Проклятие мумии, или Камень Семи Звезд

На все мои действия ушло всего несколько минут, и я был порядком удивлен, когда заметил, что в щели между занавесками и окнами пробиваются лучи зарождающегося рассвета. Когда я вернулся к дивану и взял у миссис Грант жгут, она подошла к окнам и раздвинула шторы.

Трудно себе представить что-либо более жуткое, чем вид этой комнаты в сером призрачном свете раннего утра.

Поскольку окна выходили на север, весь свет, поступавший в комнату, был серым, без намека на розовый оттенок, который отличает рассветы на восточной стороне горизонта. Электрический свет казался тусклым и в то же время слепящим, все тени приобрели четкость. В комнате не чувствовалось ничего от утренней свежести, не ощущалась и мягкость ночи. Все было жестким, холодным и невыразимо унылым. Лицо бесчувственного человека на диване имело жуткий желтый оттенок, а лицо сестры в свете горевшей на столе лампы казалось зеленым. Только лицо мисс Трелони было белым, и эта бледность отзывалась болью в моем сердце. В ту минуту казалось, что ничто на всем свете не сможет вернуть этому лицу цвет жизни и счастья.

Общее напряжение спало, когда в комнате появился доктор Винчестер. Переводя дыхание от бега, он задал только один вопрос:

— Кто-нибудь может хоть как-нибудь объяснить появление этих ран?

Обведя нас взглядом и не дождавшись положительного ответа, он, не говоря ни слова, приступил к своим обязанностям врача. В какой-то момент он бросил взгляд на сидящую неподвижно сестру, но тут же, хмуро сдвинув брови, продолжил работу, время от времени прося передать ему какой-либо необходимый инструмент или помочь каким-либо другим образом. Только после того, как артерии были соединены, а раны перебинтованы, он обратился к мисс Трелони с вопросом:

— Что с сестрой Кеннеди?

Ответ последовал незамедлительно:

— Я не знаю. Когда я вошла в комнату, это было в половине третьего, я увидела ее сидящей в той же позе, что и сейчас. Мы ее не передвигали и положения ее не меняли. С тех пор она так и не пришла в себя. Даже выстрелы сержанта Доу не побеспокоили ее.

— Выстрелы? Так, значит, вы выяснили причину происходящего здесь?

Все промолчали, поэтому ответил я:

— Мы ничего не выяснили. Я дежурил в комнате вместе с медсестрой. Вечером до этого я сообразил, что запахи мумий нагоняют на меня сон, поэтому сходил в магазин и купил респиратор. Я надел его, когда заступал на пост, но это не помогло, и я все равно заснул, а проснулся, когда в комнате уже было полно людей: тут были и мисс Трелони с сержантом Доу, который находился еще в полусонном состоянии и к тому же под воздействием запаха или того, что одурманило всех здесь присутствовавших. Ему показалось, что в темноте движется какая-то тень, и он дважды выстрелил. Когда я встал с кресла, на моем лице все еще оставался респиратор, и он принял меня за преступника, естественно, собрался снова выстрелить, но я вовремя успел снять респиратор. Мистер Трелони лежал у сейфа так же, как и в прошлый раз, из новых ран на его руке текла кровь. Мы перенесли его на диван и наложили жгут. Вот все, что нам пока известно. Мы не трогали нож, который, как вы видите, лежит возле лужи крови. Вот смотрите! — сказал я, подойдя к этому месту и подняв нож. — Его кончик красный от уже высохшей крови.

Доктор Винчестер несколько минут постоял молча и наконец сказал:

— Получается, что этой ночью ничего не прояснилось?

— Совершенно верно! — подтвердил я. На это он никак не отозвался, но, повернувшись к мисс Трелони, предложил:

— Лучше перенести сестру Кеннеди в другую комнату. Полагаю, с этим у нас проблем не будет?

— Никаких! Прошу вас, миссис Грант, проследите, чтобы для сестры Кеннеди приготовили комнату, и попросите двух мужчин перенести ее туда.

Миссис Грант тотчас же вышла. Через несколько минут она вернулась и сообщила:

— Комната готова, люди пришли.

Следуя ее указаниям, двое слуг вошли в комнату и, приподняв негнущееся тело сестры Кеннеди, под надзором доктора вынесли ее из комнаты. Мисс Трелони осталась со мной, а миссис Грант последовала за доктором в комнату сестры.

Когда мы остались одни, мисс Трелони подошла ко мне и, взяв меня за руки, сказала:

— Надеюсь, вы забудете мои слова. Я была в отчаянии и не понимала, что говорю.

Я ничего не ответил, только сжал ее руки и поцеловал их. Целовать женские руки можно по-разному, но мой поцелуй был лишь выражением уважения, почтительного отношения. Мисс Трелони приняла его с достоинством и благородством, которые были свойственны каждому ее движению, каждому слову. Я подошел к дивану и посмотрел на лежащего без сознания мистера Трелони. За несколько последних минут рассвет уже набрал силы, стало ощущаться некое подобие дневного света. Когда я смотрел на строгое холодное застывшее лицо, в жемчужно-белом свете походившее на мраморное изваяние, меня снова посетило ощущение того, что за всем, произошедшим за последние двадцать шесть часов, кроется какая-то загадка. Неспроста были сдвинуты брови; высокий широкий лоб олицетворял собой какую-то законченную мысль, которую широкий подбородок и массивная челюсть должны были помочь высказать. Пока я всматривался в лицо и размышлял, на меня опять накатили волны, которые ночью предшествовали приходу сна. Я воспротивился им и резко вернул себя к действительности. Это оказалось не настолько сложно, так как в эту секунду ко мне подошла мисс Трелони и, склонив голову мне на плечо, безмолвно расплакалась. В тот же миг во мне проснулись все качества, присущие мужчине. Пытаться выразить что-либо словами было бессмысленно, не было таких слов, которые могли бы передать то, что творилось в душе. Но мы поняли друг друга и без слов; она не отстранилась, когда я обнял ее за плечи, как обнимал когда-то давно маленькую сестру, которая со своими детскими проблемами искала защиты у старшего брата. Этот символический акт защиты наполнил меня решительностью, очистил мой разум от вялых, тягучих, навевающих сон мыслей. Однако инстинкт защитника заставил меня сдернуть руку с ее плеча, когда я услышал за дверью приближающиеся шаги доктора.

Войдя в комнату, он первым делом внимательно осмотрел пациента и лишь потом заговорил, при этом брови его сдвинулись над переносицей, а рот превратился в тонкую четкую линию:

— Есть много общего в состоянии вашего отца и сестры Кеннеди. Какое бы воздействие ни было на них оказано, вероятно, оно идентично в обоих случаях. У Кеннеди транс выражен менее заметно. Я считаю, что в ее случае мы сможем добиться большего и быстрее, чем с нашим больным, поскольку руки у нас ничем не связаны. Я уложил ее на сквозняк, и уже стали проявляться признаки обычной потери сознания, хотя пока еще очень слабые. Жесткость ее конечностей начинает уменьшаться, а кожа становится более чувствительной или, лучше сказать, менее нечувствительной к боли.

— Почему же тогда, — спросил я, — мистер Трелони по-прежнему находится в таком бесчувственном состоянии, хотя его тело, насколько нам известно, совсем не потеряло гибкости?

— На этот вопрос я не могу дать ответа. Проблема, возможно, будет решена в течение нескольких часов, а возможно, и дней. Но постановка правильного диагноза будет полезна и нам, и, вероятно, многим-многим другим после нас, кто знает! — добавил он с выражением человека, всей душой преданного своему делу.

Все утро он сновал из одной комнаты в другую, наблюдая за состоянием обоих пациентов. По его распоряжению миссис Грант осталась с сестрой, а с раненым постоянно находились либо я, либо мисс Трелони, а чаще мы вместе. Как ни странно, нам удалось каким-то образом выкроить время, чтобы принять ванну и переодеться, а пока мы обедали, с мистером Трелони оставались доктор и миссис Грант.

Сержант Доу отправился в Скотланд-Ярд составлять отчет о прошедшей ночи, а потом зашел в местный участок, чтобы вызвать своего коллегу Райта, как было условлено со старшим, офицером Доланом. Когда он вернулся в дом, его вид не оставлял сомнений в том, Что ему здорово попало за стрельбу в комнате пациента, а может, даже просто за стрельбу без определенных и веских оснований. Его замечание, брошенное мне, несколько прояснило ситуацию: