Наследие ван Аленов

В ответ Оливер взял ее унизанную драгоценностями руку и поднес к губам; у Шайлер по спине пробежала приятная дрожь. Ее друг и фамильяр. Вместе они составляли команду. Непобедимую, как «Лос-Анджелес лейкерс», невольно подумалось Шайлер. Когда она нервничала, ее всегда тянуло на банальные шутки. Оливер что-то сунул ей в руку.

— Что это? — Спросила Шайлер.

— Я нашел это недавно в саду, — отозвался Оливер, продемонстрировав ей четырехлепестковый листочек клевера. — На удачу.

«Зачем мне удача, когда у меня есть ты? » — хотелось сказать Шайлер, но она знала, что Оливер сочтет эти слова мелодраматичными. Вместо этого она взяла листок и, улыбнувшись, спрятала в складки сари.

— Разрешите? — Произнес Оливер, когда бхангра-поп закончился и оркестр заиграл вальсовое переложение песни «Битлз» «Норвежский лес».

Юноша вывел ее на танцевальную площадку в величественном бальном зале, выходящем прямо во внутренний двор. Зал был увешан китайскими фонариками; изящные светящиеся шары совершенно не вязались с французской классической архитектурой. Танцующих было мало; Оливер с Шайлер оказались самой молодой парой, и Шайлер забеспокоилась, не привлекут ли они к себе внимание.

Но она всегда любила эту песню, которая была не столько о любви, сколько вовсе даже наоборот. «Была у меня девушка, или, лучше сказать, был у нее я». А еще ее обрадовало, что Оливеру захотелось потанцевать. Юноша протянул руки, Шайлер шагнула навстречу и положила голову ему на плечо, когда его руки сомкнулись на ее талии. Ах, если бы они пришли сюда просто потанцевать! Как это было здорово — жить нынешним мгновением, наслаждаться близостью Оливера, притворяться, будто они двое юных влюбленных, и ничего более.

Оливер прекрасно вел — результат принудительных уроков бального танца, навязанных его помешанной на этикете матерью. В его уверенных руках Шайлер чувствовала себя изящной, как балерина.

— Я и не знала, что ты умеешь танцевать, — поддразнила она юношу.

— Ты никогда не спрашивала, — отозвался Оливер и так закружил ее, что шелковые шаровары красиво взвихрились вокруг ее лодыжек.

Они танцевали еще под две песни, приятный полонез и популярную рэповую мелодию. Музыка на балу была просто-таки шизофренической смесью классики и попсы, от Моцарта до Майи [4], от Баха до Бейонсе. Шайлер поймала себя на том, что ей это все и вправду нравится. Потом музыка внезапно оборвалась. Все обернулись посмотреть, что же заставило ее умолкнуть.

— Графиня Парижская, Изабелла Орлеанская! — Провозгласил дирижер, когда в зал вступила импозантная дама, очень красивая для своего возраста, с угольно-черными волосами и царственной осанкой.

Графиня была наряжена царицей Савской, а головной убор ее был сделан из золота и лазурита. Она вела на массивной золотой цепи черную пантеру в ошейнике, изукрашенном алмазами.

Шайлер затаила дыхание. Так значит, это и есть графиня. Перспектива просить эту женщину об убежище внезапно показалась ей куда более пугающей. Шайлер представляла себе графиню пухленькой, более пожилой и менее привлекательной — эдакой старой леди в костюме пастельных тонов, с выводком корги. Но эта женщина была утонченной и шикарной. Она выглядела отчужденной и далекой, словно божество. Какая ей забота, что там произошло с Шайлер?

Хотя, возможно, графиня только выглядит высокомерной и недоступной. В конце концов, это празднество наверняка нелегко ей далось. Интересно, печалится ли графиня оттого, что вынуждена расстаться со своим домом? Отель «Ламбер» принадлежал ее семейству на протяжении множества поколений. Шайлер знала, что недавний глобальный финансовый кризис поверг в шок даже величайшие дома и богатейшие семейства. Хазард-Перри хорошо вложили свои капиталы. Оливер сказал, что они вывели деньги с рынка за несколько лет до того, как тот обрушился. Но Шайлер слыхала, что по всему Верхнему Ист-Сайду выставлялись на аукцион драгоценности, оценивались произведения искусства, ликвидировались инвестиционные портфели. То же самое происходило и в Европе. Ни одно из семейств Голубой крови оказалось не в состоянии позволить себе покупку отеля «Ламбер». Он должен был перейти к какой-либо корпорации, и так оно и произошло.

Графиня помахала гостям рукой, и бальный зал взорвался аплодисментами. Шайлер с Оливером хлопали так же искренне, как и все прочие. Изабелла удалилась, музыка заиграла снова, и напряжение в зале спало. Публика выдохнула.

— Так что сказал барон? — Спросила Шайлер, когда Оливер, кружа, повел ее из центра зала к стене.

Барон де Кубертин состоял на службе у графини и был при ней проводником, как Оливер при Шайлер. Андерсон сказал, что встречу с графиней можно устроить только через барона. Ключ к их просьбе — он. Без его дозволения они ни на шаг не приблизятся к графине. Согласно их плану, Оливер должен был представиться барону, когда тот прибудет на празднество, перехватив его сразу же, как только тот сойдет на причал.

— Это мы вскоре выясним, — отозвался Оливер; вид у него был встревоженный. — Не поднимай голову. Он идет сюда.

Глава 11

МИМИ

Четверо венаторов почти беззвучно приземлились на крышу дома. Их шаги можно было бы принять за шелест птичьих крыльев или шорох камешка, покатившегося по склону холма. Это была их четвертая ночь в Рио, а находились они в фавеле де Рокинха и систематично прочесывали ее жителей, квартал за кварталом, улицу за улицей, одну ветхую лачугу за другой. Они искали хоть что-нибудь — обрывок воспоминания, слово, мысленный образ — все, что могло бы пролить какой-то свет на то, что произошло с Джордан и где она может сейчас находиться.

Мими владела «сверлом» настолько мастерски, что могла бы воспользоваться им даже во сне. Точнее, в их снах. Гляньте только на этих краснокровных — до чего ж они милые и безмятежные, когда спят! Спят себе и не знают, что через их сны на цыпочках крадутся вампиры.

«Воспоминания — каверзная вещь, — подумала Мими, входя в сумеречный мир глома. — Они нестабильны. Они изменяются по прошествии времени, по ходу осознания». Мими видела, как именно они изменяются, и понимала, как воздействует на них ход времени. Какой-нибудь трудяга мог в воспоминаниях видеть свое детство полным лишений и невзгод, омраченным местными хулиганами, которые его обзывали и задирали, но позднее он начинал с большим пониманием относиться к допущенным в прошлом несправедливостям и прощать их. Сшитая дома одежда, которую приходилось носить, превращалась в знак материнской любви, а каждый стежок становился свидетельством ее заботливости, а не клеймом нищеты. Он вспоминал, как отец засиживался допоздна, чтобы помочь ему с домашним заданием, терпение и самоотверженность старика, а не то, каким вспыльчивым он бывал, когда поздно вечером возвращался домой с завода.

Бывало и по-другому. Мими просканировала тысячи воспоминаний отвергнутых женщин, чьи красавцы возлюбленные превращались в уродов и грубиянов, их римские профили чересчур заострялись, а глаза делались маленькими и злобными, в то время как парни с заурядной внешностью, ставшие впоследствии их мужьями, с течением лет делались все привлекательнее, так что если бы кто спросил, было ли это любовью с первого взгляда, женщины радостно ответили бы: «Да!»

Воспоминания походили на движущиеся картинки, значение которых постоянно изменялось. Это были истории, которые люди рассказывали сами себе. Использовать глом — царство памяти и теней, место, куда вампиры могли попадать по собственному желанию, чтобы читать и контролировать чужое сознание, — было все равно что входить в темную комнату, в лабораторию, где фотограф проявляет фотопленку, погружает в мелкие кюветы с химреактивами, сушит на нейлоновой сетке.

Мими вспомнилась такая темная комната в Дачезне и то, как она уединялась там со своими фамильярами. Когда она проскальзывала через вращающуюся дверь, оставляла ярко раскрашенный мир школы позади и входила в маленькое, тесное помещение, там было настолько темно, что на мгновение она словно бы слепла. Но конечно же, вампиры способны видеть в темноте. Интересно, остались ли еще где-нибудь такие фотолаборатории, кроме как в фильмах про поиски серийного убийцы? Теперь у всех цифровые камеры. Фотолаборатории превратились в доисторическую древность. Вместе с письмами, написанными от руки, и правильными первыми свиданиями.