звездам. Речи ее для непосвященных смутны, но пророчества исполняются. Ей нельзя находиться в Элладе, потому что никто не знает богов, помогающих ей. Скинь покрывало, Цез.

Женщина откинула край полотна с лица и волос. В темноте, прорезаемой неровным светом, на Хаидэ глянул острый черный глаз на худом, как лезвие, старом лице. А второй, мертвый и белый, глядел поверх ее плеча. Змеи дыма среди колонн, казалось, зашевелились от пришедшего внезапно холодного сквозняка.

— Я надеюсь, ты не заставишь ее пророчить в моем чистом доме, охраняемом богами Олимпа? — проговорил Теренций, отворачиваясь от страшного невидящего глаза женщины.

— Как пожелаешь, друг мой. А то спроси, она может рассказать тебе о дне твоей смерти.

— Если ты будешь насмехаться над моим гостеприимством, Флавий, день твоей смерти не потребует пророчеств.

— Прости, я не хотел тебя обидеть. Я только говорю о том, что ей дана большая и темная сила.

— Да сохранит нас отец всех богов от темноты. Ее и так слишком много, ночь наступила. Идемте же.

— Мне интересен мужчина, — Хаидэ не собиралась отступать.

Женщина по имени Цез уколола взглядом неподвижно сидящую хозяйку. И та снова почувствовала, как ноет уставшая спина, до близкой судороги. Тихонько мерно задышала и, сосредоточившись, но не выпуская из внимания происходящее в зале, стала последовательно расслаблять мышцу за мышцей. Цез еле заметно кивнула и Хаидэ застыла, пораженная — она поняла, что с ней! Нахмурившись, стала смотреть и слушать, как Флавий представляет последнюю из своих диковин.

— Этот неинтересен тебе, госпожа. Не танцует, не пророчит, не говорит стихами. И как видишь, в нем маловато мужской красоты. Эй, ты! Повернись, дай госпоже рассмотреть тебя!

Мужчина поднял голову и, приложив руку к груди, поклонился хозяйке.

— Да хранит тебя Гестия и все богини Олимпа, госпожа, — голос мужчины был глуховат и спокоен.

— Благодарю тебя. А что же он умеет? В чем ценность? Откуда он?

— Он думает. Это писец из Египта. Рассказывали, что он был последним жрецом храма, который поглотил небесный огонь. Больше нету таких. Остался лишь его бог и он. Их двое.

— Так значит он — думает? И говорит свои мысли вслух? И каждая из них достойна быть начертанной на мраморной стеле?

— Я не изрекаю, достойная госпожа. Мысли, подвешенные в воздухе, не имеют цены.

Хаидэ рассматривала узкое лицо с большими глазами, коротко стриженые волосы и складки плаща на острых плечах.

— Ты хорошо говоришь на нашем языке, последний жрец. И ты только что подвесил свою мысль в воздухе.

— Нет, госпожа, она не висит сама, хвост ее сцеплен с твоим вопросом обо мне. Так плетется сеть мысли.

— И сейчас она продолжает плестись?

Египтянин бросил на женщину взгляд и промолчал. Зачем говорить то, что ясно без слов, прочитала она в молчании и покраснела. Разозлившись на то, что оказалась менее выдержанной в словесном поединке, сидела молча, думая, как закончить разговор. Но мужчинам надоело толпиться у дверей, и Теренций крикнул:

— Нас ждет ужин! Плохим я буду хозяином, если жирное мясо застынет и высохнет, а радость вина исчезнет в воздухе без пользы.

— Да! — с облегчением соглашаясь, мужчины покидали перистиль. По знаку Флавия стражники толкнули приведенных рабов следом.

— Э, нет… — Теренций преградил выход, — зачем нам старуха, просветитель? Ты хочешь приправить вкус мяса и фруктов горечью пророчеств? Отправь на корабль ее и этого, с длинным языком. Нам достаточно прекрасной черной девы, а мои рабыни уже ждут в покоях. И славные юноши будут виночерпиями.

— Оставьте мужчину мне, — Хаидэ, поднявшись с высокого кресла, нащупала ногой ступеньку и, подбирая драпировки роскошного плаща, сошла на мраморный пол.

— Он скрасит мой ужин.

Теренций захохотал.

— Ты назвала это мужчиной, прекрасная хозяйка, земная тень Гестии? Но я рад, что ты просишь его, а не красавца из купленных нынче рабов. Уверен, моя честь не пострадает. Болтайте, после вызовешь Флавия и он заберет свой говорящий кувшин. О-у, о-у!

Он приложил руку ко рту, изображая, как кричит в глиняную пустоту, и к уху, будто ожидая ответа.

— Стражник пусть сопровождает его, — поспешно добавил Флавий. И мужчины ушли, оставив в тихом дворе белесые дымы, растоптанные движением, стаю павлинов, сбившихся в кучу за колоннадой, и мерно мелькавшего на цепи красно-золотого зверя. — Проведите его во внешнюю комнату моих покоев, — отрывисто распорядилась Хаидэ и быстро прошла к выходу, не глядя на гостя-раба, мявшего в худых руках край грубого плаща.